– И можешь всю жизнь прожить, отдавшись своим переживаниям. Пусть гиены получат свой кусок мяса. Им скоро надоест, и они оставят тебя в покое. Пошли они к черту. Я знаю, каково стать жертвой репортеров. Все, кто потерял любимых одиннадцатого сентября, стали лакомой добычей журналистов. Некоторые до сих пор ею остаются. Что я думаю по поводу войны в Ираке? Как я считаю, возможен ли мир на Среднем Востоке? Ненавижу ли я президента? Люблю ли я президента? Что я думаю о планах на Граунд Зироу? Как я отношусь к политикам? Готов ли я голосовать за Сента против Хиллари Клинтон? Мать их. Я приехал сюда, меня стало сложнее достать, и они отцепились. Здесь безопасно. Поверь мне. – Он не отступал. – Отдай мне маску.
Действуем ли мы, подчиняясь внезапному импульсу, или импульс – просто оправдание для подсознательного желания вырваться? Меня полностью захлестнула паническая атака, мне не хватало кислорода, мысли исчезли, реакции стали безумными. Мне хотелось одного – чтобы Томас ушел, позволил мне отдышаться. Я стянула перчатку с правой руки, схватилась за нижний край лыжной маски, запустила искалеченные пальцы в теплую, безопасную шерстяную ткань и сдернула маску с головы. Сунула ее в протянутую руку Томаса.
Холодный воздух ударил в лицо. Волосы под маской смялись и слежались, прилипли к затылку и щеке, открывая мое отвратительное правое ухо. Меня трясло от унижения, злости и боли. Если бы зубы не так стучали, я кричала бы на Томаса, ругая его последними словами.
Но вместо этого, запутавшись в собственном мире, я лишь подняла лицо и, дрожа от унижения, стала искать в его глазах скрытое отвращение. И не смогла найти. В его взгляде не было ничего, кроме спокойного внимания. Томас смотрел на мое уродство с непроницаемым лицом игрока в покер. Он отлично умел прятать свои реакции.
Медленно, не сводя с меня глаз, он сунул руку в карман, достал перочинный нож и выщелкнул лезвие. Несколькими резкими движениями он превратил мою маску в полоски ткани. И бросил их в камин. А потом сложил нож, вернул его в карман и кивнул мне.
– Я принесу из машины бумагу и ручку. Напишу номер моего телефона. Если тебе что-нибудь понадобится, сразу звони.
Он развернулся и вышел из дома. Мне хотелось кричать, плакать, ударить его, колотить по стенам, свернуться в клубочек на полу и закрыть голову руками. Я не чувствовала себя свободной, я чувствовала себя обнаженной. Он увидел мое лицо и теперь уходит.
Я схватила дробовик и вышла за ним во двор, встала на заснеженной дорожке. Бриллиантовое утро умывало мое лицо холодным ветром, солнце согревало искалеченную кожу, которая не ощущала солнечных лучей с самого дня аварии. Мое изувеченное тело было как батарейка конфликтующих энергий. Я заряжала сама себя.
Взгляд задержался на крайнем столбе бывшего забора. Я помнила штакетник вокруг клумбы, который стоял здесь, когда я была ребенком. Сейчас только одинокий колышек остался охранять ирисы и маргаритки от подступающей дикой природы.
На этот колышек Томас положил свой телефон.
Я прицелилась.
Возвращаясь от машины с листком бумаги, Томас замер, увидев меня с дробовиком.
– Не на… – начал он.
Я нажала на курок. Отдача чуть не опрокинула меня, от звука выстрела мне показалось, что кожу вот-вот сорвет с головы.
Но этот телефон, невинная символическая жертва моей злости на жизнь в целом и внешний мир в частности, лежал теперь веером осколков на снегу. Кусочки разлетелись метров на десять. Один я потом нашла торчащим из дуба.
Томас, нахмурившись, изучал композицию.
– Мой брат ни за что не поверит.
– Убирайся с моей территории.
Он вздохнул.
– Ладно. План Б. – Томас указал направо, в сторону сарая, леса и дороги к ручью. – Мой участок в той стороне. Держись так, чтобы солнце было за правым плечом, спускайся по склону до самого ручья. Перейдешь ручей, поднимайся на следующий холм. Я живу в первой слева хижине. Впрочем, хижина там одна. Ищи виноградник на поляне. У него необычный рисунок…
– Древо жизни, – мрачно сказала я. – Фрэнка Ллойда Райта. Знаю. Я смотрела. Видела его на снимке со спутника. Он указывает на меня.
– Только не надо его расстреливать.
