Мой воровской поцелуй
Я проснулась и подумала, что все еще сплю: перед глазами стоял цветочный взрыв. Словно кто-то собрал все цветы на поле и соткал из них ткань.
– Мне кажется, я должен платить за просмотр того, как ты спишь. Оторваться не могу, – Риз сидел ка краю постели с летним платьем в руках и улыбкой на лице. – Как тебе такой выходной наряд?
– Мы сегодня остаемся дома?
– Ни в коем случае. Мы идем гулять, как только ты соберешься.
– А Джейк?
– Он уехал. Обратно в Нью–Йорк, полагаю. – Он подал мне платье, пока я пыталась совладать со смесью облегчения и вины из–за раннего отъезда Джейка. – Хочу увидеть тебя в нем.
– Я не могу в нем пойти. На улице зима.
– Несомненно. – Он подошел к окну и раздвинул занавески. – И самый настоящий снег.
Снег медленно падал пушистыми белыми хлопьями. Ерунда какая-то. Он хотел, чтобы я надела сарафан в середине декабря?
Пока я умывалась, на свет появилась остальная одежда: бежевое шерстяное пальто и резиновые сапоги в тон, украшенные те же цветочным орнаментом, что и платье.
Он подал мне пальто.
– Вот все, что тебе нужно.
Снег покрывал все и приглушал любые звуки, даже шум мотора, пока мы ехали по пустынным улицам. Когда Риз припарковался, деревья на обочине были едва видны.
– Закрой глаза.
Мы шли в морозной тишине. Неожиданно нас окутало теплом – тяжелым, пахнущим медом, словно летним. Он помог мне снять пальто. Снял с меня ботинки, и мои ноги коснулись чего-то мягкого, упругого…
Трава?
– Можешь открыть глаза.
Нас окружали маки – ослепительные, рвущиеся к небу, пьяняще алые. Тысячи маков. Повсюду, вплоть до деревьев вдали, где все еще лежал нетронутый снег, окружая нас эфемерной белизной.
– Узнаешь место?
Только теперь я заметила старую иву, с ветвей которой стекали в землю сонные видения.
– Так это ты был, тогда? Ты вырастил маки?
– Не смог устоять. Очень хотел произвести на тебя впечатление.
Не то чтобы ему стоило стараться. Мысль о том, чтобы встречаться с воплощением Диониса, сама по себе была достаточно ошеломительной. И немного жуткой.
Мы сели среди цветов. Я все еще завороженно смотрела на далекую полосу, где алые волны обрушивались на снег.
– Как такое вообще возможно?
Он улыбнулся.
– У даемонов свои секреты.
– Например? Абсолютный контроль над природой?
– Хорошо бы! Нет, конечно, не настолько.
– Каковы исключения?
– Люди.
Вот этому мне точно было трудно поверить, учитывая, какой эффект он оказывал на всех.
– Какие еще?
– Больше никаких, Теа.
Он начал объяснять что-то о параллельных измерениях и о том, как он создает параллельные вселенные, оставляя остальной мир нетронутым. Точный механизм был за пределами моего понимания, но я знала, о чем он говорит. Я видела, как менялся Карнеги превратился в видение на те несколько минут, что я играла. Пышная герань разрослась на балконах Манхэттенского концертного зала точно так же, как сейчас бесчисленные маки цвели в заснеженном лесу Принстона, ничуть не беспокоясь о зиме.
Я чувствовала себя ребенком, нашедшим волшебный клад.
– Покажи еще что-то!
Он сложил ладони. Постоял так немного. Развел их совсем чуть чуть, выпуская стайку черных бабочек – точно ветер разметал по полю горстку обрезков бархата. Когда он полностью раскрыл ладони, я увидела тонкое золотое ожерелье: цепочку с бутоном мака, склонившим свою голову с тоненького стебля. Он застегнул ее на мне и поцеловал место, которого коснулся цветок – между ключицами.
– Почему ты так любишь маки?
– Если вкратце, то они символизируют воскрешение после смерти.
– В греческой мифологии?
– В самых разных культурах, включая наших старых друзей греков.
– А если полностью?
Он провел пальцами по ближайшим лепесткам.
– Маки погружают в сон. Моя мать умерла от его недостатка.
– Риз, я… я знаю об Изабель.
– Правда? Кто тебе сказал?
– Кармела. Но она не виновата. Я, наверное, задавала слишком много вопросов.
