Селеста Брэдли - Самый желанный

Грэм отправился спать голодным, холодным и в конфликте с самим собой. Этой смеси хватило, чтобы навеять очень странный сон.

Во-первых, во сне ему было тепло. Восхитительное тепло ласкало кожу, и он вольно вытянулся на кровати. Потом Грэм ощутил вдоль одного бока некую мягкую тяжесть. Тяжесть легла на очень чувствительное место – боже, да он возбужден! Потом что-то коснулось мышц на груди, поддразнивая, пробежало по волосам, спустилось ниже, ниже…

Движение замедлилось, потом прекратилось совсем. Грэм подался вверх, прижался к неведомому источнику муки, всем существом стремясь, чтобы эти длинные, дразнящие пальцы обхватили его пульсирующее естество.

Это всегда был его любимый сон.

Ладонь, нежная и теплая, распласталась у него на животе, но не отступила. Да, предвкушение лучше всего. «Заставь меня ждать. Заставь меня мучиться».

Потом его губ коснулись губы. Грэм застонал, звук стона эхом отозвался во сне. Странно… Что такое?

Мягкие влажные губы раскрылись ему навстречу, и Грэм сразу забыл о своих сомнениях. Такие дразнящие, податливые, влажные… Черт возьми, как он любит губы Софи!

В этот миг Грэм осознал, что уже видел этот сон. В последние месяцы он снился ему снова и снова, но никогда не был столь реален, жарок, никогда у него не захватывало дух с такой силой. Никогда звук их слившегося возбужденного дыхания не отражался от высоких стен герцогской спальни… Что?

«Подожди. Не просыпайся. Не будь идиотом. Спи дальше».

Слишком поздно.

Сознание вернулось, как от ушата холодной воды. Он в Иденкорте вместе с Софи. Хуже того, он в постели с Софи!

Нет, еще хуже. Он в постели и он связан. Обе кисти привязаны к столбикам кровати, а на нем – силы небесные! – распласталась Софи. Ее руки робко, но жадно скользят по его телу, а губы дразнят его губы.

Пораженный ужасом, Грэм отстранился от ее губ.

– Софи?

Ужас в его глазах был таким явным, что у Софи похолодело внутри.

«Такую швабру, как ты, кто же захочет? Ни одному мужчине не нужен жираф».

Конечно, он не захочет. Кожа Софи пошла мурашками при мысли об отвращении, которое он должен испытывать. Она соскользнула с кровати, прихватив покрывало, чтобы в него завернуться. Хотела было пробормотать извинения, хотела заплакать, хотела оказаться где угодно, только бы не стоять среди ночи в его комнате, прикрывая свою отвратительную голую кожу куском холодного шелка.

Заимствованная у Грэма рубашка кучкой лежала на полу у ее ног. Софи нагнулась, в спешке неловко зашарила в поисках своего льняного спасения и, разумеется, тут же запуталась в рукавах, надежно и окончательно. Тогда она прекратила бессмысленно тыкаться руками, уронила голову в колени и смирилась с еще одним унижением. В ее глазах застыло отчаяние и горечь поражения.

Софи Блейк снова проиграла. Господи, как она ненавидит эту Софи Блейк!

– Э-э-э… Софи…

Она вздрогнула от его голоса.

– Никогда не вспоминай и не говори об этом. Никогда.

– Софи…

Она взмахнула рукой.

– Я серьезно, Грэм.

– Черт возьми, Софи, сейчас же развяжи меня!

Это был хриплый шепот, а не вопль, но он оказал на Софи такое же действие. Испугавшись, она потеряла равновесие и повалилась на ковер. Покрывало спуталось и упало, местами открыв наготу.

Со своего места на кровати Грэм видел сияющую кожу длинной, изящной ноги, которая уходила к восхитительно дерзким высотам, фарфоровым и шелковым тайникам. Пока Софи пыталась прятаться за мерцающей завесой волос, открывшийся на мгновение изгиб талии и высокие, безупречной формы груди послужили изысканным вторым блюдом в этом пиршестве очей. От мощного чувственного посыла глаза Грэма остекленели. Он уже был возбужден, а сейчас задышал часто-часто.

