Виконт ответил, не ослабляя объятий:
– Везеул пытался убить Диану. Вели кому-нибудь… заняться трупом. Можно взять твой сюртук?
Френсис молча снял свой прекрасно сшитый шерстяной сюртук и протянул кузену. Джервейз накинул его на плечи жены – для тепла и для приличия. Потом встал и подхватил ее на руки, чувствуя, какая она легкая и хрупкая. Диана положила голову на плечо мужа и закрыла глаза, а распущенные волосы скрыли ее лицо. Джервейз обратился к кузену:
– Я отнесу ее в дом. Пожалуйста, возьми гостей на себя, передай им мои извинения или что-нибудь еще – что угодно, кроме правды. Пусть едят и пьют. О юридической стороне дела я позабочусь потом.
– Да, конечно, – отозвался кузен.
Джервейз ушел с Дианой на руках, а Френсис уже отдавал слугам четкие распоряжения. Виконт решил, что войдет в дом через боковой вход, где их никто не увидит. Он уже поднялся и вышел в коридор второго этажа, когда встретил перепуганную Мадлен – Джоффри тянул ее за собой по коридору. Джервейз опустился на одно колено, поднося Диану ближе к сыну. Мальчик прикоснулся к ее волосам и вопросительно посмотрел на отца.
– Мама, ты как? – произнес он.
Диана была точно в тумане, но голос Джоффри проник в ее сознание. Она улыбнулась и на несколько секунд взяла сына за руку.
– Я… со мной все хорошо. Ты молодец, сынок.
Джоффри провел ладонью по лицу матери, потом поднял взгляд на отца.
– Она не ранена, просто перенесла потрясение, – заверил мальчика Джервейз. – С твоей мамой все будет хорошо. Это кровь Везеула, а не ее и не моя.
Он перехватил Диану по-другому и выпрямился, потом тихо сказал:
– Джоффри, если бы не ты, ее бы убили.
Теперь, когда его страхи рассеялись, Джоффри всхлипнул и привалился к Мадлен, а она обняла его.
– Не беспокойтесь, Мадлен, – сказал Джервейз. – Я о ней позабочусь.
Старшая подруга Дианы пристально посмотрела на виконта, и то, что прочла в его глазах, ей понравилось. Она едва заметно улыбнулась и одобрительно кивнула. Потом повернулась и повела Джоффри обратно – в сторону детской. Джервейз понес жену не в свою комнату, где еще совсем недавно разыгралась тяжелая сцена, а в ее спальню, где они были так много часов близки и счастливы. Там, положив ее на кровать, он уже собирался выпрямиться, но Диана с неожиданным пылом сказала:
– Нет, Джервейз! – И крепко обняла его за шею.
Они оба были испачканы кровью Везеула, но ванна и чистая одежда казались мелочами по сравнению с потребностью в тепле и объятиях любимого.
Снова подхватив жену на руки, виконт подошел к креслу-качалке. Усевшись, он посадил Диану к себе на колени и стал гладить ее по спине. В комнате постепенно темнело, и он чувствовал, как из тела Дианы уходило напряжение.
Джервейзу было двадцать пять, когда он впервые в жизни убил человека, и это случилось в бою. Его противником оказался незнакомец с безумными глазами, и он стремился зарезать англичанина, но все равно Джервейзу потом было дурно, и эта сцена еще долго его преследовала. А какое потрясение пережила Диана, он даже представить не мог. Все ее существо состояло из любви и нежности – к Джоффри, к подругам, к мужу. Он однажды видел, как она забрала пойманную сыном бабочку и выпустила обратно на свободу. А этим вечером она убила человека.
Тут Джервейз снова заговорил о том, что опасность миновала и что с Джоффри все в порядке. А еще о том, как сильно он ее любил. Наконец Диана пошевелилась, но глаза ее все еще были темными от пережитого шока.
– Я ведь его убила? – пробормотала она.
– Да. Мне жаль, что так получилось. – Джервейз с нежностью поцеловал жену в лоб. – Диана, ты очень многому научила меня – и словами, и собственным примером. Плачь, ругайся, страдай, если надо, но в конце концов прости себя. Лишить человека жизни – это трагедия, но ты спасла жизнь и мне, и самой себе. Ты не могла поступить иначе.
Диана вдруг заплакала, уткнувшись лицом в испачканную кровью рубашку мужа. Но вскоре эта вспышка скорби прошла и рыдания стихли. А потом она подняла на мужа заплаканные глаза и заявила:
– Я хочу, чтобы ты занялся со мной любовью.