– Неважно. Смерть моей матери не тайна.
– Ты думаешь, маки могли бы ее спасти?
Он сорвал один из множества цветов вокруг нас, несколько секунд изучал его, затем отбросил в сторону.
– Маки никого не могут спасти. Они так быстро умирают, как они могут вернуть мертвых?
– А даемоны могут?
– Только одна вещь может, и ты уже знаешь, что это. А все остальное, все это, – он обвел рукой поле, – подчиняется мне. Хотя я стараюсь не слишком влиять на реальность. Только если я чего-то очень хочу, и нет другого способа получить это.
– Как картина в твоей комнате?
– Пришлось сделать собственную: та, что хранится в Третьяковке, не продавалась. Они в сущности одинаковые, только на моей нет следов времени. Выглядит точно так же, как в день, когда была написана.
Лучше, чем оригинал. Я подумала о другом «оригинале», о том, с которым всегда буду себя сравнивать.
– Риз, я похожа на нее?
– На кого?
– На мою сестру.
Его тело напряглось точно так же, как несколько месяцев назад, когда я впервые упомянула Болгарию, на этом самом поле.
– Нет, не похожа. И я бы не хотел, чтобы было иначе.
– Почему?
– Потому что ты не… пытаешься заполучить людей. Ты позволяешь им оставаться рядом, пока они не захотят принадлежать тебе. Но ты и тогда этого не делаешь. Поэтому я в тебя и влюбился.
– А Эльза?
– Она непременно хотела добиться своего. Не представляешь, как это раздражает. – Его взгляд блуждал по полю, за пределами незримых границ теплого пузыря. – Мы познакомились летом, перед началом учебы в университете, на конкурсе пианистов в Болгарии. Мы оба стали победителями и выпили во время празднования. Когда началась учеба, она не переставала писать мне. Кажется, я ответил только раз – все это было бессмысленно. Но потом она подала документы в Принстон, и я… поддался. Она была самой сексуальной девушкой кампуса. А я был глупым и тщеславным, так что она решила облегчить мне задачу. Все было слишком просто, Теа! Мне оставалось только не говорить нет. Толпы парней были у ее ног, а мне и палец о палец не пришлось ударить. Я заполучил девушку, о которой все мечтали. Она была в моей постели. Каждую ночь.
Он откинулся назад. Его локти примяли несколько маков, но ему, кажется, не было до них дела.
– А потом ее выходки начали раздражать. Она вечно меня преследовала. Я предупреждал ее с самого начала, что мне не нужна девушка. Что это всего лишь секс, ничего серьезного. Но она вела себя так, словно я шутил. Когда я попытался разорвать отношения, она точно с ума сошла: плакала, умоляла, угрожала. Потом она резко сменила пластинку и предложила что-то совсем иное: перемирие на моих условиях. Никаких ожиданий. Никаких эмоций. Хотел ли я сходить с ней на вечеринку тем вечером? Скрепить договор печатью, так сказать. И не просто вечеринку – на «лесной пир за пределами наших дичайших инстинктов». И конечно, я пошел. Так это безумие и началось. Как только меня во все это втянули, пути назад не было.
– Втянули во что?
– Ритуалы. Кто бы мог подумать, что какая-то там древняя языческая фигня переживет пару тысячелетий, а? Сначала я думал, что это шутка. Ну или какие-то сестринские заморочки – явно не американского происхождения, это все, что я знал. Что бы это ни было, в общем, я никогда не делал ничего подобного. Я был свободен и неуязвим – и меня это очаровывало. И одновременно чертовски пугало. Но оторваться было невозможно.
– А кем были остальные женщины?
– Мужчины там тоже были, я был не единственным. И они казались нормальными парнями. Но женщины, они… – он поискал выражение помягче. – Они были готовы на что угодно, Теа. Мы пили безостановочно – всевозможные «эликсиры» сомнительного происхождения. И барабаны. Из ниоткуда, прямо в лесу, пока все занимались сексом со всеми.
– И моя сестра?
– Она в основном была со мной – но да, и она. Мы начали ходить туда каждую неделю. Однажды там даже устроили шуточную свадьбу. Белые вуали для женщин, венки из плюща для мужчин… Я напился в хлам, мало что помню. Мне кажется, у одной из женщин даже была змея.
Я знала о роли змеи в ритуалах, но промолчала.