— Нас всегда называли библейскими именами, — сказал он. — Это характерная черта нашей семьи: Мэтью, Марк, Люк и Джон, Питер, Саймон, все что угодно… даже ангел Габриел. Я иногда называю его просто ангелом, хотя ему это не очень нравится. Это уж слишком. Более земные имена Марк или Джон были бы лучше. А это сэр Люк. Он умер молодым — прыгнул с балкона в западном крыле.

Я уставилась на молодого человека, изображенного на картине. Все картины были как живые — казалось, еще немного, и у них зашевелятся губы.

— А вот это Джон, — продолжал Люк, — который сто лет спустя решил умереть таким же образом. Странно, не правда ли? Хотя, я думаю, он просто последовал примеру Люка.

Я отвернулась. Разговор вызывал тяжелое чувство — я сама не знаю почему.

Когда я подошла к портрету женщины в шляпе с пером, как у Гейнсборо, я услышала рядом голос Люка.

— Моя прапрапра…бабушка. Я не очень уверен, сколько нужно этих «пра».

Я шла дальше вдоль галереи.

— А, вот и ваш свекор собственной персоной, — добавил Люк.

На меня смотрел молодой сэр Мэтью. Его струящийся мягкий галстук был верхом элегантности, как и зеленый бархатный жакет. Здесь у него было просто румяное (а не «винного» оттенка) лицо, глаза побольше, чем сейчас, и я поняла, что не ошиблась, думая, что в свое время он был повесой. Рядом был портрет женщины, его жены, — она была красива: это был хрупкий, изящный тип красоты, лицо ее выражало покорность. Так вот она — мать Габриела, подумала я, которая умерла вскоре после его рождения. А вот и портрет самого Габриела: он выглядел юным и невинным.

— А вы будете рядом, — вставил Люк. — Как и остальные, вы попадетесь в этот плен и останетесь на холсте, чтобы через двести лет новая хозяйка дома пришла посмотреть и в свою очередь узнать что-нибудь о вас.

У меня мурашки пробежали по спине, мне захотелось немедленно убежать отсюда — выбраться из дома хоть на полчаса. Все эти разговоры о самоубийствах действовали удручающе.

— Фрайди больше не может терпеть, она просится на прогулку, — сказала я. — Я думаю, мы с ней выйдем сейчас. Благодарю вас, что вы столько времени и сил потратили, чтобы показать мне все.

— Что вы, разве это все? Вы еще очень многого не видели.

— Я с удовольствием посмотрю в следующий раз, — твердо ответила я.

Он склонил голову.

— Тогда и я с большим удовольствием продолжу нашу экскурсию.

Спускаясь по лестнице, я на полпути оглянулась. Люк стоял возле портретов и наблюдал за мной. Казалось, ему достаточно сделать один шаг — и он окажется внутри рамы и займет в галерее свое почетное место.


Весь остаток дня я провела с Габриелом. После полудня мы ездили верхом на торфяники. Когда мы вернулись, было пора переодеваться к обеду; вечер прошел также, как и предыдущий.

Перед сном мы с Габриелом вышли на балкон. Он любовался прекрасным видом, а я сказала, что еще не осмотрела руины монастыря и решила это сделать завтра же.

На следующее утро Габриел опять был занят с отцом, и мы с Фрайди отправились на прогулку к монастырю.

Когда я приблизилась к этим древним нагромождениям, передо мной предстало удивительное зрелище. Было солнечное утро, и камни то тут, то там сверкали так, будто в них были вкраплены бриллианты. Мне не верилось, что это просто развалины. Большая башня стояла нетронутой временем, и стена передо мной тоже была совершенно цела. Только подойдя ближе, я поняла, что вместо крыши виднелось небо. Монастырь разместился в долине у реки, и я подумала, что он был гораздо лучше защищен от бурь, чем Ревелз. Теперь я могла как следует рассмотреть высокую башню в нормандском стиле, старинные опоры и неф, который, как и сама башня, были почти не тронут веками — разве что не хватало крыши. Меня поразили грандиозные размеры этих развалин, и я подумала, что было бы интересно составить план всего монастыря и попытаться воссоздать его в споем воображении. Фрайди носилась вокруг в большом волнении, будто разделяя мои чувства. Осталась только оболочка, подумала я. Но по камням можно было догадаться, где раньше была кухня или монастырский свод, неф, трансепт, жилище монахов.

