Грэм никогда не был особенно близок ни с отцом, ни с братьями, ибо по своей сути был совсем другим человеком. В детстве ему либо затыкали рот, либо вовсе не обращали на него внимания, а потому он со временем понял, что лучший способ общаться с членами семьи – это, по возможности, избегать их.

Став взрослым, он научился покорять сердца женщин, и тогда отношение к нему слегка изменилось, возникло некое ворчливое почитание, ибо сокрушители мебели всегда ценили охоту, любую охоту. Но перемирие каждый раз было слегка настороженным и недолгим.

– Ваша светлость, я должен сообщить вам…

Мир Грэма на миг замер, а потом закрутился вновь с пугающей скоростью.

«Ваша светлость…»

Он сглотнул, в горле было сухо. С трудом выбравшись из кресла и спотыкаясь на ходу, Грэм двинулся к графину с отцовским – нет, теперь с его собственным – виски. Напиток сверкал, как янтарный символ спасения.

Грэм опрокинул один стаканчик, чтобы прогнать сухость в горле, а второй – чтобы убрать вкус первого. Но третий тоже налил, просто чтобы на него полюбоваться. Потом вернулся к Абботту.

– Я герцог Иденкорт.

– Да, ваша светлость, герцог, – кивнул Абботт.

Грэм шагнул к креслу отца, но вдруг отпрянул и выбрал другое, не столь отягощенное воспоминаниями.

– Я герцог Иденкорт, – произнес он, заглянув в стакан. Вот черт, там уже пусто! Абботт забрал у него стакан.

– Ваша светлость…

– Эй, я же из него пью!

Абботт швырнул стакан в камин, где он раскололся на мелкие части. Грэм заморгал, в первый раз отметив, что Абботт не просто насторожен – плотно сжатые губы скрывали гнев и отвращение.

– Ваша светлость, пять поколений моей семьи служили вашей семье в качестве поверенных и советников в делах. Ваш дед никогда не платил нам вовремя и полностью, а ваш отец не платил вообще. Совет, который я собираюсь вам дать, будет первым и последним от Абботта. Так что слушайте внимательно.

Грэм откинулся в кресле и наконец сфокусировал взгляд.

– Слушаю.

Абботт расправил плечи. На слабом, невыразительном лице сверкнули глаза.

– Не теряйте времени, быстрее вступайте в свои права и принимайтесь за дело. Ваше состояние расстроено, земли простаивают в запустении. Ваши крестьяне страдают, долги огромны и продолжают быстро расти. Видит Бог, приятель, если в ближайшее время Иденкорт не получит значительного количества денег, то скоро спасать будет нечего. Единственный возможный путь для вас – это найти богатую жену, и найти быстро, иначе будет поздно. До конца сезона осталось меньше месяца. Предлагаю вам очаровать нужную даму быстро и основательно.

С этим словами он развернулся, вышел из кабинета, а потом из Иден-Хауса. Грэм следил за ним, смутно понимая сквозь туман накатившего на него шока, что вместе с Абботтом из его жизни уходит надежда получить хотя бы какую-то помощь в спасении огромного расстроенного хозяйства Иденкортов, о котором он так и не потрудился что-либо узнать.

Грэм закрыл глаза и прижал лоб к холодному стеклу.

– Черт! Черт! Черт!

Интересно, как мог вечно пустой Иден-Хаус показаться еще более пустым? Грэм возбужденно шагал в темноте по огромным залам. Одновременно величественные и жалкие в своей заброшенности, они отзывались призрачным эхом. И почему он раньше этого не замечал? Неужели даже само ожидание возвращения хозяина наполняло эти комнаты жизнью? А может, неприязнь Грэма к членам его семьи не давала ему почувствовать собственное одиночество? Лучше одному, чем с ними?

Вот теперь он действительно один. Пустота этого дома, который стал теперь его домом, была лишь символом пустоты всей жизни самого Грэма. Не каждый день человек становится герцогом. Но он стал, получил все, о чем не мог и мечтать (правда, ему и в голову не приходило мечтать о подобном), а рядом никого нет, некому даже рассказать о случившемся.

Разумеется, кроме Софи. Эта мысль успокоила Грэма. Софи выслушает его, выслушает ужасную историю гибели отца и братьев, сумеет почувствовать всю абсурдность и бессмысленность происшедшего. Скажет что-нибудь колкое, но разумное, и окажется, что в этот момент Грэм именно так и думал. И как обычно, он почувствует, что одиночество отступает. Но Софи единственная. Впереди вся жизнь, а достойный партнер только один.

Грэм задержался в комнате матери, изысканном помещении, на которое не наложил отпечаток стиль жизни обитавших в доме мужчин. Сквозь толстый слой пыли на пологе проглядывал глубокий розовый цвет; мебель была изящной и элегантной, но Грэм помнил, что она принадлежала еще бабушке.

В инкрустированной шкатулке на туалетном столике хранились простые украшения, из тех, что надевают каждый день. Грэм сомневался, что у матери были другие драгоценности, ибо когда она вошла в клан Кавендишей, их казна уже опустела. Грэм одним пальцем приподнял крышку. В шкатулке было пусто. Видно, кто-то давным-давно забрал отсюда все ценное. Пожалуй, мама не стала бы возражать – пусть ее скромные драгоценности снова кто-то носит, ведь они для этого и предназначены.

Да, приятная комната, но это всего лишь комната. В прежние времена она что-то для него значила, как, должно быть, и для отца. Грэму хотелось в это верить. Герцог никогда не говорил о своей покойной жене, но он так больше и не женился. Возможно, потому что у герцога уже имелся наследник, а в запасе еще несколько, но вдруг все же причина была глубже? Грэму хотелось верить, что отец хоть раз в жизни чувствовал настоящую привязанность.

Грэм фыркнул. Едва ли. Его отец был именно таким, каким выглядел, – грубым и агрессивным.

Грэм повернулся, чтобы уйти, но задел бедром маленький столик. Старинная вещь покачнулась, шкатулка соскользнула на пол. Боже, он такой же неловкий, как Софи!

Грэм поднял шкатулку. Один ее угол треснул, образовалась широкая щель. Герцог замер, рассматривая, ее. Шкатулка не была так уж дорога ему, но выбросить ее он просто не мог. Вдруг в щели блеснуло что-то металлическое. Грэм приподнял шкатулку и встряхнул, но ничего не выпало. Он присмотрелся, поддел ветхую бархатную обивку, слегка потянул и убедился, что кто-то открепил ее давным-давно. Под обивкой лежало кольцо. Не особенно впечатляющее – небольшой бриллиант в простом золотом обрамлении. Тем не менее кольцо выглядело очень мило. Безыскусное колечко. Такое леди могла бы носить просто потому, что оно ей нравилось.

Грэм плохо помнил свою мать. В памяти остался аромат нежных духов и тихий голос в хоре мужского рычания. Но все равно, едва ли его мать хотела, чтобы он воспользовался этим кольцом как обручальным. Все же оно было недостаточно представительным для той девушки, которую он захочет сделать своей герцогиней.

Однако Грэм сунул кольцо в карман. В конце концов, ему потребуется и девушка, и кольцо, так ведь? Возможно, смысл в том, чтобы найти девушку, которая подойдет к уже имеющемуся кольцу, а вовсе не наоборот.


На тихой улице, где располагалась юридическая контора «Стикли и Вулф, поверенные» – контора достойная, хотя ни одна важная персона ее не считала таковой, – почти никогда не случалось каких-либо происшествий криминального характера. Контора располагалась на третьем этаже; внизу находилась лавка перчаточника, на втором – агентство по подбору прислуги. На улицу выходили широкие окна, но даже днем шум редко долетал до них.

Если бы в ту ночь кто-нибудь прошел под окнами – а это было вполне безопасно даже в столь глухой час – и в нужный момент поднял бы глаза, этот человек заметил бы отблеск свечи в окне, которого там явно быть не должно. К счастью для взломщика, на улице никого не было.

Честно говоря, этому высокому, некогда привлекательному, а теперь потрепанному жизнью мужчине и не следовало выглядеть так, словно он здесь на своем месте. На нем была слишком темная одежда, и вел он себя, как проникший в чужие владения вор. Да и тот факт, что была практически полночь, тоже не добавлял визитеру респектабельности.

А ведь фактически он имел полное право здесь находиться. Вулф был не слишком знающим поверенным – в колледже он больше жульничал, чем учился, а экзамены чаще сдавал с помощью мелких взяток, чем знаний, к тому же он сумел нащупать возможность шантажировать декана. Но к чему компетентность, если у него самого и его знающего партнера всего один клиент?

Сам Вулф ни за что бы не выбрал такого партнера, как Стикли, но партнерами были еще их отцы, а кроме того, Стикли просто гениально умел управляться с единственным оставшимся в их руках фондом. Под отеческим присмотром Стикли пятнадцать тысяч фунтов, когда-то оставленные сэром Хеймишем Пикерингом, выросли почти до тридцати тысяч. На часть из них Вулф хотел бы наложить лапы. Прямо сейчас.