— Правильно. Конечно. Притворимся. Способ Шарлотты Миллс.
Мой смех прозвучал невесело.
— Да, Бреди. Я единственная, кто притворяется, в то время как ты поёшь «С днём рождения» нашему десятилетнему потерянному сыну.
Слова выскользнули наружу прежде, чем я успела о них пожалеть. Это был глупый удар, вызванный гневом. Я должна быть лучше его провокаций. На протяжении многих лет я стала настолько искусной в том, чтобы уклоняться от его оскорблений, но именно эти слова заставили меня ответить Бреди. В мире было недостаточно оружия, которое защитило бы меня от его нападок.
Я подобралась.
Его лицо ожесточилось, а ноздри раздулись от гнева.
Это произойдёт.
Воздух вокруг нас накалился.
— Бреди, — предупреждающе сказал Том за моей спиной.
Но было слишком поздно…
— И чья же это вина, Шарлотта?
Слова пронзили меня. Это была правда, и этот факт я не смела отрицать.
Моя.
Это была моя вина.
Всегда и навсегда.
— Достаточно! — её голос взорвал тишину комнаты, как предупреждающий свист стрелы.
Я представила её, шагающей к нам как супергероиня, её рука взлетела бы вверх и мебель скользнула бы обратно к стенам по её желанию. По правде говоря, она вошла на цыпочках на своих тонких каблуках, одетая в чистые, белые льняные брюки и светло-коралловую шелковую блузку, которая резко контрастировала с её коротко подстриженными темными волосами. В свои пятьдесят восемь она оставалась такой же прекрасной, как и тогда когда была ребёнком. Но, несмотря на её миниатюрность и правильность снаружи, она была воином внутри. Когда пропал Лукас, она боролась со всем миром от моего имени.
— Сьюзен… — начал Бреди, но резко прервался. Он не был достойным противником Сьюзен Миллс. Не так много людей могли справиться с ней.
— Сегодня не твой день, Бреди, — отрезала она. — Ты стоишь здесь, держа на руках своего сына, и продолжаешь оскорблять и обвинять? Никогда не поздно научить своих детей о понимании и прощении. Будь примером для него. — Она обхватила маленькую головку Уильяма, закрыв ему уши, и прошипела: — И прекрати быть мудаком в день рождения моего внука.
Боже, я люблю свою маму.
Бреди переложил малыша и не смотря на меня и не проронив ни слова в мой адрес, развернулся и, поджав хвост, бросился по направлению к комнате.
Мои плечи развернулись, когда облегчение накрыло меня.
Со своими метр пятьдесят шесть я была лишь на четыре дюйма выше мамы, но когда она обняла меня, я снова почувствовала себя ребёнком.
— Привет, любимая, — проворчала она, все признаки её грубости исчезли.
— Привет, мама, — пробормотала я.
Том медленно прошел мимо, оставляя нас одних.
— Ты в порядке? — спросила она, разрывая наши объятия.
— Да.
Она сжала мои руки и пристально уставилась в моё лицо, чтобы найти хоть малейшие признаки лжи.
Если она их найдёт, то своей добротой постарается их прогнать.
Я была не в порядке. Уже долгое время. Она ненавидела это, но проходили годы, и лучшее что она могла сделать, это просто принять это. Счастливая и беззаботная Шарлотта Миллс, которую она вырастила, умерла в то суровое сентябрьское утро.
Она посмотрела мимо меня.
— Знаете, Том. У вас должно быть оружие. Оно бы не убило тебя, но помогло бы несколькими минутами назад, пока меня здесь не было.
Он поднял голову от телефона и небольшая, но совершенно неподражаемая улыбка растянула его губы.
— Не хочу потратить мои зрелые годы в тюряге, Сьюзен.
Она усмехнулась и захлопала ресницами (как умеет делать только та куколка Бетти Буп).
— Нет. Наверное, не хотим, не так ли?
Я перевела взгляд с одного на другого, пока они стояли, уставившись друг на друга, их чертова химия просто душила меня.
Боже. Я тоже этого хотела. С кем-нибудь. С кем угодно. Хотя это произошло бы только если бы я позволила человеку приблизиться ко мне, узнать меня. Во многих отношениях это казалось непреодолимой задачей, почти такой же сложной, как и узнать, кто забрал моего сына.
— В любом случае, — протянула я, чтобы оборвать их незримую связь.
Мама покачала головой, вероятно для того, чтобы прийти в себя.
