— Понимаю, — пробормотала я.
— Он хочет, чтобы у него родился сильный и здоровый внук. Я присоединяюсь к этому желанию. Дорогая моя Кэтрин, вы должны полностью довериться мне и очень беречь себя. И позволить мне заботиться о вас. Есть еще одна, вещь, которой вы не знаете. И я сейчас в смятении — я не знаю, стоит ли говорить вам об этом.
— Вы должны сказать мне. Должны!
— Ах, Кэтрин! Возможно, когда вы услышите об этом, вы пожалеете, что настаивали. Я продолжаю сомневаться, разумно ли с моей стороны говорить вам об этом.
— Прошу вас, скажите мне. Мне не хотелось бы оставаться в неведении.
— Кэтрин, у вас хватит мужества, чтобы перенести то, что я вам скажу?
— Разумеется, я достаточно сильный человек. Единственное, чего я не выношу — это вранья, лжи… и тайн. Я собираюсь выяснить, кто проделывает со мной все эти вещи.
— Я хочу помочь вам, Кэтрин.
— Тогда скажите, в чем дело?
Он все еще колебался. Потом сказал:
— Вы должны понять, что я говорю это вам только потому, что хочу убедить вас в необходимости прислушиваться к моим советам.
— Я прислушаюсь к вашим советам… только скажите мне.
Он все еще молчал, как бы подыскивая нужные слова.
Потом сразу торопливо заговорил.
— Кэтрин, вы уже знаете, что в течение нескольких лет я посещаю Уорстуисл, это вошло в привычку.
— Да, да.
— И вы знаете, что такое Уорстуисл.
— Разумеется, знаю.
— Мне там очень доверяют. И у меня есть доступ к медицинским картам пациентов. Я ведь врач…
— Это естественно, — прервала я.
— В этом заведении находится ваш близкий родственник, Кэтрин. Я не думаю, что вы знаете об этом… вернее, я уверен даже, что вы не знаете. Ваша мать является пациенткой Уорстуисл уже в течение семнадцати лет.
Я в изумлении уставилась на него. Потом мне показалось, что стены комнаты вот-вот обрушатся на меня. В висках у меня застучало, показалось, что вся эта комната, включая письменный стол со складной крышкой и человека с ласковыми глазами, сидящего передо мной, растворяются… и вот уже вместо этого я увидела перед собой мрачный темный дом, который казался таким не потому, что там были опущены все жалюзи, а потому, что над ним всегда тяготела трагическая атмосфера. Я услышала голос в ночи: «Кэти, вернись ко мне, Кэти!» — и живо представила себе своего отца, постоянно живущего с ощущением случившегося несчастья. Вот он каждый месяц уезжает куда-то и возвращается домой подавленным, мрачным, печальным…
— Да, — продолжал доктор, — к сожалению, так оно и есть. Я не знаком с вашим отцом, но мне рассказывали, что он очень предан своей жене и регулярно навещает ее в этом заведении. Иногда, Кэтрин, она узнает его. У нее есть кукла. Временами она понимает, что это всего лишь кукла, а иногда она думает, что это ее ребенок — вы, Кэтрин… Там, в Уорстуисл для нее делается все возможное… но она уже никогда оттуда не выйдет. Теперь вы понимаете, Кэтрин, что я имею в виду. Иногда это передается, Кэтрин! Но вы не должны быть такой убитой! Я же говорю вам, что мы позаботимся о вас… поможем вам. Я так хочу этого! Я все это рассказал вам только для того, чтобы вы доверились мне. Верьте же мне, Кэтрин!
Я закрыла руками лицо и про себя молилась. Это был крик души: «Господи! Пусть все это будет дурным сном! Пусть это будет неправдой!»
Он поднялся, подошел ко мне и обнял за плечи.
— Мы справимся с этим, Кэтрин, — сказал он. — Мы будем бороться вместе!
Возможно, меня привело в чувство слово «бороться». Ведь мне всю жизнь приходилось бороться за то, чего мне хотелось достичь. Я вспомнила про видение в моей комнате, задернутые занавески у кровати. Кто же их задернул? Потом сквозняк из двери. Нет, я не могла поверить, что все это было плодом моего воображения.
Он почувствовал перемену в моем настроении.
— Это было видение, Кэтрин, — сказал он. — Вы мне не верите?
Мой голос звучал уже твердо, когда я ответила:
— Я уверена в одном — кто-то хочет причинить вред мне и моему ребенку.
— И вы думаете, что у меня хватило бы подлости выдумать эту историю о вашей матери?
Я не отвечала. Конечно, должно быть какое-то объяснение постоянным отлучкам отца. Да и как он мог узнать об этом? И все же… меня всегда уверяли, что она умерла.
