Волосы я тщательно причесала и уложила. Они наконец отросли настолько, чтобы спрятать мое искалеченное ухо, и я надежно закрепила темные кудряшки лаком для волос. Нанесла макияж, насколько позволяла уцелевшая часть моего лица. Мои знаменитые глаза казались большими и выразительными, пусть и покраснели от выпивки. Я надела свободную шелковую пижаму – темно-красную, цвета рубинов. А поверх нее – великолепный, в стиле кимоно, красный халат. Когда из морга просочатся подробности о моем самоубийстве, обязательно упомянут, как элегантно я выглядела. Геральд и его новая подружка не смогут затмить меня на моих похоронах.

– Cobarde! – бросила вбежавшая в спальню Бонита. Трусиха.

Моя доверенная домоправительница стояла посреди комнаты, плакала, но это не мешало ей быть в ярости. Она потрясла передо мной баночкой с таблетками. – Я нашла это в прикроватной тумбочке! Моя дочь умерла от передозировки! И вы это знаете! Как вы можете пытаться сделать с собой такое? Вы хоть думали, как больно будет тем, кто вас любит? Как вы смеете!

За все те годы, что она и Антонио работали на нас, Бонита никогда не рылась в моих вещах. Кто предупредил ее о таблетках? Никто не знал о моем тайнике.

– Их назначил врач, – сказала я.

– Что? Врачи уже несколько месяцев как перестали вам их назначать. – Она постучала ногтем по баночке. – Я же вижу здесь дату. Вы их прячете для… вы знаете! Ах, querita! Миллионы монашек молятся за вас, но и они не отмолят, если вы наложите на себя руки!

– Епископанцы не попадают в ад. Нас отправляют в кантри-клуб.

– Значит, вы признаете. Вы собирались себя убить!

– Я хранила эти таблетки на случай мигрени.

– Мигрени? Ох, не лгите мне. Моя дочь мне лгала. Я должна была разглядеть все признаки. И должна была сделать это для моей дочери. – Бонита скрылась в ванной.

Я побежала за ней, но ноги у меня заплетались, пришлось хвататься за мебель. Услышав шум воды в унитазе, я снова крикнула:

– Мне их назначил врач!

Но было поздно. Я успела увидеть только стульчак и то, как моя смертельная доза уплывает в водовороте в Тихий океан. Бонита захлопнула крышку и развернулась ко мне.

– Я знаю, что вы можете купить еще, – мрачно сказала она. – Эти наркоторговцы разъезжают тут на «мерседесах», называют себя «друзьями» и предлагают таблетки в красивых упаковках, но они еще хуже уличных дилеров. Если вы с ними свяжетесь, мы с Антонио тут же уволимся. Мы уйдем.

– Вы не можете меня бросить! – всхлипнула я.

Она схватила меня за плечи и обняла.

– Мы не хотим бросать вас, querita. Но я не хочу однажды зайти в комнату и увидеть, что вы умерли от таблеток!

– Я просто хотела… прекратить боль.

– Я знаю, знаю. Ш-ш-ш. – Она помогла мне добраться до кровати, убрала книги и держала меня за руку, пока я устраивалась под одеялом.

– Но что мне делать с моей жизнью? – простонала я. – Я умею только служить украшением, и больше ничего. Я стала бояться всего и всех, кроме тебя и Антонио. Кто тебе подсказал искать таблетки в моей комнате?

– Я вам не скажу.

– Никто не знал. Никто.

– Кто-то мог догадаться. Друг, у которого тоже бывали мрачные мысли. Тот, кто знает, что значит отчаянье. Нельзя винить друзей за то, что они о вас беспокоятся.

Дельта? Но нет, она была самой радостной и спокойной душой во Вселенной. Нет, она никогда не думала о самоубийстве. Томас? Милый незнакомец, заботливый дедушка, который посылал мне фотографии закатов и цветов, витражных окон дома бабушки Нэтти? Томас, который говорил мне по телефону: Раньше я думал, что плохие вещи случаются только с другими людьми. Но это не так.

В его жизни была трагедия. Он знал, что такое отчаянье. Возможно, он знал меня лучше, чем я думала.

Томас.

Томас

Мой новый мобильный ожил в пять утра и выдернул меня из кошмара. Я задыхался в туче пыли, смотрел на руки, покрытые пеплом и застывающей кровью. И снова смотрел, как падают башни. Не в силах пошевелиться.

– Джон? – спросил я, поднося трубку к уху. – Что случилось?

К тому времени я уже стоял, голый, возле кровати. Енот и два опоссума выскочили из хижины, оставив на полу разворошенное мусорное ведро и пустые жестянки из-под тушенки. Жестянки блестели в холодном лунном свете.

– Томас? – спросил голос Кэти. – Это был ты, так ведь? Это ты вечером звонил моей домоправительнице. Ты сказал ей, что таблетки нужно искать в моей спальне. Ты понял, что я собираюсь покончить с собой.

Я резко вздохнул и провел ладонью по лицу.

– Судя по твоему голосу, я был прав. У тебя были таблетки. И ты собралась их принять. Верно?

– Прописанные врачом. Все совершенно легально. Ты не имел права пугать моих людей.

– Да? Смерть – это смерть, и не важно, от врача таблетки или от парня на углу.

– У меня нет суицидальных наклонностей.

– Еще как есть.

– Ты психолог?

– Нет, но я знаю, как хочется порой сдаться, плюнуть на все и умереть.

– Даже если и так, прости, но это не твое дело.

– Мое.

– Ты посылал мне фотографии, ты говорил со мной по телефону. Я благодарна тебе за дружбу, но ты не знаешь меня по-настоящему.

– Я знаю, что ты собиралась принять эти таблетки. Так что можешь признать это.

– Не собираюсь я ничего признавать. Да какое тебе до этого дело? У тебя есть свои скрытые мотивы? Чего ты от меня хочешь?

Всего. И ничего. Больше, чем я могу сказать. Упростим задачу.

– Хорошо. Если ты правда веришь, что меня интересует только выгода, подведем итог. Я хочу купить дом твоей бабушки.

Ошеломленная тишина.

– Дом моей… Ты хочешь сказать, что три месяца подбирался ко мне только для того, чтобы я продала тебе ферму?

– Нет, это ты хочешь это сказать. Но раз уж мы подняли эту тему, ты должна продать ферму. Почему нет? Тебе же наплевать на нее, ты не хочешь тут жить. Ты и твой отец бросили этот дом.

– Это неправда. Папа нанял человека поддерживать там порядок. О доме хорошо заботились. Папа мне говорил. А когда он умер, его бизнес-менеджер заверял меня, что дом в хорошем состоянии.

– Значит, он лгал.

– Мой отец не лжец.

– В данном случае, боюсь, именно лжец. Слушай, тебе же не нужен дом? Отлично. Продай его мне. Я куплю его, восстановлю, буду им дорожить.

– Понятно. Значит, это правда. Ты был добр со мной, только чтобы подобраться к дому.

– Нет, ничего тебе не понятно, Кэти. Приезжай сюда, я тебе покажу. Вот тогда ты поймешь и увидишь.

– Я не могу… – Ее голос сорвался. – Я бы с удовольствием, но я не могу приехать. Ты не знаешь моих проблем.

– Знаю. Я знаю, каково это – каждую ночь закрывать глаза и бояться, что тут же увидишь и почувствуешь то, о чем мечтаешь забыть. Я знаю, каково каждый день удивляться, что есть еще силы переставлять ноги. И нет простого способа со всем этим справиться. Но ты не трусиха. Я знаю, что нет. Любой, кто может стиснуть зубы и шутить, пока медсестры обдирают ткань до живого мяса… ты очень сильная, Кэти.

– Откуда ты… ты никогда не звонил во время… – Я услышал, как она ахнула. – Так это ты звонил тогда мне в больницу! Не Геральд. Ты.

– Дельта отчаянно пыталась к тебе пробиться. Я помог. Но я не собирался тебя обманывать, просто так получилось.

– Ты.

– Да, я. И после того, что тогда услышал, я понял: в тебе достаточно сил, чтобы выжить. Не смей сдаваться сейчас.

– После всего, что я сегодня узнала, как я могу доверять твоим словам?

– Тебе небезразлично бабушкино наследство?

– Да. Что бы ты ни думал. Я люблю ее дом, воспоминания о ней, свободу, которая там меня ждала… Я люблю это место.

– Тогда поверь вот чему. Если ты убьешь себя, я сожгу ее дом дотла. Ясно? Если ты умрешь, все, что ты любишь, – и все, что она оставила для твоей любви, – тоже умрет. Клянусь тебе. Если только так тебя можно заставить сосредоточиться на жизни.

Я услышал, как она резко вздыхает.

– Ты еще более сумасшедший, чем я.

– Годы практики.

– Все, что я думала о тебе, оказалось неправдой. Ты социопат. И поджигатель.

– Тебе не нужно верить в меня или мне. Я в тебя верю. Останься в живых, приезжай в гости, докажи, что ты права.

Она повесила трубку.

Я посмотрел на себя. Что ж, я хотя бы не позволил ей принять таблетки. Я спас ее жизнь, по крайней мере сегодня. И вместе с победой заработал лучший стояк в моей жизни.