Джервейз поколебался, не уверенный, что Диана осознавала, о чем попросила. Она ведь была вся в синяках, и за последний день на ее долю выпало слишком много насилия – и не только со стороны Везеула, но и от него самого.
– Пожалуйста, люби меня, – хриплым шепотом сказала она. – Ты мне очень нужен.
Джервейз всмотрелся в ее глаза и все понял, понял не умом, а сердцем. Чтобы забыть все ужасное, им обоим нужно было соединиться в любви, закрепить их примирение самым интимным образом.
Он встал и понес жену на кровать, затем откинул покрывало и бережно уложил ее на прохладные простыни. После чего зажег свечу, чтобы они могли видеть друг друга. Удерживая ее взгляд, Джервейз сказал:
– Ничто не исцеляет так быстро, как любовь. И никто, даже самые близкие друзья, даже твой ребенок, плоть от плоти, не могут любить тебя так сильно, как я. Ты мое спасение, и в твоей любви я вижу отражение любящего Бога, в которого я никогда по-настоящему не верил.
Он разделся и предстал перед Дианой во всей своей наготе. Снимая с нее испачканную кровью одежду, он тихо говорил, но сами по себе слова были не так важны, как интонация. На белой шелковистой коже Дианы уже выступали темные пятна синяков – там, где Везеул ударил ее в ребра. Кроме этого, были и другие синяки и царапины. Джервейз нежно целовал каждую отметину, по мере того как они открывались.
Диана сначала была пассивной, и доверчиво смотрела на него и впитывала слова, которые лились на нее как исцеляющий бальзам. Они не занимались любовью почти три месяца за исключением одной радостной ночи, когда он вернулся с континента, изголодавшийся по ней. Но на этот раз в нем не было той пугающей одержимости, которую он чувствовал раньше, когда они встречались после очередной разлуки. Теперь Джервейз принял ее любовь, и его желание не содержало примеси отчаяния. Он лег рядом с ней, с восхищением любуясь ее стройным телом, затем прошептал:
– Ты прекрасна, но только сейчас я по-настоящему вижу, насколько ты прекрасна. Совершенство лица и фигуры – это далеко не все, ибо у тебя прекрасна и душа, и эта красота никогда не померкнет, она с годами только усилится.
Опустив голову, виконт поцеловал жену, и его губы были не требовательными, а нежными. Диана ответила на поцелуй – сначала нежно, потом со все нарастающей страстью. А затем стала гладить мужа по спине и плечам; ей хотелось чувствовать его тепло и силу. Джервейз ласкал ее именно так, как ей больше всего нравилось. В какой-то момент, почувствовав, что она уже на грани экстаза, Джервейз перевернулся на спину и усадил Диану на себя, а когда вошел в нее, она тихо вскрикнула, и стало ясно, что в этом их соединении было нечто очень правильное… и восхитительное. Джервейз по-прежнему пытался контролировать себя, но Диана сразу поняла, что он был так же возбужден, как и она. Чтобы продлить близость, они на высоком плато наслаждения несколько минут лежали почти без движения, и сейчас были так близки, как никогда прежде. Через некоторое время Диана начала энергично двигать бедрами: ей хотелось чувствовать мужа все глубже и глубже. И сейчас управляла она, именно она задавала темп, и для сегодняшней ночи это было идеально. Диана поражалась тому, что мужчина, который так долго не признавал собственных чувств, теперь так хорошо понимает, что нужно ей. А потом не осталось ни мыслей, ни логики – все завертелось в древнем танце любви, возносившем их все выше и выше, на ту немыслимую высоту, где весь мир вскоре рассыпался водопадом звезд.
Диана однажды уже чувствовала, как их души на мгновение соприкоснулись, но сегодня они воспарили гораздо выше; сегодня их души переплелись, как и их тела, и они оба познали такие вершины любви и страсти, каких никогда раньше не достигали.
В момент разрядки Диана наконец избавилась от ужасов лабиринта, и теперь для нее существовала только эта близость, только она была важна, и Диана совершенно точно знала, что в будущем ничто не сможет снова разлучить ее с Джервейзом.
Какое-то время они лежали без движения, крепко обнимая друг друга. Наконец Диана приподняла голову и посмотрела в лицо Джервейза, а он открыл глаза и улыбнулся. У Дианы перехватило дух от удивления: она никогда еще не видела его таким – чеканные черты его лица совершенно расслабились, а серые глаза стали прозрачными, как кварц.