— Я слышала пирог готов.
Мои плечи напряглись. Когда это перестанет причинять мне такую сильную боль? Однажды я прочитала в книге о скорби, что все это связано с первыми шажками ребенка, который сосредотачивает вас на каждом дне. Прошло уже десять лет, а я всё ещё чувствую, что будто заморожена во времени, не ожидая его возвращения домой, но и не зная, каким образом двигаться дальше.
Возможно, пришло время для более решительных шагов. Даже гигантских. Я больше не могла топтаться на одном месте. Однажды я проснусь и пойму, что в своём отчаянном бегстве от боли в настоящем, я позволила своему будущему пройти мимо меня.
Дерьмо, я уже позволила десятилетию моей жизни скользнуть в небытие.
Что если я никогда не встречу того, кто будет также любить меня, как мой отец любил маму?
Или даже почувствовать тот взгляд, которым Том смотрит на неё, как на единственную женщину, когда-либо увиденную им?
Если я продолжу идти по той же тропинке, совершая детские шажки один за другим, работая до изнеможения, чтобы избежать реальности, то возможно я умру на этой же самой тропинке — одинокая и несчастная.
Но как двигаться дальше, если всё, что ты хочешь — это вернуться назад?
— Шарлотта, — позвала мама. — Пора.
Она никогда не была так права.
Глубже вдохнув, я переплела свои пальцы с её, а затем снова посмотрела на фотографию Лукаса на камине.
— С днём рождения, малыш.
А потом мы вместе — все трое — вышли на улицу, чтобы разрезать именинный торт.
Том встал на моей стороне, делая всё возможное, чтобы закрыть меня от пристальных глаз Бреди, а моя мама держала меня за руку, пока я рыдала и пела самое печальное исполнение «С днём рождения», которое когда-либо пели. Менее чем через час, извинившись, я направилась домой, где моя собственная жалостливая вечеринка только начиналась.
Глава пятая.
Портер.
— О, оу, — растягивая слова, сказал Таннер, наблюдая за бурлящим горшочком красного соуса, гигантская самодовольная улыбка растянула его губы. — Я пролил его на мою рубашку.
Сжав затылок, я развернулся и продолжил путь за колонной операторов и звукорежиссеров.
Тихо пробормотал про себя:
— Ты всегда проливаешь что-нибудь на свою рубашку, мудак. Научись подносить эту чертову ложку ко рту.
Идея посмотреть на флирт Таннера с камерой, пока он готовил моллюсков, была первой с конца в списке моих приоритетов. Но чуть выше пункта «пыток с водой» и «подвешивания за пальцы ног». Разумеется, день был дерьмовым, но это был почти обычный день, особенно, когда я пришёл посмотреть, как мой брат устраивает стриптиз, снимая рубашку перед обожающими его фанатами.
Да. Он был шеф-поваром. Не Микки-Маус, конечно, но если вы спросите генерального директора канала «The Food Channel» — рейтинги будут на удивление похожими.
— И… снято! — крикнула директор, прежде чем повернуться ко мне с сердитым выражением на лице. — Ты должен прекратить болтать!
— Я ничего не говорил! — сказал я в свою защиту и солгал.
Я бурчал себе под нос, по крайней мере, полчаса. Она уже угрожала мне, что выбросит из команды. Но на самом деле всё это было оправдано. Я не режиссёр, и абсолютно не знал о готовке, но даже я мог сказать, что он ничего не перемешивает в горшочке.
— Я могу слышать тебя! Мы все можем. — Она обвела руками студию моего брата, указывая на команду операторов, которые кивнули в ответ.
Я решительно скрестил руки на груди, притворяясь абсолютным невежеством.
— Извини, даже не знаю, о чём ты говоришь. Может, это был кто-то другой.
Её глаза округлились, а губы начали безумно подёргиваться, отчего стало казаться, что женщину настиг некий припадок.
— Хорошо, хорошо, — вмешался Таннер, сдирая с себя фартук. — Андреа, можешь дать нам минутку?
Она неотрывно смотрела на меня, но её слова были адресованы моему брату.
— Конечно, если вы пообещаете избавиться от него, когда закончите.
— Избавиться от меня? Ты шутишь? — я показал пальцем на Таннера, а потом ткнул им в свою грудь. — У нас с ним одна ДНК. А ты хочешь его…
Таннер грубо толкнул меня в плечо, заверив девушку: