Эли Мартинез - Самый мрачный рассвет

— Я не хочу двигаться дальше! — закричала она, всё её тело напряглось.

Я сделал свой голос мягким и наклонил голову, чтобы прислониться своим лбом к её.

— Да, это так. Я вижу это в твоих глазах каждый раз, когда ты смотришь на меня. Каждый раз, когда ты смеёшься над моими глупыми шутками. Каждый раз, когда ты задаёшь мне этот один единственный вопрос о моих детях. Но только потому, что у меня тоже есть хреновое прошлое, это не значит, что я твой билет из ада. Ты должна найти это внутри себя.

Она невесело рассмеялась и отошла от меня, слёзы текли по её лицу.

— Из этого ада нет выхода, Портер. И если ты думаешь, что это маленькое погружение в реку было чем-то большим, чем ты притворяешься, что нашёл своё, тогда тебе хуже, чем мне.

Я тяжело вздохнул и возненавидел себя ещё до того, как произнёс эти слова. Но она собиралась снова спрятаться, и на этот раз я боялся, что она не вернётся.

— Он мёртв, Шарлотта.

Она побледнела, глядя на меня дикими глазами.

— Я знаю, что ты его любишь. И я знаю, что нет ничего, от чего бы ты не отказалась, чтобы вернуть его. Но ты больше ничего не можешь сделать. Он всегда будет твоим сыном. Через десять миллионов лет это всё ещё будет правдой. Но противоположность любви не ненависть, как я всегда думал. Это агония, милая. И ты живёшь с этим слишком долго. Отпусти. Это.

Она снова моргнула, а потом всё её лицо исказилось.

— Он мой сын.

— И он любил тебя. Ты думаешь… — я не стал продолжать, потому что её тело превратилось в камень.

— Что? — выдохнула она.

Мои брови сошлись вместе.

— Что, что?

— Он был младенцем, Портер. Он не любил меня. Он нуждался во мне. И я подвела его.

Моя грудь сжалась. Чёрт возьми. Она не знала, что сын любил её. Я никогда не забуду тот день, когда Трэвис впервые сказал мне, что любит меня. Конечно, я уже безумно любил его. Ему было пять лет, и мы с Кэтрин были женаты чуть больше года, но осознание того, что он любит меня, зажгло во мне нечто такое, о существовании чего я и не подозревал. Дети делали это с тобой. Они тебя целым даже когда ничего не происходило.

Начиная с того момента, Трэвис всегда был моим сыном. Может, и не по крови, но всё равно он был моим. Любовь связала нас вместе. В тот же вечер я спросил Кэтрин, разрешит ли она мне официально усыновить его, и никогда не оглядывался назад.

И это глубоко ранило меня, зная, что Шарлотта никогда не получала этого от своего ребёнка.

— О, Шарлотта. — Я сократил расстояние между нами и притянул её в объятия. Её руки оставались расслабленными по бокам, но я не позволил этому остановить меня. — Конечно, он любил тебя. Ты была его мамой.

У неё перехватило дыхание, и она пробормотала:

— И… я подвела его.

— И он всё ещё любил тебя, — прошептал я.

— Он не должен, я оставила его одного.

— И он всё ещё любил тебя.

Её ноги дрожали, и она обвила руками мои бёдра.

— Я предпочла помочь совершенно незнакомому человеку, чем заботиться о собственном сыне.

— И он всё ещё любил тебя.

— Но почему? — заскулила она.

— Потому что, как он всегда будет твоим сыном, через десять миллионов лет, ты всё ещё будешь его мамой. Это ничего не изменит.

А потом Шарлотта Миллс наконец отпустила его.

Её колени подогнулись, и тяжесть десятилетней вины поглотила её.

Она плакала, бормоча невнятные слова. Некоторые, как я предположил, были извинениями её сыну. Некоторые были извинениями передо мной. Некоторые были злобными и нацелены на вселенную. Некоторые были горькими и нацеленными на себя.

Все это разрушало её.

Но, в некотором роде, всё это также исцеляли её.

Это был ещё не конец для Шарлотты. Всё это было очень похоже на начало.

И, чего бы это ни стоило, я буду там на каждом шагу.

Минут через пятнадцать Шарлотта опустилась на землю. Я сел рядом и притянул её к себе, где она продолжала плакать, казалось, целую вечность.

Я беспомощно держал её, в то время как безусловная любовь и чувство вины уничтожало её.

И всё это время я смотрел на реку и позволял ей уничтожать и меня тоже.

Мы просидели там больше часа. Держась друг за друга. Печальное прошлое мы не могли изменить.

То же самое прошлое, которое свело нас вместе.

И, в конечном счёте, то же самое прошлое, которое разлучит нас.

Глава двадцать шестая

Том

— Не может такого быть, — прорычал Том Стаффорд, его рука дрожала, когда он смотрел на результаты ДНК неопознанного ребёнка Джонни Доу. — Это должно быть какая-то ошибка.

Чарли Буше неловко покачнулся на носках.

— Без сомнения. Теперь, прежде чем ты сорвёшься, я обнаружил несколько вещей, которые, я думаю, ты сможешь найти интересными.

Том вскинул голову и нахмурился.

— Ладно, ладно, — пробормотал Чарли. — Они сняли с тела три разных ДНК. Первый с одежды. Определённо Лукас Бойд. Второй — с тела. Определённо не Лукас Бойд. И один из подкладки сумки, в которой он был обнаружен. Женский. И он не принадлежал Шарлотте Миллс. У нас нет совпадений в базе данных по нему. Однако первый образец, который я нашёл интересным, похоже, что неопознанный ребенок связан с неопознанной женщиной. То есть… она была его матерью.

Том моргнул, колесики в его голове начали вращаться.

— Причина смерти?

— Это старое тело, Том, — предупредил он.

— Мы знали больше с гораздо старыми телами, — парировал Том.

Чарли покачал головой.

— Пока нет ясной причины — по крайней мере, физической. Они отправили несколько образцов, но это займёт некоторое время, чтобы получить патологоанатомические и токсикологические результаты.

Чёрт. Он знал по опыту, что это дерьмо может длиться вечно.

Том ущипнул себя за переносицу и бросил папку на стол. Его внутренности скрутило ещё сильнее, когда он попытался понять, как, чёрт возьми, он собирается объяснить всё это Шарлотте. Разбить ей сердце снова. Чёрт. Почему, чёрт возьми, он сказал ей, прежде чем был полностью уверен?

А, точно. Потому что он так чертовски надеялся, что для всех них вё, наконец, закончилось.

Включая его самого.

Том знал, что он хороший полицейский. Но он был слишком близок к этому расследованию. Ему следовало бы отказаться от него много лет назад, когда они с Шарлоттой начали сближаться, но он не доверял никому, кто не запишет его как нераскрытое дело. Он поклялся себе, что сможет оставаться объективным. Смотреть на факты и не позволять своим эмоциям управлять его решениями.

Очевидно, он потерпел неудачу.

— У тебя есть что-нибудь ещё для меня? — спросил Том сквозь отчаяние.

— Вообще-то я только начал, — весело ответил Чарли.

Том ответил ему таким же взглядом и снова нахмурился.

— Кем бы ни был этот маленький мальчик, дантист предполагает, что ему было от двенадцати до шестнадцати месяцев, когда он скончался. Но, для того чтобы это было интересно, я должен был начать с того, что мы получили набор отпечатков. Женских. — Он покачал головой из стороны в сторону. — Если бы я был азартным человеком, я бы поспорил, что ДНК принадлежит ей.

Наконец, хорошие новости. Чертовски хорошие новости, подумал Том, тяжело вздохнув и усевшись за компьютер, рявкнул.

— Кому?

— Эй, эй, эй… успокойся. Позволь мне объяснить, почему это интересно.

— Не надо, чёрт возьми…

— Она мертва. — Чарли заговорил над ним. — Покончила с собой несколько лет назад. Сама съехала в реку с детьми в машине, — он помолчал. — Её сын. Её единственный сын остался жив.

Всё тело Тома заперто.

— Итак, если мы отправили её единственного сына в морг, то кто, чёрт возьми, был тем ребёнком в машине?

Чарли наклонился вперёд, упершись локтями в колени. Он взял папку, открыл её и прошептал:

— Я голосую за то, чтобы нанести небольшой визит отцу ребенка, — он пробежал пальцем по странице и снова поднял глаза. — Портеру Ризу.

И с этими двумя простыми словами Том вскочил со стула.

Глава двадцать седьмая

Шарлотта

У меня болели глаза.

У меня болело лицо.

У меня болели лёгкие.

У меня болело тело.

У меня болел мозг.

Но моё сердце… оно продолжало биться в моей груди.

Лукас был мёртв.

И я должна была продолжать жить.

Откинув голову назад, я поймала взгляд голубых глаз Портера и прошептала: