Эйлин Форрест - Самый длинный выходной

Эйлин зажгла сигарету, привычно втянула в себя дым. Вкус на этот раз показался девушке тошнотворным, напоминающим мокрую фланель, гнилые овощи, немытые железнодорожные вагоны.

Она в изумлении посмотрела на сигарету. Эйлин вынула еще одну, и результат был тот же самый. Она потушила сигарету и выбросила ее в пепельницу. Теперь вся комната пропахла этим мерзким запахом.

И тут внезапно до нее дошло. Все это из-за того, что она беременна. Она читала об этом внезапно возникающем у беременных отвращении к никотину.

А как насчет алкоголя? Она спрыгнула с кровати, раскрыла окно, чтобы выветрить запах и пошла в гостиную.

— Можно мне налить стаканчик шерри?

Отец и мать сидели в тех же позах, как она оставила их, хотя теперь отец читал «Таймс». Они обменялись взглядами, и мать спокойно ответила: «Конечно, дорогая. Ты чувствуешь упадок сил? Скоро будет готов обед».

Отец подошел к буфету и налил ей стакан шерри — кипрского, а не южно-африканского. Родители не покупали ничего из стран, чье правительство они не одобряли. Это сильно затрудняло покупки — отказались от апельсинов из Южной Африки, испанских помидор, греческого вина.

— Спасибо, отец, — сухо поблагодарила его Эйлин и села, чтобы выпить бокал. Вкус показался отвратительным: смесь микстуры от кашля и покрытой плесенью воды.

— Я выпью у себя в комнате, если вы не возражаете, — сказала девушка. Выходя из комнаты, по пути к себе, она вылила содержимое бокала в кухонную раковину.

Эйлин снова легла на кровать и подумала: «Я беременна. В этом нет сомнения».

До этой минуты беременность была для нее чем-то теоретическим, чем-то отдаленным, пугающим, тем, что могло случиться с другими, но не с ней. Ее прежнее беспокойство, аргументы «за» и «против», отказ от ребенка или аборта были в какой-то мере скоропалительными — так она реагировала на сложившуюся ситуацию, не имея за плечами личного опыта. Теперь все стало таким реальным. Ребенок начал жить внутри ее тела, новое живое существо. Несмотря ни на что, она почувствовала прилив какой-то безудержной радости.

Эйлин сразу и безоговорочно поняла, что даст жизнь этому ребенку и сохранит его. Для этого ребенка выбрано ее тело. Ее ребенка! Которого может родить лишь она. Для этого не требуется никакого особого таланта. Для этого не нужно кончать специальный курс обучения, не имеет значения плохо обставленная комната, загубленная карьера, за что ее всегда будут обвинять и критиковать. Это нечто изначально совершенное. Ребенок.

Она совершит самый смелый, самый трудный поступок.

Когда мать позвала ее обедать, она вошла на кухню с уверенным видом, уже ощущая себя сильной и сияющей от радости матерью.

— Мамочка, — сказала она, — я решила. Я очень хочу родить и сохранить этого ребенка.

— Тем лучше для тебя, — сказал отец.

— Ах, милая, я так рада, — воскликнула мать. — Уверена, что это правильное решение, и ты о нем не пожалеешь.

За чаем Гей вела себя прекрасно. Она ела холодную кашу с молоком и яблоко, а Эйлин, обнаружив банку кофе в буфете, налила себе чашечку и закурила сигарету. В камине ярко горел огонь. А за окном уже садилось солнце, напоминающее золотую водяную лилию, тонущую в пруду из розовых облаков. Вся природа вокруг приобретала серо-голубоватый колорит. Было так тихо, что, казалось, можно услышать, как падает роса. Эйлин задернула темнеющие окна занавесками и, посадив Гей к себе на колени, стала читать ей сказку о котенке Томе.

— И гуси пошли по дороге — пит-пэт-поддл-пэт, пит-пэт-пэддл-пэт…

— Пит-пэт-пэддл-пэт, — как эхо, повторила за ней Гей.

— А теперь пора принять ванну и в кроватку, — авторитетным тоном сказала Эйлин и встала, чтобы найти пижаму для дочки.

И тут она вспомнила: она забыла включить подогреватель, ванну набрать не удастся.

— Прости, милая, тебе сегодня придется только умыться. У камина. Так даже интереснее.

Она наполнила кастрюлю и поставила ее на огонь.

— Хочу ванну!

— Прости, лапочка!

— Хочу ванну!

— К сожалению, это невозможно, потому что нет горячей воды. Помоешься утром.

Когда кастрюля закипела, Эйлин наполнила кувшин горячей водой и приготовилась раздеть Гей. Но девочка начала с диким визгом носиться по комнате, отказываясь раздеваться. Эйлин притворилась, что это игра, и стала бегать за ней. Наконец ей удалось догнать ее, поцеловать и успокоить, а также, воспользовавшись паузой, снять с нее одежду. Гей продолжала хныкать. Эйлин завернула ее в полотенце и посадила к себе на колени.

— А кто хочет иметь чистое личико? — игриво спросила она. — Кто хочет лечь в кроватку с чистыми ручками?

— Я не хочу спать! — ревела Гей.

— Если будешь хорошо себя вести, я прочитаю тебе еще одну сказку.

— Не хочу никакой сказки.

— Ну, тогда я спою тебе песенку.

— Хочу к бабушке.

Чувство угрызения совести защемило в груди, но Эйлин подавила его и весело сказала:

— Скоро ты снова увидишь бабулю. А сейчас ты с мамочкой.

— Хочу к бабуле. Хочу ванну. Хочу к бабуле.

— Ах ты, дрянь! — возмутилась про себя Эйлин и стала вытирать Гей лицо, пахнущие мылом ручки, а потом надела на нее очаровательную цветастую нейлоновую пижамку.

— А теперь в последний раз перед сном давай сделаем пи-пи.

— Не хочу пи-пи.

— Все делают пи-пи перед тем, как лечь спать.

— Не хочу.

Эйлин сгребла ее в охапку и насильно подержала над туалетом. Но долгожданная струйка не потекла.

— Не хочу.

Легче отвести лошадь на водопой, — с горечью подумала Эйлин, — теперь кроватка будет мокрая.

— Пора спать.

— Не хочу.

— Пойдем, я поиграю с тобой в лошадки.

Она посадила девочку к себе на плечи и поскакала с ней по комнате.

— Эй, скачи, лошадка, — сказала Эйлин с напускным весельем.

Обычно Гей укладывала спать бабушка. «Ты, наверное, устала после целого дня в офисе,» — говорила она Эйлин.

Эйлин целовала ребенка перед сном. Потом из детской был слышен только тихий шепот и затем блаженная, блаженная тишина. Гей укладывали ровно в 6.30, минут через пять она засыпала и почти никогда не просыпалась до 7 часов следующего утра. Но сегодня они просрочили время почти на час.

— Гей хочется спать, — с надеждой произнесла Эйлин, направляясь с дочкой в спальню, — а там, в ее кроватке, есть чудесная бутылочка с горячей водой. А утром мы пойдем с тобой на ферму, возьмем молочка, а потом позавтракаем, а после этого пойдем гулять и будем играть в разные игры… — Она сделала паузу, чтобы перевести дыхание. Что же они будут делать потом? Эйлин положила девочку в постель и попыталась укрыть ее.

— Хочу к бабуле, — хныкала Гей.

— Завтра мы поговорим с бабулей по телефону и расскажем ей, как нам тут весело. Гей начала плакать. Потом вдруг подняла глаза, зло посмотрела на мать и выпрыгнула из кроватки, принявшись носиться по комнате, как розовая фея.

— Ты меня не догонишь, — дразнила она Эйлин.

Наконец Эйлин поймала ее и уложила обратно в кроватку. Эйлин начала приходить в отчаяние. Натянув на Гей одеяло, она принялась петь — ну что она могла ей спеть?

Гей продолжала сопротивляться, до нее не доходило очарование английских народных песен, поэтому Эйлин запела другую:

— Давай петь вместе: мяу-мяу…

Гей перестала сопротивляться, и хихикая, стала подпевать: мяу-мяу. У Эйлин поднялось настроение.

— Спокойной ночи, милая, — она поцеловала девочку и выскользнула из комнаты.

Эйлин включила, наконец, подогреватель воды, положила грязную посуду в раковину, еще одно полено — в камин и начала исследовать свои запасы, чтобы решить, что же съесть самой на обед: спагетти, макароны, язык.