Анна Томенчук - Сага о князе Гривальде

– Какой прекрасный браслет! Надеюсь, это не серебро? И вот этот, и вот этот! Какое чудесное монисто! Винсент, – обратилась она к высокому мужчине, который стоял к Себастьяну спиной, – посмотри, ведь правда, мне идет? А это? А это?

По всей видимости, названный Винсентом с ответом затруднялся, а многочисленные «вот это» и «а это» (сероглазая красавица произнесла эти слова еще несколько раз) и вовсе сбили его с толку. Себастьян наблюдал за парой, желая хотя бы одним глазком увидеть лицо мужчины и размышляя о том, что же это за существа, как вдруг Изабель за его спиной испуганно ойкнула, и корзина с уже набранными овощами упала на мостовую.

– Прошу прощения, молодая госпожа. Позвольте, я помогу вам.

При звуке знакомого голоса Себастьян повернулся на месте, как волчок, и убедился в том, что перед Изабель действительно стоял князь Гривальд. Он наклонился и собрал с земли рассыпавшееся содержимое корзины.

– Мне очень жаль. Я так неловок.

– Что вы… ваше величество… ваше высочество… князь .

Изабель будто обдало горячей волной. Сердце ее учащенно забилась, щеки залились румянцем. Князь Гривальд церемонно поклонился, и она присела в реверансе. Теперь можно было разглядеть его получше… он – сама красота, пусть и ледяная. А его глаза… они чарующие! Похожи на звезды… а он сам – на луну. На холодный и чистый лунный свет. Который знает все человеческие тайны, но свято хранит их.

– Молодая госпожа не откажется назвать свое имя?

– Изабель, – ответила девушка, неотрывно глядя ему в глаза.

Что-то изменилось в лице князя Гривальда. Изабель на секунду показалось, что он улыбнулся – тепло и по-дружески – но та тень улыбки, которую она уловила, была такой же холодной, как и его глаза. Хотя она могла поклясться – долю секунды назад в них промелькнула живая искра.

– Пусть ваш спутник получше присматривает за вами, Изабель. Этот город – не самое лучшее место для ночных прогулок.

С этими словами он бросил короткий взгляд на Себастьяна, который застыл на месте, как статуя, не в силах произнести ни слова, и повернулся к сероглазой красавице – она как раз подошла к нему. На ее шее красовалось только что купленное монисто, бронзовые монеты с гравировкой, а на запястье – витой браслет в греческом стиле. Привычным жестом она откинула волосы с плеча, демонстрируя оба украшения. Князь Гривальд понял намек и почтительно склонил голову.

– В двух мирах не будет мужчины счастливее того, кто разделит вечную жизнь с самой прекрасной женщиной среди смертных и бессмертных. И я признаю это, хотя мое сердце отдано другой.

Красавица сделала изящный реверанс, и Себастьян едва не заскрипел зубами от злости. Он не знал даже имени этой кокетки, но она ему уже не нравилась. Один мужчина купил ей украшение – а она красуется перед другим и строит ему глазки?!

– Винсент! – крикнула красавица своему спутнику, который изучал старинные медальоны. – Ну, чего ты там застрял? Может, ты и не голоден, а вот мы с князем не отказались бы от ужина !

– Я никогда у тебя ничего не прошу! И теперь понимаю, что не нужно просить – ведь ты не способен выполнить даже самую крошечную просьбу! Какая-то смертная девка – что тут сложного?!

– Милая, я уже объяснял тебе… – начал я, но Виргиния прервала меня резким жестом.

– Не хочу слушать! Убирайся! Оставь меня и иди к своим важным гостям ! Мне ты еду не привел, а этой сероглазой су…

– Не смей.

Виргиния приподнялась на локтях, откинула одеяло и посмотрела на меня с искренней обидой.

– Ты приводишь кому-то еду, а твое создание должно умереть с голоду?!

– Если бы я чувствовал, что ты голодна, то привел бы человека и тебе.

– Лжец ! Ты просто хотел ей угодить – у тебя не было времени ни на что другое! Не поворачивайся ко мне спиной ! – взвизгнула она, видя, что я направляюсь к двери. – Я хочу крови, и сейчас же! И мне плевать, чьей – хоть твоей !

Я подошел к ней и поднял указательный палец, привлекая внимание.

– Послушай меня внимательно, Виргиния. Ты можешь устраивать истерику хоть каждую минуту, но ты не будешь мной помыкать . Я – твой создатель, и знаю, когда ты голодна, а когда сыта. Если я почувствую, что ты нуждаешься в пище, то дам тебе сколько угодно крови. Но сейчас ты не хочешь есть. А поэтому советую тебе успокоиться. Скоро рассвет. Засыпай.

