В раздевалке уже никого не было, кроме кота, восседавшего на сумках, – она немного припозднилась. В зале заиграла медленная, романтическая кизомба, значит, началась разминка. Гюнай заторопилась, переодевая туфли, поэтому ей стало очень обидно, когда одинокая лампочка в раздевалке замигала, потускнела и погасла.
Пробке не было видно конца. «Опять кто-то едет», – думала Чинара, наглухо закрывшаяся в своей машине, несмотря на то что духота мучила её. Водители сигналили как остервенелые, один идиот начал – и с пол сотни подхватили, очевидно, из солидарности. Не могли же они всерьёз верить, будто громкие звуки способны стереть с лица Земли стоящие впереди машины! Чинара тоже несколько раз вдавила кнопку клаксона, от злости и со скуки. Перебегавшая дорогу перед её автомобилем женщина схватилась за сердце от неожиданности и пробормотала какие-то проклятия. Чинара обозвала её «старой стервой», а потом покосилась налево – там мужчина, сидевший за рулём, воспользовался неожиданно появившимся свободным временем и устроил генеральную уборку в носу, одновременно разглядывая Чинару. Заметив, что она на него смотрит, он накарябал карандашом на обложке мужского журнала номер телефона и прижал журнал к окну, монотонно что-то бубня. Чинара порадовалась, что не слышит его, и посмотрела направо. Там стояла машина, битком набитая детьми, которые перемещались внутри неё, подобно пузырькам газа, доводя до совершенства общую картину хаоса и ужаса. «Какое счастье, что мне это уже не грозит», – подумала Чинара.
Десять лет назад Чинара развелась с мужем и с тех пор искала своё счастье, неутомимая, как следопыт. Любовники бросали её, реже она бросала их, некоторое время страдала, потом знакомилась с новым мужчиной, и всё начиналось сначала. С каждым разом найти новую жертву становилось всё сложнее, потому что старые старели, а молодые уезжали из страны. Те, кто оставался, не выдерживали даже самой слабой критики.
Тот, кто должен был проехать по дороге, наконец проехал, взбешённые до крайности водители завели моторы, и вереница машин двинулась с места, словно огромный караван неторопливых верблюдов, но постепенно набрала скорость.
– Ханым, ай ханым![2] – крикнул мужчина, который ковырял в носу. – Эй, девушка!
– Пошёл в задницу! – ответила Чинара, которую взбесил не столько факт приставания, сколько неуместное по отношению к сорокасемилетней женщине обращение «девушка». Она надавила на педаль газа и оставила незадачливого кавалера далеко позади себя. Чинара была решительной дамой.
Несколько месяцев назад она рассталась с очередным возлюбленным, с которым встречалась довольно долго. Разрыв был болезненным, и Чинара долгое время не желала никого видеть. Постепенно всё забылось, ей снова захотелось любви. Однако, вернувшись в свои охотничьи угодья, Чинара обнаружила, что дичь за это время совсем перевелась. И вот летом она, кажется, нашла новый дивный сад, где произрастали прекрасные цветы, только и ждущие, чтобы их сорвали. Они с подругой поехали на пляж и там имели удовольствие наблюдать, как развлекается танцевальный клуб. Чинара, многоопытная женщина, знала, из каких соображений люди идут учиться танцевать, а значит, если она запишется в школу танцев, то непременно найдёт кого-то, кто скрасит её одиночество. Она бы отправилась туда ещё в августе, но в августе школа была закрыта, видимо, для того, чтобы дать возможность людям, постоянно проводящим время вместе, отдохнуть друг от друга. Поэтому весь август она посвятила восстановлению своей порядком приувядшей красоты. А в сентябре явилась в школу во всем блеске и имела там большой успех как танцовщица, потому что когда-то в молодости занималась балетом и пребывала в отличной физической форме. И, что ещё приятнее, она нашла себе очень молодого партнёра, с которым собиралась выступить на предстоящем чемпионате.
Сейчас она направлялась в школу сальсы, думая об Учителе, который сразу пленил её сердце своими дружелюбными – даже излишне дружелюбными – манерами. В тот день, когда Чинара впервые увидела его на пляже, он был самым ярким из всех, самым красивым. Она вздохнула. Её машина вздохнула вслед за ней, выпустила облако чёрного дыма и остановилась посреди дороги. Мотор заглох.
В течение некоторого времени Бану не сталкивалась с Учителем лицом к лицу, и они не были знакомы официально, в основном потому, что она ещё не перешла в ту группу, которую он вёл. Лишь иногда он выскакивал из зала и по пути в туалет успевал ткнуть под рёбра парочку-другую девушек, которые изображали дикий испуг и радостно визжали. Бану никак не могла понять, что же им нравится в таком обращении, а потом махнула рукой, решив, что для некоторых из них это, возможно, единственный шанс ощутить физический контакт с мужчиной. Она сосредоточилась на танцах, и её очень скоро перевели в старшую группу начального уровня. Тогда они вместе с Лейлой собрались на ярмарку, потому что это оказалось единственное место, где можно было достать танцевальную обувь.
