Грэм замер.

– Значит, вот что вы обо мне думаете?

Было видно, что ею овладело упрямство. Глаза Софи гневно сверкнули.

– А разве у меня есть причины думать иначе?

Нет, конечно, нет. Легкомысленный мужчина-мальчик, бездумный и все разрушающий. Он, Грэм, именно таков, или, по крайней мере, таким был совсем недавно.

Софи неправильно истолковала его молчание и насмешливо закатила глаза. И только тут Грэм заметил в них слезы.

– Соф… – Он сделал к ней шаг.

Она повернулась к нему спиной и незаметно смахнула слезинку.

– Оставьте меня в покое, – рыкнула она. – Мне надо идти. Я должна найти человека, у которого за душой не только мысли о деньгах.

– Вы превратились в истинную леди, – осторожно поддразнил ее Грэм, схватил за руку и развернул к себе лицом. – Софи, не сердитесь. Я не хотел вас расстраивать. – Но она отворачивалась.

– Я не расстроена. Меня просто тошнит от вас, вот и все. Боюсь, сейчас не время для объяснений. В зале меня ждут более важные персоны.

Грэм мягко взял ее за подбородок.

– Постойте, вы испортили свою красоту. – Он вытащил платок и потер ее напудренные щеки, скрывая дорожки от слез. – Вот так, все снова в порядке. – Он быстро, без особого смысла, поцеловал ее в губы, оказавшиеся вдруг так близко.

Вот только поцелуй был не без смысла.


Софи замерла от краткого прикосновения его губ. Грэм тоже не двигался.

Время остановилось, мгновение, сладкое, бесконечное, все тянулось и тянулось. Оба боялись пошевелиться, оба не думали, не возражали и оба хотели лишь одного – оставаться здесь.

Эта маленькая комнатка превратилась в рай. Собрание за стеной отдалялось с каждым ударом пульса, звуки стихали. Стук двух сердец заглушал их.

Софи вдохнула и вместе с воздухом вобрала в себя запах Грэма и жар его тела. Она чувствовала, что в ее легкие проникла часть его жизни и силы. Вдруг оказалось, что не стоит ничего бояться и ничего прятать. На свете не существовало никого, кроме них двоих, и Софи наслаждалась этим.

Грэм был рядом, и он мог принадлежать ей. Все, что нужно сделать, – это протянуть руку и… Его грудная мышца подалась под ее ладонью, и Софи осознала, что уже сделала это – протянула руку.


Казалось, ему больше ничего не нужно, потому что в следующий миг он грубо притянул ее в свои объятия, прижал к твердой, как камень, груди, втянул в ауру своей обжигающей страсти.

Софи не протестовала, не издала даже удивленного возгласа, ей нечему было удивляться. Грэм был таким, каким должен быть, и такой же была она – дрожащей от страсти, сгорающей в ней. Полной желания – нет, жажды.

Все было так легко, что Софи не верила, что когда-то пыталась сопротивляться собственным чувствам. Медленно-медленно она подняла руки и закинула их ему на шею. Грэм резко выдохнул, отдаваясь ее добровольному порыву, а Софи устыдилась, что так долго отстранялась от него, и решила, что еще удивит его. Очень осторожно она вплела пальцы в его волосы, но потом ухватилась крепче. Глаза Грэма расширились, он открыл рот, чтобы заговорить.

– Ш-ш-ш… – протянула она. Поразительно, как уверенно она действовала, откуда знала, что именно надо делать. Софи никогда раньше не целовалась, но знала, как надо наклонить голову, чтобы их губы встретились. Она привстала на цыпочки, скользнула телом по его твердой груди и торсу и даже не пыталась скрыть удовольствие от новых ощущений.

Грэм с трудом проглотил комок в горле. Софи чувствовала, как наполняется силой, древней женской силой, которая старше самого времени. Где-то в глубинах ее существа проснулась вечная женщина-соблазнительница, и Софи дала ей волю, позволила пустить в ход все очарование и продлить до бесконечности этот драгоценный момент.

Стиснув зубы, Грэм ждал. Его веки отяжелели от вожделения. Он чувствовал мощное возбуждение. Софи слегка улыбнулась и шевельнула бедрами, плотнее прижимая живот к его отвердевшей плоти. Грэм содрогнулся, голосовые связки у него в горле завибрировали, но он продолжал молчать и не двигался с места – его удерживали пальчики Софи у него в волосах. Конечно, Грэм мог бы высвободиться, но ведь он наконец оказался там, куда устремлялись его мечты. Давно ли? Уже неделю? Или много месяцев?

