Камиль Лемонье - Самец

Это была старая женщина, которая жила в нищете на опушке. Ей помогала еще при жизни фермерша, а Гюлотт продолжал посылать ей небольшое вспомоществование. Жила она приблизительно в получасовой ходьбе от фермы.

– Слушай, – быстро промолвила она, – через два часа я буду у Куньоль, – ты жди меня на дороге.

Из груды соломы раздалась зевота в нескольких шагах от них, и почти тотчас же застучали сабо по камням двора.

Дом пробуждался. Она выдернула свою руку из его рук и соскользнула с воза вниз.

– Через два часа! Ладно! – сказал Ищи-Свищи и пустился бегом вдоль забора.

Он принялся бродить по лесу. Ожидание кололо его, как острие иголок. Они на этот раз будут одни. Порой он бросался на землю, от нетерпения стискивая кулаки, порой ходил большими шагами взад и вперед.

Всю ночь провел он в страстном желании видеть ее. В деревне он оставался до ночного сторожевого обхода, шляясь по кабакам и одуряя себя вином. Когда закрылись кабаки, он отправился в поле.

Голубой свет луны веял прохладой над опаленной солнцем деревней, но общее безмолвие не успокоило его. Он уносил с собой ощущение горячей кожи Жермены, сохранившейся от того момента, когда они шли по тропинке. Нежный запах ее волос оставался еще на рукавах его куртки, и он втягивал ноздрями это опьянявшее его благоухание до потери сознания.

Стоило быть равнодушным к девушкам, когда он теперь все равно попался, попался окончательно, и его душил гнев, как после падения.

Безудержная страсть животного распаляла его кровь, как расходившаяся по всему телу болезнь. Он выл, бешено вонзал ногти в тело, чтобы заглушить мятежные порывы, и хриплые стоны терзаний и страстного желания вырывались сквозь зубы. «Жермена! Жермена!» – бормотал он. Он простирал руки в ночную мглу, как бы ловя Жермену, и бешено стучал кулаками по деревьям.

Чуть забрезжила заря, он вошел в лес. Первые лучи осветили его исказившееся лицо в бледной белизне тающих теней. Легкое дыхание ветра пробудило утро в деревьях. Он бросился грудью на землю и, зарывшись головой в траву, стал вонзаться в нее зубами, рыдая. Охватившее его бессилие сделало его слабее ребенка. Он закрыл глаза.

Кругом занимался день. Ищи-Свищи проспал до полудня. Правда ли, что она придет? Она назначила ему свиданье. Он вслух повторял себе ее слова: «Жди меня на дороге». И он ждал ее, ходил взад и вперед, как волк перед овчарней, свирепый и нежный.

Куньоль жила в лачужке, у дороги, проходившей через лес «Дубняков». Шесть с половиной десятин земли были отведены в этом месте для обработки. Возделывала их одна ферма. Ферму эту арендовал господин Бришар с женой и двумя сыновьями. Он также отчасти занимался откупами.

Немного дальше стояли три крестьянских дома, между которыми – два кабака, друг возле друга. Затем уже шла и лачужка Куньоль с соломенной покатой крышей, которая с задней стороны осела и провалилась после урагана. Небольшой садик, окруженный плетнем из сухих сучьев, выдавался позади дома; за ним начинался лес. Ищи-Свищи то и дело выходил из кустарника, останавливался посредине дороги, оглядывал кругом, заслонив рукою глаза от света.

Дорога одиноко тянулась между высокими деревьями. Никто не показывался вдали. Ему казалось, что два часа уже давно миновали. Одно мгновение им овладело ужасное беспокойство. Если она вдруг не придет? Если она просто посмеялась над ним? Он стиснул кулаки, и сердце его сжалось. И вдруг привскочил: Жермена показалась на дороге. Он бросился в лес и побежал через кустарник. Потом размыслил и в ожидании пошел медленным шагом, заложив руки в карманы и беспечно насвистывая.

На руке у нее висела корзина с хлебом, с куском ветчины и картофелем. Жермена раскраснелась и объяснила ему, что очень торопилась. Потом, как-то сразу смутившись, замолчала и снова начала рассказывать ему про Куньоль; слова лились у нее безудержным потоком:

– Муж Куньоль умер два года тому назад. Он косил и жал на ферме три лета. Был он, правда, немного простоват и не играл большой роли в своем доме. Сама Куньоль не была, в сущности, злой женщиной, но у нее были довольно разнообразные и странные занятия. Жермена улыбнулась, взглянув на него сбоку. Он кивнул головой, чтобы произнести «да», думая о другом. Жермена промолвила:

– Да, наконец, это и не наше дело. Что было, то было. И нет никакого смысла оставлять ее, бедную, без помощи. Когда она здорова, она сама приходит на ферму и ей подают, а когда на нее опять находит болезнь, то, конечно, я иду к ней.

