Я тихо закрыла дверь галереи и сразу подумала о шкафе. Ведь если убежать отсюда тайным ходом, то они не поймают меня.

И когда я, согнувшись, чтобы меня не было видно из холла, пробиралась к шкафу, дверь галереи распахнулась и он оказался на пороге.

— А… привет, Кэтрин! — Его добрая мягкая улыбка теперь уже не могла меня обмануть.

Какую-то минуту я стояла и молчала, не в силах вымолвить ни слова. Слова застряли в моем сдавленном от волнения горле.

— Я зашел за вами; я увидел, как вы вошли сюда, когда начал подниматься по лестнице.

— Доброе утро, — сказала я, и сама удивилась тому, что мой голос звучал спокойнее, чем я могла себе представить.

Он вошел на галерею и закрыл за собой дверь. Взглянув вниз, я увидела, что там стоит Рут.

— Утро такое хорошее, — продолжал он. — Я хотел, чтобы вы съездили со мной на прогулку.

— Нет, благодарю вас. Я как раз собиралась прогуляться пешком.

— Но вы же только что вошли.

— Тем не менее я опять ухожу.

Он поднял палец, и в этом шутливом жесте мне почудилось что-то зловещее: по спине у меня пробежал холодок.

— Вы слишком много ходите пешком. Вы же знаете, я против этого.

— Но я же абсолютно здорова, — возразила я. — Джесси Данкуэйт мною довольна.

— А! Деревенская акушерка! — презрительно поморщился он. — Прокатиться вам будет только на пользу.

— Благодарю, но мне не хочется.

Он подошел ко мне и взял меня за запястье. Он держал меня легко, но не отпускал.

— Сегодня я хочу настоять на своем, так как вы немного бледны.

— Нет, доктор Смит. Я не хочу ехать с вами на прогулку.

— Но, Кэтрин, дорогая, — он приблизил ко мне лицо, и его мягкие вкрадчивые манеры были еще ужаснее, чем насилие. — Вам придется поехать со мной.

Я попыталась пройти мимо него, но он поймал меня и крепко держал. Потом отнял у меня рясу и бросил ее на пол.

— Подайте мне это и сейчас же выпустите меня! — сказала я.

— Дорогая, уж позвольте мне знать, что будет лучше для вас.

И тут меня охватила паника. Я позвала!

— Рут! Рут! Помогите мне!

Она пошла вверх по лестнице, и я подумала — слава Богу, что она оказалась внизу.

Она открыла дверь галереи. Он все еще держал меня так крепко, что я не могла вырваться.

— Боюсь, — сказал он, обращаясь к ней, — что она доставит нам кое-какие неприятности.

— Кэтрин, — сказала Рут, — ты должна подчиниться доктору. Он знает, что для тебя лучше.

— Он знает, что для меня лучше? Посмотри на эту рясу. Это он разыгрывал меня!

— Боюсь, — сказал доктор, — что ее состояние хуже, чем я предполагал. Да, нам придется с ней повозиться. Откладывать в таких случаях больше нельзя. У меня уже были такие пациенты.

— И какой же дьявольский план вы теперь задумали? — спросила я.

— У нее мания преследования, — тихо сказал доктор, обращаясь к Рут.

— В таких случаях им кажется, что они одни и весь мир настроен против них. — Он обернулся ко мне. — Кэтрин, моя дорогая Кэтрин, вы должны доверять мне. Разве я не был всегда вашим другом?

Я рассмеялась, и мой смех не понравился мне самой. Я была очень напугана, я начинала понимать, что он собирается сделать со мной. А Рут либо действительно верила ему, либо делала вид; так что я была одна против них двоих… и никого из друзей поблизости. Я теперь знала правду, но какую же глупость я совершила, никому не рассказав о том, что узнала! Я еще могла успеть рассказать… но кому?.. не этим же двоим, которые пытались погубить меня? Рут если и не помогала ему в этом, то, во всяком случае, другом моим не была.

— Послушайте, — сказала я. — Я знаю слишком много. Это вы, доктор Смит, решили, что мой ребенок никогда не родится. Вы убили Габриела и намеревались убить каждого, кто помешал бы Люку стать наследником.

— Вы видите, — сказал он печально, — насколько ей хуже.

— Я нашла рясу и я знаю также, что вы думаете, будто являетесь членом этой семьи. Я все знаю! Вы думаете, что меня еще можно обмануть?

Он крепко держал меня. Я почувствовала запах, напоминающий хлороформ. Мне зажали рот. У меня было ощущение, что все поплыло из-под ног и откуда-то издалека донесся его голос.

— Я надеялся избежать этого. Но это единственный выход, когда они становятся буйными.

И я провалилась… в темноту.


Раньше я слышала, как говорили, что мозг сильнее, чем наше тело. Наверно, это действительно так. Мозг посылал моему телу приказ не воспринимать хлороформ, хотя он был прижат у меня прямо ко рту. Конечно, это было невозможно, я слишком многого хотела, но как только он начал действовать на меня, мой мозг начал упорно сопротивляться. Я не должна терять сознание. Я понимала, что если это произойдет, я очнусь уже в тюрьме, и все доказательства, собранные мной, будут уничтожены, а к моим протестам отнесутся как к отклонениям от нормы, характерным для умалишенных.

Итак, несмотря на то, что тело мое подчинилось, мой мозг продолжал бороться.

Так мы тряслись в этом экипаже — я в полусознательном состоянии, и преступный «доктор» рядом со мной. Я собирала последние силы, чтобы бороться с навалившейся на меня сонливостью, которая, убаюкивая, пыталась погрузить меня в полное забытье.

Я понимала, что меня везут в Уорстуисл.

Мы были одни в экипаже, и возница нас не слышал. Легкое покачивание и стук копыт, казалось, говорили мне: «Над тобой нависла угроза. Борись с ней! Изо всех сил! Еще есть время. Но как только ты попадешь в это мрачное серое здание… выбраться оттуда будет совсем нелегко».

Я не войду туда. Никто не сможет сказать моему ребенку, что когда-то его мать была пациенткой Уорстуисл!

— Не надо противиться, Кэтрин, — мягко сказал доктор.

Я попыталась что-то сказать, но под влиянием лекарства у меня ничего не вышло.

— Закройте глаза, — тихо говорил он. — Вы сомневаетесь, думаете, что я не буду о вас заботиться? Вам нечего бояться. Я буду навещать вас каждый день. Я буду присутствовать при рождении вашего ребенка…

У меня внутри зазвучали слова: «Вы дьявол!..» Но вслух я опять ничего не смогла выговорить.

Меня пугало ужасное желание заснуть, которое пронизывало каждую клеточку моего тела и не давало мне бороться за свое будущее и за будущее своего ребенка.

Подсознательно я понимала, что он так и задумал с самого начала: поместить меня в Уорстуисл, пока ребенок не родился, навещать меня там и, убедившись, что у меня родился мальчик, сделать так, чтобы в один прекрасный день он был мертв.

Если бы у меня родилась девочка или ребенок родился бы мертвым, тогда я больше не интересовала бы его, потому что не представляла никакой угрозы для того, чтобы Люк унаследовал Ревелз и женился на Дамарис.

Но как я ни сопротивлялась, я все равно находилась в полусознательном состоянии. И я копила остаток сил для того момента, когда экипаж остановится и он позовет сильных мужчин помочь ему поместить еще одну сопротивляющуюся жертву в эту мрачную тюрьму.


Экипаж остановился.

Мы приехали. Меня подташнивало, и голова кружилась. Я все еще была в полусознании.

— Кэтрин, дорогая, — сказал он и обнял меня одной рукой. Я опять подумала, что его нежное прикосновение хуже, чем удар. — Вам нехорошо. Это ничего. Путешествие закончено. Здесь вы обретете покой. Больше никаких фантазий… видений… Здесь за вами присмотрят.

— Послушайте, — начала я, растягивая слова, так как язык не слушался меня. — Я… я не пойду туда.

Он улыбнулся.

— Предоставьте это мне, дорогая, — прошептал он.

Послышался звук торопливых шагов, и рядом со мной оказался какой-то мужчина. Я почувствовала, как он взял меня под руку.

Они переговаривались.

— Она соображает, куда ее везут…

Доктор отвечал:

— У них бывают моменты просветления. Да, иногда их так жалко!

Я хотела закричать, но не могла. Ноги у меня подгибались, и меня потащили вперед почти волоком.

Я увидела, как большая железная дверь распахнулась. За ней виднелось крыльцо, над ним название учреждения, которое вселяло ужас в сердца и умы многих.

— Нет! — в отчаянии рыдала я.

Но их было так много, и они были настолько сильнее меня!

Вдруг я услышала стук копыт. И доктор выкрикнул: