Вадим Селин - Счастье для двоих

– Мы тоже поедем, – сказали Фулата и Ваня.

– Будьте тут, – отказалась я. – Приведите все в порядок… Я вам позвоню.

Я сидела в машине «Скорой помощи» возле носилок, на которых лежал Марат, и ничего не понимала. Состояние и ощущение бреда.

Что вокруг происходит? Куда мы едем? Почему мы здесь? Ведь я должна быть сейчас дома и гладить вечернее платье. А Марат почему с окровавленной головой лежит на носилках? Почему он не дома, не кладет гитару в чехол и не настраивается на выступление?

Почему окружающие люди не помогли прекратить драку? Почему они стояли и смотрели? Как можно быть такими жестокими? Почему я стою целыми днями на вышке и спасаю совершенно незнакомых мне людей, а нам не помог никто?..

Неужели они не видели, что Марат и Ваня против пятерых громил – просто котята? Или сами побоялись получить?..

Если бы я была на их месте, я бы не задумываясь помогла. Что я, кстати, и делала – дубасила качков стулом.

Я слышала сирену «Скорой помощи». Напротив меня сидела женщина-врач. Я попыталась найти в ее лице тень улыбки, что-то подбадривающее, какую-то подсказку, ответ, но ее лицо было безразличным. Наверное, она просто все это видит каждый день и думает сейчас о том, готовить ли сегодня дома после работы борщ или лучше сделать это завтра.

Я держала Марата за руку. Она была теплой и немного влажной.

Марат смотрел на меня полуприкрытыми глазами и молчал. В этот момент я поняла, что он – самый родной и близкий мне человек. Мы всегда вместе – и в радости, и в горе. Сейчас горе. И мы вместе.

Мне хотелось о нем заботиться, оберегать его, помогать ему. Только настоящие друзья видят друг друга в разных жизненных ситуациях, не только в радости. И это сближает.

– Все будет хорошо, – сказала я.

Еще час назад я говорила «Все будет хорошо», имея в виду выступление Марата на вечеринке, а сейчас подразумевала его здоровье.

А будет ли все хорошо?..

У меня был самый настоящий шок. За несколько секунд сломалось все.

Так вот почему меня преследовало состояние тревоги. Вот почему мне стало плохо на пути в парк. Высшие силы через недомогание в теле дали мне понять, что туда нельзя идти. Почему я это не поняла? Почему?.. Если бы я все вовремя расшифровала, то сейчас мы не ехали бы с Маратом в «Скорой помощи»!

Но не зря говорят – знал бы, где упадешь, подстелил бы соломки. Жаль, что все эти знаки понимаешь уже после того, как случится то, о чем они предупреждали.

Машина «Скорой помощи» остановилась возле больницы.

Дальнейшие события смешались воедино, они накладывались одно на другое, я с трудом успевала общаться со всеми людьми и каждому по десять раз объяснять, что произошло.

На входе в больницу охранник велел надеть бахилы. Как загипнотизированная, я отправилась к аптеке и уставилась на аптекаршу непонимающим взглядом. Это была женщина лет пятидесяти со злым лицом и темно-рыжими волосами, стрижка, кажется, называется каре.

– Ну? – спросила она.

– Дайте мне бахилы.

– Сначала деньги.

Я автоматически сделала движение правой рукой, будто лезу в карман за деньгами, и только в этот момент поняла, что стою в купальнике, парео и сланцах. Слава богу, что хоть очки для подводного плавания полагается оставлять на работе! А то болтались бы на шее!

Я почувствовала себя дурой.

«Куда делась моя сумочка? – озадачилась я. – Наверное, на месте драки потеряла».

– У меня нет денег, – покраснела я.

– Почему нет?

И тут я взорвалась.

– Вы что, издеваетесь? – едва сдерживая гнев, спросила я. – Вы что, не видите, что я в купальнике? Я шла с пляжа, и моего друга избили. Кошелек потеряла.

Какая-то старушка, стоящая сзади, протянула мне пять рублей.

– Спасибо, – поблагодарила я и передала монету аптекарше.

– Ты работаешь спасателем, – улыбнулась старушка. – Я тебя знаю.

– Только когда я спасаю тонущих людей, то не подъезжаю к ним на катере, не стою издевательски рядом и не говорю им, что спасу их только тогда, когда они заплатят мне пять рублей, – ответила я старушке, намекая на аптекаршу.

Продавщица презрительно швырнула мне бахилы.

Мне хотелось рыдать.