Он не отвечал. Это молчание ее очень смутило. Она хотела бы говорить без конца, чтобы не подать повода, что видит его озабоченность, но запуталась в своих словах и повторяла несколько раз одно и то же:

– Да, да, не следует презирать стариков.

Они приблизились к лачужке.

– Подожди меня здесь, – сказала она, – я только опорожню мою корзинку.

Она ускорила шаги, оставив его на дороге. Он видел, как она толкнула дверь, и почти в то же время длинная фигура женщины подала ему знак подойти к порогу. Но так как он ей не доверял, то только смотрел на нее и не трогался с места. Тогда женщина вышла на дорогу и на этот раз ясно поманила его рукой:

– Вот как, – сказал он себе, – сама Куньоль зовет меня, быть может, она мне хочет добра!

Он вспомнил о разных странных занятиях старухи, и смутная мысль, что она могла бы быть им полезной, промелькнула в его голове. В ответ он помахал в воздухе шляпой и спокойно маленькими шажками, вошел в избушку.

– Это ты что ли с Жерменой пришел? – сказала она. – Почему же не войдешь? Это ее домик собственный, и двери его всегда раскрыты для ее друзей.

Она косила глазами в их сторону, подмаргивала из-под своей косынки, скрывавшей седые космы волос. Ее сухая длинная спина, как у куницы, колебалась под заплатанной, опрятной одеждой. У нее была жилистая желтая кожа, как у всех живущих в лесу женщин, и ее широкие резкие движения как будто перекашивали все ее тело. Ей показалось, что лицо парня напоминает ей кого-то. Она с любопытством разглядывала его.

– А я ведь тебя где-то видала! Так же вот, как сейчас. Только уж не помню, где и когда.

Она внезапно всплеснула руками и, воскликнув, что узнает его среди тысячи, что он – Ищи-Свищи, что ей показывали его один раз, и она назвала кабачок, куда зашла выпить с другими женщинами, когда он проходил мимо. Он вспомнил об этом кабачке. Да, в этом месте у него был хороший товарищ. И он улыбнулся. Старуха сказала, наконец, что никогда не видала такого славного и красивого парня и прибавила:

– Да, Жермена, славный парень у тебя.

Корзинку поставили на стол. Жермена вынула оттуда по порядку: ветчину, хлеб и картофель. При каждом движении Жермены старая Куньоль делала восклицания, хлопала в ладоши, сыпала благословениями.

– Благослови тебя, Господи! Ты обо всем позаботилась, дочь моя! Да воздастся тебе на этом свете и на том по делам твоим. На этот раз бедная Куньоль не умрет с голоду. Я пойду в часовенку до сумерек и помолюсь там всем угодникам Божьим за твое спасенье, милостивица ты моя. Мне ничего уж больше не надо. Одну только старую одежду, никому не нужную, чтобы было в чем преставиться. Стану теперь ждать моего смертного часа, дочь моя, и буду благословлять тебя, красавица. Эх, эх, родная ты моя, мочи во мне совсем не стало, – трудно без можжевелочки и пищу принимать! Можжевелочка одна мне теперь утешенье. Пусть Господь вознаградит того, кто меня немножечко угостит ею. Спасибо Жермене, что не забывает меня, но ведь не может же она обо всем догадаться. Только бы вот малость денежек, самую бы чуточку, самую бы крохотную чуточку, а ведь сколько бы уж радости было у глупой бедной старушки.

Она сопровождала свои слова улыбкой, и в однообразном и тягучем голосе слышались униженная мольба и смирение.

Жермена вытащила из кармана серебряную монету. Ищи-Свищи, с своей стороны, также вынул из кошелька несколько медяков. Затем, бросив их на стол, прибавил:

– Вот тебе, гостинец, старушка!

Она осыпала их потоком благодарностей, пожелала им вечно любить друг друга и, скрестив руки, шевелила беззвучно губами, шепча молитву, склонив набок голову и возведя очи к небу. Минуту спустя она осенила себя широким крестом, горячо произнеся вслух последние слова, которые выходили как бы из глубины ее существа. Проделав это, она указала им глазами на комнату, стулья, кровать.

– Я буду припирать дверцу за собой, когда вы будете приходить, а сама пойду в лес.