– Везде он лезет э, как сохулджян![7] – воскликнула Лейла.
– Что это такое?
И тут Лейла с ужасом поняла, что сама не помнит перевода этого слова. Бану продолжила прерванную мысль:
– Знаешь, я думаю, если отрезать ему голову, он будет, как курица, еще некоторое время бегать и танцевать без головы.
И вдруг из противоположного конца школы, из зала, неведомо к кому обращаясь, Веретено крикнуло:
– Нож у меня в кабинете!
Байрам переживал противоречивый период своей жизни. С одной стороны, он был верен до уныния и никак не хотел забыть несчастную Афсану. С другой стороны, он постоянно танцевал с самыми разными девушками, некоторые даже улыбались ему! Сначала он думал, что они смеются над ним, и опускал глаза в пол с недовольным выражением лица. Потом понял, что на самом деле они выражают своё дружеское отношение, и слегка раскрепостился. Дошло даже до того, что он осмелился повторить фирменную шутку Учителя: он во время исполнения одного из движений бачаты неизменно похрюкивал, чем каждый раз вызывал восторженный смех. Байрам тоже однажды хрюкнул во время танца. Его партнёрша – девушка, о которой Байрам думал, что ей шестнадцать лет, – вскинула на него недобрые глаза и сурово заявила:
– Тебе так не подходит делать. – Этот раздражённый выговор Байрам принял за милое кокетство, потому что считал девушек существами, неспособными сердиться и уж тем более показывать это. Поэтому продолжал хрюкать до тех пор, пока не началась сальса и девушка не бросила его, убежав к другому партнёру.
Видимо, Байрам был законченным мазохистом, потому что из всех девушек он выбрал ту, которая была самой недружелюбной, самой недоступной и самой неподходящей для него, – Бану. Когда она говорила, он не понимал и четверти слов, употребляемых ею, но продолжал лезть с разговорами. Он отправил ей запрос на дружбу в Facebook, который она не приняла. Она даже не помнила ни его лица, ни его имени, потому что почти все парни на танцах, увы, казались ей слепленными по одной болванке. Но Байрам привык к положению безнадёжно влюблённого, любовь к Афсане закалила его и научила ждать. Очевидно, он решил дождаться смерти Бану.
Про Афсану он тем не менее не забыл. Он продолжал копаться в её прошлом, вытащил на свет божий все её старые статусы:
«Счастье – это когда просто смотришь в глаза человека и понимаешь, что его искала всю жизнь».
«Сердце разбито… не подходите – поранитесь осколками».
«Ты никогда не будешь моим, но я навсегда запомню твоё дыхание».
«Любовь – это сказка, а сказка – обман!!!»
И далее в том же духе – Байрам даже прослезился – до самого последнего, выставленного за день до рокового прыжка:
«Просто помни, что я была на свете когда-то».
«Она кого-то любила, – проявил наконец Байрам чудеса сообразительности, – но кого?»
Побуждаемый в равной степени желанием разгадать загадку и почаще видеть Бану, Байрам пошёл на дополнительные занятия. Учитель иногда заставлял Бану становиться в пару с Байрамом, и это сделало парня ещё более преданным его поклонником. Он решил втереться к нему в доверие, чтобы Учитель разрешил ему всегда танцевать с Бану.
– Ты давно ходишь?
– Пару месяцев.
– Как это?!
Бану нервно пожала плечами, потом по неосторожности посмотрела ему прямо в глаза и скривилась в противной презрительной ухмылке. Байрам чуть не запрыгал от радости: она улыбнулась ему, он ей, наверное, нравится!
Когда музыка закончилась, а вместе с нею должен был завершиться и танец, Байрам попробовал придержать в своих мокрых пальцах безвольную руку Бану. Так всегда делал Учитель: объясняя что-то (иногда по пятнадцать минут), он не выпускал руки партнёрши, кем бы она ни была, держал эту руку, гладил, сжимал, словно бездумно. Но Байраму не удалось повторить этот фокус: только он попробовал скользнуть пальцем по ладони Бану, как та злобно вырвала свою руку, как можно незаметнее вытерла её о кофту, повернулась к Байраму спиной и присела на низкий широкий подоконник, якобы чтобы отдохнуть. К ней тут же подлетел лысый молодой танцор по имени Джафар.
Это был занимательный субъект. Его Бану и Лейла встретили одним из первых, когда пришли в школу. Это его рука вписала их имена в журнал. Когда Бану проходила мимо Джафара, он сворачивал тощую жилистую шею, глядя ей вслед, особенно если она была в короткой юбке. Один раз он так засмотрелся, отрабатывая акробатический элемент, что забыл подставить руки запрыгивающей на него партнёрше, и та чуть не свалилась на пол.