За последние полчаса я пересмотрела свои взгляды на мир. Я увидела людскую натуру.

Как могли окружающие не заступиться за нас, не разнять драку? Почему люди такие циничные? Почему они смеялись и записывали драку на камеры?

Почему аптекарша ругает меня за то, что у меня нет пяти рублей? Как можно быть такой черствой? У меня друг пострадал, ему плохо. Разве можно меня упрекать за мелочь? Почему она не вникает в мою проблему? Неужели она не понимает, что я оказалась в экстремальной ситуации?

Я никогда не думала, что люди бывают такими грубыми и черствыми.

Пока я покупала бахилы, Марата увезли в палату для осмотра.

Вокруг меня ходили врачи в белых халатах, пахло лекарствами. На скамейках сидели разные люди – и больные, и их родственники. Время от времени по коридору проходили санитары, толкая перед собой каталки с больными.

К смотровой направлялся врач. Он был худой, высокий, пожилой, с седыми волосами и в очках.

– Подождите! – Я схватила его за рукав. Он остановился. – Сейчас сюда привезли парня. Что с ним?

– А вы ему кто?

– Подруга.

– Привезите его документы, чтобы оформить его в больницу. Меня зовут Игорь Павлович. Я дежурный врач. Я буду заниматься этим парнем.

У Игоря Павловича был мягкий, доброжелательный, успокаивающий голос.

– А он что, будет лежать? – не поняла я.

– Девушка, – врач посмотрел на меня как на глупого ребенка, – вы видели, что с ним случилось? Мы предполагаем, что у него сотрясение мозга.

Игорь Павлович зашел в смотровую и захлопнул дверь.

Кошелек я потеряла вместе с сумкой, но телефон был у меня в руке. Я сжимала его как драгоценность.

Я позвонила знакомому отца Марата, у которого он жил в Лимонном, ведь Марат иногородний, рассказала о случившемся и попросила привезти Маратовы документы.

Пока Марата обследовали, а дядя Руслан ехал в больницу, я сидела на стуле в коридоре и думала о происшедшем.

Рухнули все планы. Никакой вечеринки. Никаких романсов под гитару.

Какая все-таки жизнь странная штука. Человек живет, что-то планирует, а все вдруг случается совершенно по-другому. Судьба не спрашивает, готов человек к такому повороту событий или нет.

Я чувствовала себя растерянной.

Человеку комфортно, когда ему известны его дальнейшие планы. Работая днем, он знает, что сейчас пойдет домой, приведет себя в порядок, встретится с друзьями и направится на вечеринку.

Но человеку плохо, когда нет никаких планов. Не на что ориентироваться. Чувствуешь себя выброшенным в открытое море, и рядом нет спасательной шлюпки.

Вот сейчас я чувствовала себя именно так.

Что будет дальше? Что со здоровьем Марата?

Голова шла кругом.

Все случилось настолько неожиданно… Я сижу в коридоре в купальнике и парео. Как сирота…

Сильно пахнет лекарствами. Лампы дневного света мигают. Мимо проходят врачи…

Я вспомнила, что год назад мы с Маратом были в этой же самой больнице – привезли сюда маму, которая сломала руку и ногу, когда собирала урожай лагенарий. И вот теперь я снова сижу в этой больнице, но уже по другому поводу.

У меня болела кожа на голове. Еще бы – кто-то таскал меня за косички! Не удивлюсь, если половина волос вырвана.

Я увидела маму. Она стояла возле аптеки и надевала бахилы.

– Полина! – воскликнула она, подходя ближе. – Что у вас случилось?

Я все рассказала.

Мама села рядом и обняла меня.

Она была одета в нарядный костюм. Собиралась на вечеринку… А приехала в больницу. Поверх туфель были надеты синие бахилы.

– Фулата и Ваня в милиции, дают показания, – сказала мама.

Мы молчали. Текли томительные минуты ожидания.

В коридоре появилась уборщица. Она намочила в воде кусок мешковины (такая же тряпка у нас в школе), выжала, набросила ее на швабру и стала мыть пол, задевая наши ноги тряпкой, с которой сыпались какие-то крошки и лилась вода.

Для этой уборщицы люди в коридоре больницы – обычное явление. А для людей нахождение в больнице – катастрофа.

Уборщица посмотрела на мамину татуировку на лбу и фыркнула.

– Мам, прикрой свой третий глаз челкой, – попросила я. – Здесь же не телевидение. И вообще, езжай на вечеринку. Тебе надо. Пусть хоть кто-то из нас будет, а то Оксана обидится.