– Ты уже увидел то, зачем сюда пришел. А теперь просто уходи. Уходи.
Томас ответил мне долгим взглядом, а я заставила себя его выдержать.
– Я знаю, что ты сейчас меня ненавидишь, – сказал он. – И знаю, что ты мне не поверишь. Но мне понравилось то, что я увидел.
– Лжец.
Когда он уехал, у меня подкосились ноги, и я села в снег, повесив голову. В кармане моей куртки лежал тонкий шерстяной шарф. Я достала его и поднесла к лицу, собираясь закутать голову и спрятать обгоревшую половину лица. От старых привычек непросто избавиться. И я почти закончила движение, но тут первые звуки и ощущения достучались до моего сознания. Щебет зимующих птиц. Шепот ветра в лесу. Ощущение воздуха на коже. Тепло солнца. Соблазнительно.
Я украдкой оглянулась, как домашняя кошка, выглядывающая на улицу из-за двери. Лес, пастбище, небо, дом. Я. Одна. В безопасности. Я так мечтала об уединении и свободе этого места. Томас вытолкнул меня из гнезда в нужном мне направлении. Осталось только попрактиковаться жить на свободе. Руки дрожали. Я уронила шарф на колени. Зачесала волосы назад, подставила лицо солнцу и закрыла глаза.
Как чудесно чувствовать себя свободной!
Глава 15
Неделю спустя
Я сказал Кэти, что, если она не появится в Ков через несколько недель, я приду искать ее тело, но к концу первой недели я был готов рискнуть и подставиться под ее пули. Снег растаял, но погода осталась холодной и ясной. По ногам я мерил шагами хижину и думал, как она там, одна, даже без огня в камине. Я почти не спал и совсем не пил. Ни рюмки. Рекордом в семь дней трезвости я был целиком и полностью обязан Кэти. Я должен был оставаться настороже, на случай если ей понадобится помощь.
Но, как оказалось, помощь ей была не нужна.
А еще я чувствовал вину за то, что не сказал Дельте правду.
– Ты уверен, что с Кэти все было нормально, когда она тебе звонила? – каждый день спрашивала Дельта. На этот раз спросила ранним субботним днем, сразу после ланча, когда толпа посетителей разъехалась из кафе.
– Кэти в порядке, – ответил я. – Опять повторяю, она сказала, что позвонит тебе, когда будет готова.
Жаль только, что я не чувствовал той уверенности, с которой звучал мой голос. Я стоял на стремянке, прислоненной к портику над крыльцом кафе, держал моток светящейся гирлянды и смотрел поверх ее огоньков на взволнованное лицо Дельты.
– Обещаю, – кивнул я ей.
– А ты не мог бы поведать чуть больше информации? – Дельта бросила свой конец елочной гирлянды Беке, которая с энтузиазмом маньяка работала степлером. Бека и Клео начали наматывать зеленый серпантин на перила крыльца. – К примеру, где Кэти?
– Я дал ей слово, что не расскажу. Она просила. И у нее на это свои причины, потом увидишь.
– Я просто не понимаю, почему она позвонила тебе, а не мне.
– Поверь, со временем ты все поймешь. А сейчас ей нужно немного личного пространства.
– Ей нужны бисквиты!
Санта вышел на крыльцо, наряженный в парчовый халат до пола и такую же шапку Санта Клауса с оторочкой из фальшивой норки. Каждое Рождество он подрабатывал, оправдывая свою кличку, – выступал Сантой на вечеринках и корпоративах в Эшвилле.
– Я буду викторианским Секретным Сантой в клубе Эшвилля, – объяснил он. Костюма еще нет, но как вам эта шуба?
– Шикарно смотрится с камуфляжными штанами и футболкой «Роллинг Стоунз», – сказал я.
– Тяни, Рудольф, – огрызнулся он и вернулся в кафе.
Я каждое Рождество помогал Дельте и ее семье украшать кафе. И это была не символическая помощь. К тому времени как мы заканчивали украшать, ресторан и все соседние дома светились по ночам снизу доверху. Схематичные проволочные олени бежали по крыше, фанерные ангелы, снеговики, целый хор, поющий колядки, сани Санта Клауса и сам он – все это было оплетено разноцветными мигающими гирляндами, выстроившись вдоль дороги странным караваном, бредущим по Трейс. Лучше всего смотрелся «Шевроле Импала» 1970 года, который Джеб и Бубба поставили на лугу, обмотали гирляндами, выложили светящиеся следы под колесами, так что казалось, что машина поворачивает, и на боку автомобиля лампочками сложили знак НЭСКАР[16] РУЛИТ.