– Истерику? Истерику?! Хорошо! Я не буду устраивать истерику! Я перестану есть и умру от голода , если ты не приведешь мне ее!

– На том и порешили.

– Ты хочешь, чтобы я умерла? Ты больше меня не любишь? Тебе наплевать ?!

– Поговорим, когда ты отдохнешь и успокоишься. Сладких снов.

Виргиния разразилась очередной гневной тирадой, но я прикрыл тяжелую дверь и спустился в библиотеку. По правде сказать, насчет голода она не лгала: некоторые обращенные существа чувствовали его во время сильных эмоциональных потрясений и переживаний. Утолять его не следовало: нужно было просто подождать и приложить волевое усилие. Склонность к такому кажущемуся голоду передавалась от создателя к его детям, и мое дитя не стало исключением. Будучи еще ребенком, я устраивал отцу целые спектакли со слезами и выпущенными клыками. Виргиния же ограничивалась регулярными истериками, только во взрослом возрасте. Казалось бы, за сто лет я уже должен был привыкнуть к ним, но они до сих пор выводили меня из состояния равновесия. И теперь я не ответил бы отказом, предложи мне кто-то пару глотков крови.

Мой гость сидел в кресле у камина и время от времени протягивал руки к огню для того, чтобы согреться – ночь выдалась прохладной, и существо с более теплой, чем у вампира, кровью чувствовало себя неуютно. Его спутница сладко спала, поставив другое кресло рядом и положив голову ему на колени, а он гладил ее по волосам и смотрел куда-то сквозь огонь – так, будто видел там что-то, незаметное глазу непосвященного. Не желая им мешать, я замер на пороге библиотеки. Думаю, они заслужили еще пару минут одиночества.

Какие отношения связывают их? Этот вопрос интересовал меня с тех самых пор, когда я впервые увидел этих двоих. Я знал, что они брат и сестра, дети одного создателя, но все каратели приходились друг другу если не братьями и сестрами, то родственниками. Она не носила ритуального серебряного браслета, подарка мужчины, предлагающего руку и сердце, так что клятву предназначения пока что не произнесла. Тем не менее, они были ближе просто брата и сестры – и это заметил бы любой. Даже отдыхали по очереди: когда один спал (как сейчас), другой бодрствовал, охраняя покой первого.

С другой стороны, Орден, каким бы вездесущим он ни был, для подавляющего большинства темных существ оставался непостижимым. А сами служители культа, каратели – тем более. О чем в действительности думают создания, способные читать чужие мысли? Что представляет собой этот их культ, какой отпечаток он накладывает на их жизнь? Да что там – я не был уверен в том, что они испытывают чувства и вполне мог предположить, что они просто-напросто не умеют любить . Но неужели бесчувственное существо могло так искренне заботиться о себе подобном, пусть эта забота заключалась только в дружеских объятиях?..

– После еды она спит глубоко, мы не разбудим ее.

Я занял третье кресло, отодвинув его от камина.

– Как себя чувствует твое создание? – последовал вопрос.

– Без особых изменений, Великий.

– Ты выглядишь утомленным.

В ожидании ответа он в очередной раз протянул руки к огню.

– Я хочу попросить у тебя совета, Великий. Ты не откажешь мне?

– Вряд ли существо, которому Великая Тьма еще не предоставила шанса стать создателем, может стать достойным советчиком. Но могу сказать тебе вот что. На твоем месте я бы не стал слушать ничьих советов. Что-то подсказывает мне, что и ты поступил бы так же. Никто не может говорить тебе, как воспитывать твое дитя. Ты чувствуешь, что для него благо, а что – зло. Руководствуйся этим. Когда-нибудь придет и мой черед, я подарю темную жизнь другому существу и продолжу вечную цепочку – и тогда ты сможешь повторить свой вопрос.

«Подарить темную жизнь другом существу». Какая обреченность звучала в этих словах всякий раз, когда их произносил кто-то из карателей. Самые совершенные в двух мирах создания, способные заставить солнце подняться посреди ночи и в считаные секунды испепелить целый вампирский клан, они не только не имели права отдать свое сердце кому-то, кто не принадлежал к их числу, но даже не могли просто взять и обратить человека. Не это ли самое страшное несчастье – быть всевластным, но не иметь возможности пользоваться своим всевластием?..