Он скосил сонные глаза в сторону и невольно моргнул от удивления.
У казавшегося бесконечно далеким края бассейна пил воду единорог. Весь белый и сияющий в первых лучах восходящего солнца, он стоял в легкой пелене тумана, поднимавшегося с поверхности воды. На узкую морду падала тень, а длинный смертоносный рог поднимался высоко над головой.
Зрелище было прекрасным и совершенно невозможным.
Брэд поднял голову, и бархатные глаза единорога стрельнули в его сторону. Он замер. Не выпуская из виду нежданного незнакомца, единорог продолжил пить. Так продолжалось несколько минут. Брэд не шевелился, единорог пил. Но потом из-за горизонта выглянуло зимнее солнце, и картина полностью поменялась.
Тени, которые отбрасывал рог на белоснежную морду мифического зверя, оказались черными полосами. Да и рогов обнаружилось не один, а два. Одинаково длинных и острых.
Если орикс и удивился, обнаружив человека, спящего на террасе у бассейна – излюбленного места его водопоя, – то он не подал виду. Но когда взгляд твердо устремился в какую-то точку позади него, Брэд обернулся.
Сера. Полусонная и свежая, она крепко вцепилась длинными пальцами в запотевшее стекло двери и с выражением детского любопытства смотрела на антилопу.
Наверное, Брэд должен был заметить длинные голые ноги и грудь, вырисовывавшуюся под тонким хлопком пижамы. Но он, совсем как орикс, не мог оторвать взгляд от ее глаз. От чистой радости, которая светилась в них. Она не побежала за камерой и даже не потянулась за альбомом, который стоял на мольберте у двери. Она просто улыбалась. И смотрела. Смотрела как завороженная. Совершенно забыв о присутствии Брэда. Женщина смотрела на зверя. Зверь смотрел на женщину. И мужчина смотрел на женщину. Хотя понимал, что не должен.
Но, даже признаваясь себе в этом, не мог отвести глаз.
В конце концов орикс устал от ее внимания и сделал последний глоток. Брэд понял это по движению зачарованных глаз Серы, следивших за тем, как зверь прошел по садику, и ее вытянувшейся шее, когда он исчез среди песков, запасшись водой на целый день. Только тогда Сера повернула к Брэду сияющее от счастья лицо. Ее улыбка пронзила его в самое сердце. Она была такой юной. Такой живой.
И какое-то время, прежде чем вспомнила, что ведет себя неподобающе, ей было все равно, что практически незнакомый мужчина видит ее в пижаме. Просто хотелось разделить с кем-нибудь эти волшебные минуты.
Однако реальность вступила в свои права, радость немного поблекла, и Сера, нехотя, почти против воли, отошла от двери. Остались лишь незадернутые гардины и быстро исчезающие следы ее рук на стекле. А у Брэда – смутное чувство, что утро больше никогда не будет казаться по-настоящему утром без хотя бы одного единорога и этого прекрасного полусонного лица.
Когда Сера выходила из ванной, у двери на террасу возникла тень Брэда. Он постучал сначала по стеклу, потом по своим часам. Она открыла дверь, впуская в комнату свежий утренний воздух.
– Вы так и не легли, – сказал он.
Благодарю вас, капитан Очевидность.
– Соколы взлетают в семь утра, – буркнула она в ответ. – Поэтому-то я и встала так рано.
Как раз вовремя, чтобы увидеть орикса, пьющего воду из бассейна.
– Вы довольны?
Ладно. Значит, он видел ее в тонкой пижаме, неумытую, непричесанную, с сонными глазами. И с этим уже ничего не поделаешь.
– Если бы сказали, что это происходит каждое утро, я бы постаралась проснуться заранее.
И одеться.
– Со мной это тоже впервые, – признался Брэд. – Холодновато, вам не кажется?
Неожиданное вторжение живой природы стало тем «холодком», который пустыня могла преподнести так, между прочим.
– Он, похоже, не удивился, когда увидел меня там. Могу предположить, что он тайком приходит сюда пить каждое утро, пока я сплю.
– Но почему? Ведь в соседнем домике никто не живет. И ваш сьют тоже свободен.
– Может быть, он так привык. Люди появляются и исчезают, а бассейн остается его бассейном.
– Он уходил медленно и с достоинством. Через десять минут ваш багги будет здесь. Я пойду к себе переодеться. Встретимся у входа.
Отдав Сере ключ от двери, он быстро вышел к бассейну и, обогнув живую изгородь между домиками, оказался у себя.
Может, он и пробыл там десять минут, но она этого не заметила. Потому что, когда Эрик остановил багги перед сьютом, Брэд уже стоял у двери в свободной, но вполне подходящей для его рода занятий одежде.
– Доброе утро! – приветливо сказал Эрик, обменявшись с Брэдом коротким кивком. – Как вы спали?
– Как убитая. Даже не знаю, в чем дело, в кровати или темноте. Или вы чем-то меня опоили, но я в жизни не спала так хорошо, как здесь.
– Вообще-то мы стараемся опаивать клиентов по минимуму.
– Значит, есть шанс, что в скором времени вы сбавите темп? – поинтересовался Брэд, когда они покатили к главному корпусу отеля.
– Я отдохнула. Выспалась. Поплавала.
Он нахмурился:
– Делать фотографии из бассейна не значит плавать.
– Но это забавно. А забавляться – значит отдыхать, верно?
Судя по невнятному хмыканью, его это не убедило.
– Я задаюсь вопросом: когда вы прекратите эту гонку с препятствиями? И еще, зачем все это?
Зачем? Не тот вопрос, который ей хотелось обсуждать перед утренним кофе. И с человеком, которому так нравилось постоянно быть на посту.
– Я прекращу гонку с препятствиями, когда и отель, и пустыня станут мне не так интересны.
– Понятно. Значит, не скоро.
Когда они приехали в центральную часть территории отеля, Эрик отвел их в маленький амфитеатр, устроенный в песках. Там уже сидели несколько гостей, пришедших посмотреть, как будут выпускать хищных птиц, конфискованных таможней у контрабандистов. Эрик объяснил, что его коллега подготовил птиц к возвращению на свободу. Когда таможенники ловили кого-то при попытке ввезти или вывезти птицу, ее отправляли в Аль-Сакр на реабилитацию. Здесь пернатые редких видов жили, как рок-звезды, ежедневно тренируя ослабевшие крылья.
– У них даже есть своя охрана.
Некоторые гости засмеялись, а Сера не могла отделаться от неловкого ощущения, что ее охранник сам напоминает ей хищную птицу. Оставалось лишь надеяться, что Брэд не будет смотреть на других гостей как хищник, с которого только что сняли клобук.
– Перед вами балобаны из семейства соколиных, – объявил Эрик. – В честь них Аль-Сакр получил свое название. Эти птицы летают в небе над пустыней уже три тысячи лет.
Птицы не подвели ожиданий Серы, потрясающие, сильные и быстрые, как пуля. Каждая показала себя в свободном полете, сделав большой круг над амфитеатром и вернувшись, чтобы получить угощение от своего хендлера.
Сера узнала биологию этих птиц, их повадки, попытки разведения ценных видов, долгую историю соколиной охоты в пустыне и историю каждой из птиц, совершавшей перед ними полеты в бескрайнем синем небе, улетавшей и возвращавшейся, полностью погруженной в свою работу. Ни одна не попыталась улететь совсем, хотя маячки, прикрепленные к ошейникам, предполагали, что они могут сделать это в любое время.
Но самое главное, когда птица взлетала, гости могли сколько угодно фотографировать ее. Боже, как же ей понравилось! К счастью, у Серы длиннофокусный объектив, а карта памяти цифровой камеры позволяла сделать бесконечное количество снимков птиц в полете.
А потом им представили Омара.
– Омар – филин, – рассказывал Эрик, подняв большую и мощную коричневую птицу, вцепившуюся когтями в перчатку у него на руке. – Он попал к нам птенцом и вырос в Аль-Сакре. Он никогда не знал своих родителей. Он вообще ни разу не встречался с другими филинами.
В сердце Серы вспыхнуло ощущение родства с Омаром.
Она тоже росла в окружении чужих людей. Отца видела несколько раз в году – не как Омар, – но отец едва знал ту девушку из толпы поклонниц, которая стала ее матерью. Их знакомство во время его европейского турне продлилось ровно столько, сколько потребовалось, чтобы она забеременела. А через сорок две недели его адвокаты получили вопящую посылку, которую назвали Сера. Отец сделал лучшее, что мог, не пожалев денег и наняв профессионалов, которые ее вырастили, но полугодичные гастрольные туры и работа в студии в остальное время сильно препятствовали формированию устойчивой связи с дочерью. Надо отдать ему должное, когда они бывали вместе, он очень старался использовать время с максимальной пользой. Но время быстро заканчивалось, и он возвращался к своей бурной жизни, протекавшей в свете вспышек фотокамер, а Сера отправлялась в свою пустую комнату, чтобы долгие месяцы ждать, когда сможет снова обнять папочку.