Грэм зажмурился. Разве это возможно – Софи, его Софи, обнаженная в его спальне?! Но когда он почувствовал, что холодные пальчики возятся с путами на его руках, то рискнул приоткрыть один глаз – нет, не стоит. Софи настолько плотно завернулась в покрывало, что груди оказались прижаты так, что почти выскакивали наружу, и вся эта роскошь оказалась прямо в его поле зрения, когда Софи нагнулась, чтобы дотянуться до противоположного столбика кровати. Молясь, чтобы Господь как можно скорее избавил его от бешеного возбуждения, Грэм, послушный долгу, не открывал глаза, чтобы не видеть все то, что ему было не положено видеть. Это не слишком помогло, потому что он продолжал ощущать то, что ему было не положено. Например, он прекрасно чувствовал, как Софи поставила колено между его бедер, чтобы дотянуться до противоположной стороны, для этого она раздвинула его бедра и легким движением натянула шелковое покрывало на его одеревеневший член.

Или, например, запах. Куда от него денешься? Ее кожа пахла простым мылом. Грэм узнавал свою Софи: только практичность, никаких глупостей. Но этот свежий запах никак не мог скрыть аромат возбужденной, разгоряченной женщины.

Сможет ли он теперь воспринимать запах мыла без мощного прилива крови к своим чреслам? Сможет ли смотреть на Софи в ее скромных, метущих полы юбках и не вспоминать о стройных бедрах и восхитительно ярких сосках на небольших грудях? О них он будет безнадежно мечтать всю оставшуюся жизнь.

А как быть с вековым вопросом, который волнует мужчин во всем мире? Грэм предпочел зажмурить глаза, прежде чем ответить на него с уверенностью. А вопрос такой: шелковистые кудряшки у нее между бедер сотворены из того же рыжеватого золота, что и у нее на голове?

«Может, еще не поздно узнать?»

Распутник.

«Ха! Я же привязан. И буду не виноват, если придется открыть глаза, всего на секунду, а покрывало в этот момент соскользнет… Интересно, она выпустит эту тряпку, если ее испугать?»

Негодяй! Это же Софи.

«Я знаю. Обнаженная, влажная, божественно сложенная Софи… в моей спальне, ночью, по собственной воле! Кто бы мог подумать?»

Он, Грэм. Он мог бы. Ведь подобное уже было.

«Вот оно! Наверное, Софи тоже об этом помнит. Вот и еще один инцидент в списке “Упущенные возможности”».

И это правильно, черт подери!

«Честно говоря, список совсем недлинный. В действительности я не настолько благороден».

Но теперь вот стал благородным.

«Я еще долго буду вести с собой этот внутренний монолог?»

До тех пор, пока она не закончит развязывать его руки и в целости и сохранности не уберется из его постели.

«И отлично. Потому что старый пистолет очень скоро выстрелит».

«Лучше не напоминай о нем».

Но тут Грэм почувствовал, что ее жар, запах и легкая тяжесть тела исчезли. И вовремя. Еще пара секунд, и случился бы конфуз, и весьма основательный. Руки Грэма были уже свободны, но из упрямства он не разжимал кулаков, чтобы ненароком до нее не дотронуться, а только слегка приоткрыл глаза, чтобы убедиться, что Софи нет больше рядом.

Софи стояла в дальнем конце комнаты спиной к двери и прижимала к себе комок из рубашки и покрывала, как некое подобие щита. Голова повернута в сторону, лицо скрыто в тени, в волосах играют медные отблески от горящего в камине огня – она выглядела и пленницей, и гневной немезидой, и растерянной невинной девицей.

Милая, упрямая Софи! Очаровательная Софи. Да, вот это номер!

Грэм откинул одеяло, перекинул ногу через край кровати и опустил ее на пол. При этом резком движении Софи вскинулась, как дикая лань. И, как положено длинноногой лани, испугавшись, бросилась наутек.

Грэм поймал ее практически в прыжке, повернул и прижал к двери, сцепив при этом руки Софи у нее над головой. Он не хотел причинить ей никакого вреда, но знал, что если она убежит из комнаты, то его воображаемый отказ станет для нее непреложным фактом, а упрямство не позволит изменить это мнение.

Софи отчаянно вырывалась, пытаясь выскользнуть из его рук. Она была вовсе не слабой, но, чтобы сломить сопротивление, Грэм сумел придавить ее своим телом, а прижав к двери, рассмеялся.

– Софи, надо играть по правилам. Иначе теперь я свяжу тебя.

Она замерла, но Грэм грудью чувствовал, как судорожно колотится ее сердце, как вдруг отвердели ее соски и впились в его кожу, словно ограненные рубины. В мозгу тотчас возникло видение: Софи в чем-то кружевном и воздушном лежит на его гигантской кровати, ее длинные изящные руки и ноги раскинуты и привязаны к столбикам, глаза тоже завязаны. Она беспомощна и покорна, а он делает с нею все, что хочет.