Уже наступил ноябрь, но погода оставалась аномально тёплой. Лейла рулила, а Бану, высунув голову в окно, наблюдала сквозь тёмные очки за тем, как город растворяется в окружающем ландшафте по мере того, как они продвигались на юго-запад. Солнце плавило холм, по которому сбегали вниз и рассыпались, как горох, новенькие коттеджи наподобие американских, неуместные и беспомощные со своими зелёными скатными крышами в суровой, пустынной местности. Дорога, по которой они ехали, огибала холм, который с другой стороны оказался отвесной бледной скалой, изъеденной солёным ветром. Дальше они ехали мимо других холмов, фиолетовых, жёлтых, серых, более или менее застроенных, мимо кладбища, вскарабкавшегося в почти отвесную гору (Бану подумала, что покойников, вероятно, зарывали в землю в вертикальном положении), мимо нефтяных качалок, похожих на молящихся птиц. Потом наконец вдалеке на равнине, которую обступали голые холмы, показались ряды длинных арочных строений, похожих на ангары. Когда они приблизились, Бану смогла заглянуть внутрь и увидела бесконечную, до линии горизонта, стеклянную галерею, внутри которой люди сновали, как муравьи.
Они нашли для парковки свободное место у ресторанчика, откуда доносился дивный запах жаренного на углях мяса. Рядом расположилась розовая каменная коробка с ровным рядом окон – гостиница. С одной стороны над ярмаркой возвышался холм, с другой простирались пустые пространства, размежёванные столбами. Бану подумала, что во всём этом есть своеобразное очарование, ей даже захотелось остаться в чудовищной гостинице.
Девушки довольно скоро заблудились. Бану не беспокоилась: она с интересом вертела головой, рассматривая людей и товары, дешёвые и многочисленные. Проходя мимо магазина мужской обуви, она ткнула Лейлу в бок и воскликнула:
– А здесь продают подковки для единорогов!
– Чего?
– Обувь для несуществующих зверей.
– А, для мужчин, что ли? – Лейла подумала немного. – Ну, может, эти существа выползают только по ночам, когда мы спим, поэтому мы их не встречаем.
– А что, если мы купим пару подковок, мы сможем их приманить? – не унималась Бану.
– Уж лучше попытайся на еду.
Проходы между магазинами были почти перекрыты выставленными наружу ёлками, развешанные повсюду гирлянды, похожие на откормленных мохнатых гусениц, мягко касались голов отдельных высоких посетителей ярмарки: люди готовились к Новому году и к концу света. Когда Лейла покупала свечи, продавец спросил:
– Сколько упаковок надо?
Лейла слегка обалдела, потом засмеялась и ответила:
– Одну, думаете, я к концу света готовлюсь?
Истерия со свечами началась ещё в октябре, а в конце ноября достигла своего апогея: поверив календарю майя (которые, как презрительно заметила Бану, не смогли, между прочим, предсказать свой собственный конец, наступивший гораздо раньше), люди решили, что двадцать первого декабря непременно наступит конец света в виде тотального блэкаута. С чем связано было такое буквальное понимание словосочетания «конец света», до сих пор остаётся загадкой. Так или иначе, свечи считались панацеей от дня Страшного суда, и их покупали ящиками, что очень радовало торговцев, взвинтивших цены до небес. Консервы и вода в огромных баллонах тоже имели успех. Люди запасались провизией и свечами и с тревогой следили за страшными знамениями грядущего божественного пинка. В Акстафе корова родила двухголового телёнка, который обеими головами умел произносить имя Аллаха задом наперёд. Посмотреть на это чудо приезжали со всей страны, и хозяева телёнка на собранные с показов деньги сыграли роскошную свадьбу для своего сына, нимало не заботясь о том, что скоро конец света, ведь интернета у них не было, и новости они узнавали только от соседей: у Ахмедовых сын привёл в дом девушку четырнадцати лет, и родители той пригрозили не принимать её обратно, а у Расуловых украли курицу, хотя та, может быть, сама сбежала от жестокого обращения, вот и все новости. Появлению двуглавого тельца никто из местных не удивлялся, а знамений тем временем становилось всё больше. Как-то ночью над городом повисла огромная луна, красная, как сицилийский апельсин. Когда Бану гуляла по самой красивой улице в городе, чтобы ровно в полдень загадать желание, часы на башенке здания городского совета пробили полдень целых три раза. А однажды утром, выйдя на бульвар, Бану увидела, что море за ночь опустилось сантиметров на двадцать, оставив как воспоминание о себе влажную полоску на столбах эстакады, да и та скоро высохла.