Сейчас он не смел вдохнуть полной грудью, хотя почти задыхался. Софи была так невинно, но так гибельно чувственна – нет, это не она, не его осторожная, сдержанная Софи! Перед Грэмом была женщина, которая сражалась за него, которая решилась стать между ним и разъяренной Лилой. А потом уже не было времени на воспоминания, осталось только «здесь и сейчас», потому что Софи наконец его поцеловала.

Губы у нее были мягкими, соски – твердыми, а пальчики больно вцепились ему в волосы, но Грэм не променял бы эту боль на тысячу ночей удовольствия без любви. Софи единственная, и всегда была единственной. Каким-то уголком сознания, куда он старался никогда не заглядывать, он всегда это знал, знал с первой встречи, когда не позволил ей врезаться в стену. И вот теперь Грэм наслаждался ее поцелуем, девичьим поцелуем с плотно сжатыми губами, и терпел, сколько было сил, потому что в этом поцелуе он ощущал невинность, которой больше никогда не будет. Софи никогда больше не будет так целоваться.

Наконец Грэм решился нарушить эту сладостную невинность и кончиком языка слегка раздвинул ее губы, медленно, осторожно, но Софи все равно напряглась от удивления. Но не испугалась. Нет, его Софи не робкого десятка. Она тотчас вернулась на поле битвы, ее собственный язычок скользнул между его губ, и во рту у Грэма наступил рай. Боже, какое сильное, сладкое ощущение!

Грэм чувствовал, что никак не может оказаться к Софи достаточно близко. Два мощных шага, и вот она уже на кушетке, под ним, и прильнула к нему всем своим жадным телом.

Грэм потянул вниз корсет, и на свободу вырвались белые мягкие груди. Этот дар заполнил его ладони, а язык Грэма снова и снова раздвигал губы Софи. Этим языком он еще многое сделает, доставит ей истинное наслаждение, и начнет очень скоро, вот только насытит свои руки нежностью ее маленькой, безупречной груди.

О, что он только не сделает со своей чудесной Софи!

За дверями алькова публика разразилась аплодисментами. Грэм очнулся и прервал поцелуй.

– О боже… – Только не Софи! Он чудовище. Он опять оказался мерзавцем. – Черт подери все на свете!

Он попятился и отвернулся – на самом деле оторвал себя от нее, и это стоило ему всех его сил. Обеими руками Грэм потер лицо, пытаясь вернуть себе здравый смысл и прогнать болезненную, разрывающую тело страсть… желание. Он еще никогда такого не испытывал. Это желание едва не заставило Грэма развернуться и снова упасть на нее, чтобы еще хоть на мгновение окунуться в это чистое и сладкое пламя.

Но Грэм заставил себя отступить, отступить, насколько позволяли размеры крохотной комнаты. Прижавшись лбом к противоположной стене, он крепко сжал веки и стал ждать, пока уймется сердцебиение и вернутся здравые мысли. И они вернулись. Почти вернулись.

Он едва не растворился в Софи. Когда она стала для него чистой, прохладной заводью? Глотком свежего воздуха? Почему он раньше этого не понял? Зачем она от него это скрывала, как тайну, как сокровище, припрятанное от того, кто больше его достоин, которое не для такого слепца, как он?

«Слишком поздно».

Нет. Не так. Он хочет получить… получить ее. Хочет, действительно хочет.

«Тебе нужна Лила с ее сундуком золота».

Нет. Он не может продать это чистое, невинное создание ради крашеной гарпии вроде Лилы!

«Значит, продай ее ради людей в Иденкорте».

Бледные, осунувшиеся лица, пустые, привычные ко всему глаза, в которых нет веры его обещаниям. Разгул, мотовство, проклятые, истраченные впустую годы, когда он спокойно проходил мимо…

Продать Софи ради этих людей? Да, это он может. Должен. Жизнь без поцелуев Софи будет пыткой, но жизнь за счет гибели Иденкорта станет земным адом.

И Грэм решился. И превратил свое сердце в камень. И лишь тогда обернулся к Софи.

Она сидела, выпрямившись и уже поправив на себе платье, только растрепалась изысканная прическа – волосы медно-рыжей волной рассыпались по изящным плечам цвета слоновой кости. Софи сидела на кушетке, напряженно выпрямив спину и сложив на коленях руки.

Господи, какой же он идиот! Грэм смотрел на сидящую перед ним девушку, и единственной четкой мыслью, которую он мог сформулировать, было: «Я идиот».