Предположим даже, что это правда — моя мать находится в этом заведении. Но то, что поврежден мой рассудок — это неправда. Я всегда была спокойной и уравновешенной. У меня никогда не было признаков истерии. Даже теперь, когда на меня обрушился весь этот ужас, я думаю, я была настолько спокойна, насколько мог быть любой нормальный человек, оказавшийся на моем месте.
Я была, как и раньше, убеждена, что, каково бы ни было состояние моей матери, я не унаследовала ее безумие.
— О, Кэтрин, — сказал он. — Я восхищаюсь вами. Вы — сильная натура. У меня есть все основания полагать, что мы преодолеем все это. Поверьте мне: то, что ваша мать, Кэтрин Кордер, уже семнадцать лет находится в Уорстуисл— это правда. Вы должны поверить мне, ведь вы сами понимаете, что я не стал бы рассказывать вам об этом, если бы не был до конца уверен. Но вы не верите, что могли унаследовать от нее хоть толику ее безумия? Вот это-то нам и поможет. Мы справимся.
Я посмотрела ему прямо в лицо и твердо сказала:
— Меня ничто не сможет убедить, что мне померещились все эти события, которые произошли со мной после моего приезда в Ревелз.
Он кивнул.
— Ну хорошо, моя дорогая, — сказал он, — тогда необходимо узнать, кто же стоит за всем этим? Вы кого-нибудь подозреваете?
— Я узнала, что на празднике, который был пять лет назад, у нескольких людей была монашеская одежда. У Люка и у Саймона Редверза, например. А оба они косвенные наследники Ревелз.
Он кивнул.
— Если кто-то действительно старается преднамеренно причинить вам вред… — пробормотал он.
— Ну конечно, старается! — горячо воскликнула я.
— Кэтрин, вас измучили все эти переживания! Мне бы хотелось, чтобы вы пошли домой и отдохнули.
Я почувствовала, что действительно устала, и сказала:
— Да, я хотела бы сейчас оказаться дома, в своей комнате… одной, чтобы отдохнуть и подумать обо всем.
— Я бы отвез вас, но меня ждет еще один пациент.
— Я не хочу, чтобы знали о том, что я была у вас. Я хочу пройтись до дома пешком и войти… как будто ничего необычного не произошло.
— И вы ничего не расскажете им обо всем этом?
— Пока — нет. Я хочу подумать.
— Вы очень мужественны, Кэтрин.
— Хотела бы я быть умнее!
— Вы и так умница. Я хочу попросить вас об одолжении. Вы не против?
— А в чем дело?
— Вы позволите Дамарис проводить вас домой?
— В этом нет необходимости.
— Но вы же обещали прислушиваться к моим советам, а эта новость о вашей матери — для вас такой удар! Пожалуйста, Кэтрин, сделайте, как я говорю.
— Ну хорошо, если Дамарис не возражает…
— Конечно, нет, она будет очень рада. Подождите здесь, я схожу за ней. И еще я хочу налить вам капельку бренди. Пожалуйста, не возражайте. Это пойдет вам на пользу.
Он сходил в свой кабинет и принес две рюмки. Одну он наполнил наполовину и подал ее мне. Вторую он налил для себя.
Он поднял рюмку и улыбнулся мне, глядя поверх ее.
— Кэтрин, — сказал он, — вы сумеете пройти через все это. Доверьтесь мне. Если вы узнаете что-то, что кажется вам важным, рассказывайте мне. Теперь вы знаете, как я хочу помочь вам!
— Благодарю вас. Но я не могу выпить все это.
— Ничего. Вы немного выпили. Это придаст вам силы. Я пойду найду Дамарис.
Он ушел, и я не помню точно, сколько я пробыла одна. Я продолжала прокручивать в своем мозгу сложившуюся ситуацию. Отец уезжал из Глен Хаус и возвращался только на следующий день. Он, наверно, оставался на ночь где-нибудь недалеко от этого заведения… Может быть, после такого визита ему необходимо было взять себя в руки и успокоиться, прежде чем возвращаться домой. Так вот в чем была причина постоянной мрачной атмосферы в нашем доме!.. И вот почему мне всегда хотелось вырваться оттуда. Он должен был предупредить меня, подготовить. А может быть, и лучше, что я ничего не знала. И лучше, если бы никогда не узнала…
В комнату вошли Дамарис с отцом. На ней было пальто из плотной ткани с меховым воротником, и руки она спрятала в муфту. У нее был угрюмый вид, она явно не хотела провожать меня, поэтому я тут же стала уверять их, что мне не нужны провожатые.