Ступать приходилось осторожно, то тут, то там из земли торчали обломки камней. Я на минуту потеряла из виду Фрайди — и вдруг мной овладела паника, хотя я понимала, что это нелепо. Зато с каким облегчением я увидела, как она возвращается ко мне, едва я позвала ее.

Интересно, из какой части монастыря брали камень для постройки дома? Мне вдруг захотелось узнать хоть что-нибудь из истории этого дома и семьи, к которой я теперь принадлежала, и стало смешно — я даже о муже своем многого не знала. Почему он так скрытен со мной? Откуда это ощущение, что он все время чего-то недоговаривает?

Я присела на груду камней, которая была остатками какого-то помещения — возможно, монастырского; дортуара — и сказала себе, что с тех пор, как я приехала сюда, у меня не было возможности как следует подумать о Габриеле. Конечно, у Габриела множество странностей. Молод, но у него больное сердце, грозившее ему гибелью. Здесь скрывалась причина его печали. Он боялся смерти, а я-то думала, что причина кроется где-то в доме или в этих старых руинах! А как бы я себя почувствовала, если бы мне грозила неминуемая смерть? Хотя этого никто так и не сможет представить себе, пока не испытает…

Я сделаю Габриела счастливым. Более того, мне не хотелось верить в неизбежность его смерти, как уверовал в это он сам. Я так буду заботиться о нем, что он будет жить и жить.

Внезапно залаяла Фрайди, выведя меня из состояния задумчивости. Я позвала:

— Фрайди! Фрайди!

Она не прибежала, и пришлось отправиться на поиски.

Я обнаружила ее на руках у незнакомца: она старалась вырваться, и, если бы ее держали не такие умелые руки, она бы, наверно, покусала бы их.

— Фрайди! — еще раз позвала я. Тогда человек, державший ее, оглянулся. Он был среднего роста, и меня поразили его темные блестящие глаза и оливкового оттенка цвет лица.

— Значит, это ваша собака, мадам? — сказал он.

— Да, а что случилось? Она обычно очень дружелюбна.

— Чем-то я ей, видно, не понравился. — На загорелом лице сверкнула белозубая улыбка. — Она, наверное, не поняла, что я спас ей жизнь.

— Каким образом?

Он обернулся, и я увидела, что он указывает мне на колодец.

— Она так опасно пристроилась на краю, да при этом еще и смотрела вниз. Реши она обследовать колодец дальше — ей бы конец!

— В таком случае, я вам очень признательна.

Он наклонил голову.

— Это монастырский колодец. Он глубокий — там, внизу, думаю, не очень-то приятно.

— Она на самом деле такая любопытная! — заметила я.

— Вам следует одеть на нее поводок, когда вы отправитесь сюда в следующий раз. Вы ведь еще придете сюда, не правда ли? Я вижу, это место притягивает вас: в ваших глазах неподдельный интерес.

— Каждый на моем месте заинтересовался бы.

— Кто-то интересуется больше, кто-то меньше. Могу я представиться? Мне кажется, я знаю, кто вы. Вы жена мистера Рокуэлла, не так ли?

— Откуда вы меня знаете?

Он развел руками и улыбнулся тепло и по-дружески.

— Простая дедукция. Я знал что вы должны были приехать, а так как я знаю здесь почти все, то, взвесив все, я догадался.

— Вы правильно догадались.

— Тогда добро пожаловать в наши края. Меня зовут Деверел Смит. Я врач. Бываю в Ревелз почти каждый день, так что мы бы в любом случае встретились.

— Я слышала, как о вас говорили.

— Надеюсь, что-нибудь хорошее?

— Даже очень.

— Я старый друг семьи и семейный доктор. Ведь сэр Мэтью и мисс Рокуэлл уже не молоды. Им часто приходится прибегать к моим услугам. Скажите, когда вы приехали?

Я ответила. Он слушал меня с серьезным видом. В его внешности было что-то иностранное, хотя имя у него было чисто английское. Я думаю, он показался мне таким черноволосым по контрасту с моими белокурыми родственниками.

Он сказал:

— Я как раз собирался заглянуть сегодня в Ревелз. Может быть, пойдемте вместе?

Мы двинулись в сторону дома, и у меня возникло ощущение, что я обрела друга.

Он был в курсе всех семейных дел, и когда упомянул о Габриеле, в голосе его проскользнула озабоченность. Я уже знала, что это значит, и хотела было поговорить с ним о здоровье Габриела, но удержалась. Решила сделать это потом. С ним легко было говорить обо всем.