Джафар попался в сети Учителя, когда ещё танцевал в ансамбле народных танцев под его руководством. Он был насильственно обучен сальсе и стал работать в школе танцев. Втайне Джафар ненавидел своего повелителя, он походил на строптивого раба, который только и ждёт удобного момента, чтобы прирезать господина и сбежать с его золотом. Под опёку Джафара попадали те, кто не был достаточно хорош для Учителя: полные тётушки в закатном возрасте, безнадёжно неповоротливые девицы со слишком большими ногами и руками, низкорослые малолетки, не научившиеся ещё краситься. Стараясь, как и многие, во всём подражать Учителю, Джафар лез к девушкам и даже к дамам в возрасте с поцелуями, щипками, тычками и прочими дикими выходками. Но то, что у Учителя выглядело мило и естественно (словно две подружки целуются в щёчки после долгой разлуки), Джафару придавало вид самого настоящего сексуального маньяка. Он угождал всем, всех поедал глазами, но… слишком часто они прижимались к нему своими разнообразными манящими телами, вся эта бачата, все эти поддержки с акробатикой. Женское тело стало для Джафара чем-то отвлечённым, вроде спортивного снаряда. Их было слишком много, и в количественном отношении, и в качественном, возможно, именно поэтому постель его была одинока и пуста: он никак не мог сосредоточиться на одной-единственной, глаза разбегались, а руки не поспевали.
Так Джафар схватил и Бану, которая сидела на подоконнике и с лирическим выражением лица наблюдала за Веретеном, чьи движения были так умильны, так неуклюже-грациозны, что она сравнивала его с кувыркающимся толстым котёнком. Поддев одну руку под колени Бану, Джафар обвил её второй рукой за талию и бесцеремонно рванул вверх. Девушка, почувствовав, что теряет сцепление с опорой, вскрикнула и задрыгала ногами, но Джафар был непреклонен и полон решимости преподать ей бесплатный частный урок танцев. Байрам заскрежетал зубами от ревности. Веретено, увидев эту картину, бросило свою партнёршу на произвол судьбы, подскочило к Джафару и Бану и затарахтело, мешая азербайджанский и русский:
– Ай Джафар, бясьди да![8]! Вот ты на ней потом женишься? Он всем говорит, что женится! – Почему-то Веретено было помешано на браках между учениками своей школы. Должно быть, они позволяли ему ощущать себя доброй феей-крёстной. – Обидишь её – я тебя сам убью!
– Тогда заранее займите место в очереди, – сказала Бану. – Обид я не прощаю.
– Ух, вы посмотрите, какие мы злые! – Веретено ласково улыбнулось. – Уйди вообще, – приказало оно Джафару, и тот с недовольным лицом поплёлся обрабатывать толстую женщину, которую бросило Веретено. Само же Веретено схватило Бану и долго-долго танцевало с ней, мелодично мурлыча что-то себе под нос и периодически поглядывая вниз, на свою партнёршу, лукавым и нежным взглядом. Бану только металась, как щепочка на волнах, попискивала на особо сложных моментах, путала правую ногу с левой и цинично заглядывала ему в декольте. Иногда Веретено так крепко прижимало Бану к себе, что её грудь расплющивалась, и она боялась, как бы оно не почувствовало аритмичное биение её сердца. Музыка смолкла внезапно, и только тогда до Бану дошло: всё время, пока они танцевали, ученики стояли вокруг и жадно смотрели.
Вернувшись с урока, Бану заметила, что запах Веретена вошёл в дом вместе с ней. Она вытащила из сумки кофту, в которой танцевала, и принюхалась к ней. Так и есть, кофта вся пропиталась чарующим ароматом. Бану заснула, уткнувшись в неё лицом.
Из-за этого обонятельные галлюцинации преследовали её потом весь день, заставляя то и дело в панике озираться по сторонам и ворошить волосы. Утром, во время прогулки по бульвару, у Бану постоянно возникало ощущение, что Веретено рядом. Ветер доносил его запах с моря. Размах крыльев чаек напоминал по форме его губы. Бану была бы рада, если бы сейчас её отвлекло от сладких и мучительных воспоминаний хоть что-то.
Перекинувшись через перила, она повисла над белой водой и увидела, что море продолжает уходить. «Если здесь оно убывает, – лениво подумала Бану, – значит, где-то оно должно прибывать? Кого затопило, интересно?» Она вспомнила, что много лет назад бульвар был затоплен. Деревья погибли, стоя в солёной воде, их чёрные скелеты поднимались из болота, в которое превратился берег, и место это было запущенным и печальным. Теперь всё по-другому. Куда ни кинь взгляд – повсюду густые заросли роз, экзотические растения, изумлённо расправившие листья, не понимающие, как они очутились в незнакомой стране. Но и весёлая зелень (зелёная даже зимой) не радовала Бану. Ей только хотелось знать, куда уходит море и не связано ли это с грядущим концом света.