Хосе Антонио Бальтазар - Счастливые слезы Марианны

Луис Альберто пожалел было о том, что поделился с падре Адрианом своими сомнениями. Но падре Адриан неожиданно предложил:

— А не взять ли мне девушку к себе?

— Что вы, падре Адриан!

— Я попрошу Альбу присматривать за ней. Не знаю более старательной служанки. Своих детей у нее нет, но она так любит чужих, что до поступления ко мне много лет работала в детском приюте.

— Спасибо, святой отец, я посоветуюсь с Викторией, — сказал Луис Альберто, отдав должное падре Адриану, который, приглашая к себе Бегонию, намеревался избавить его от возможных подозрений Марианны.

Рамона снова принесла кофе с тем же необычным ароматом. Падре Адриан знал о ее пристрастии к целебным (а может быть, и не только целебным) растениям и, с наслаждением пригубив кофе, шутливо спросил:

— Милая Рамона, не добавила ли ты в кофе двум засидевшимся болтунам траву-разлучницу? — Падре Адриан посмотрел на часы и сокрушенно покачал головой. — Боже мой, однако мы засиделись!

Ничего не сказав, Рамона лишь едва заметно усмехнулась: было в этой усмешке и высокомерие колдуньи, и гордость за познания ее предков, и уважение к двум существам, одинаково озабоченным делами дома, который стал для нее родным.

Когда Рамона вышла, Луис Альберто извинился перед гостем за то что хочет попросить у него совета еще в одном деле.

— Вы знаете наши четки, которые подарила мне покойная мать?

— Донья Елена говорила, что они предположительно принадлежали великой Сор Хуане Инес де ла Крус…

— Они… Их нет.

— Как это нет? Ты хочешь сказать, что они пропали? Но ведь это бесценная реликвия!

— Никак не могу их найти… Рамона утверждает, что их в доме нет.

— Послушай, сын мой, — улыбнулся падре Адриан, — при всем моем уважении к сверхъестественному чутью нашей «колдуньи», думаю, надо просто как следует поискать, четки найдутся.

— И я так думаю, а в голову лезут всякие нехорошие мысли…

— Прошу тебя лишь об одном, никого не подозревай! Ты знаешь, нет такого человека, который, что-либо потеряв, не начинал бы хоть однажды считать кого-то похитителем, а после, найдя пропавшую вещь, не маялся бы от угрызений совести.

— Но их нет!

— Хорошо, считай, что ты их дал на время мне!

— Ну, тогда я спокоен, — усмехнулся Луис Альберто. — Только, если можно, верните их через некоторое время… Они не простые…

— Знаю, знаю, стоит один раз утром их тронуть…

— Конечно! — убежденно сказал Луис Альберто и с игривой гордостью добавил: — Не забывайте также, что они принадлежали великой писательнице, по стопам которой я иду!

И он показал падре Адриану папку, на которой было выведено: «И богатые плачут».

Все эти дни Лили не единожды звонила Бето, но подходившие к телефону женщины, каждая по-своему, объясняли ей, что она не может говорить с ним.

Марианна сообщала это настороженным, чуть стесняющимся тоном, Рамона — бесстрастно, Чоле — сердито. Только Марисабель каждый раз бодро отвечала, что его нет: конечно же лгала.

И действительно, этот простой способ не только избавлял Марисабель от общения с изменщиком, но и препятствовал его общению с подругой-предательницей, позволял скрывать свое отношение к происходящему да еще с веселым цинизмом вымещать на подруге свою к ней ненависть.

Тогда Лили отправилась в школу, где учился Бето.

Она подстерегла его после тренировки по баскетболу, когда он направлялся в душевую.

— Привет, чемпион! — весело сказала она, потянувшись к нему губами.

Бето отпрянул, как боксер, уходящий от прямого удара, и сделал не менее ловкий нырок, когда она попыталась забросить руки ему на плечи.

— Лили, я грязный! — сказал он в свое оправдание и скрылся в душевой.

— Я подожду тебя! — крикнула ему вслед Лили. Бето что-то буркнул в ответ.

Она прождала минут двадцать. Один за другим из душевой выходили парни. Последний на ее вопрос, скоро ли выйдет Бето, удивленно вскинул брови:

— А он минут пять как ушел.

— У вас тут что, два выхода? — спросила Лили.

— Три, — ответил студент.

Лили вспоминала об этом, сидя на старой кушетке в тесной фотолаборатории Кики в подвале школы художественного мастерства.

Она достала из сумочки фотографии, сделанные Кики в парке Чапультепек, — снимки были в четыре раза меньше тех, что они подбросили Марисабель.

«А неплохая мы пара», — подумала она, щелкнув Бето на фотографии по носу, и положила пакет с фотографиями обратно в сумочку.

Она знала, зачем пришла. Этого не избежать, да и зачем…

Она начала рано, в восьмом классе. Вернее, ее «начали».

Это произошло на вечеринке в богатом особняке в пригороде Мехико, куда ее пригласил один из оболтусов-старшеклассников.

Особняк стоял на крутом обрыве, а внизу, около шоссе, находился его портал дома, оторванный от самого «замка», словно парящего в небесах. От портала вверх уходил ствол лифта.

В конце вечеринки, под утро, подпившие мужчины стали уводить в спальни своих спутниц.

Лили поразило, что кроме небольшой боли она не испытала никаких особых чувств, разве что чувство гордости — вот и она «взрослая».

Тут же она попросила своего «первопроходца» (им был не пригласивший ее старшеклассник, а щеголевато одетый студент университета) отвезти ее домой.

На следующий день она узнала, что в «замке» произошло несчастье: после их отъезда одна из приглашенных девушек, отбиваясь от насильника, выскочила на балкон и, потеряв равновесие, упала с огромной высоты на шоссе.

Испуганный студент университета в страхе позвонил ей и попросил, в случае, если ее вызовут на допрос в качестве свидетельницы, утаить интимный факт их отношений, дабы не создалось впечатления о насильственном характере последних.

При всем отвращении к трусости щеголя Лили испытала некоторое возбуждение оттого, что находилась вблизи от столь драматических событий. И немного жалела, что до вызова в полицию не дошло.

Проходимец Кики прямо дал ей понять, зачем он приглашает ее в свою фотолабораторию. Она не оспаривала то, что должна расплатиться за его фотографическое одолжение «натурой» — дешевле обойдется. К моменту прихода Кики она уже застелила кушетку, достав из стенного шкафа постельное белье и подушки.

Кики, приняв душ, набросился на нее, как голодный на жареного цыпленка. Он был большой выдумщик и «работал с ней» как борец на тамтаме. Позы, предлагаемые им, были не менее изобретательны, чем изображенные на знаменитых гравюрах японца Хокусаи.

Лили хохотала, пока не решила, что отработала услугу сполна.

Она только не обратила внимание на то, что время от времени в лаборатории вспыхивал свет.

— Неполадки в проводке, надо будет вызвать мастера, — сказал Кики в первый раз, когда Лили испуганно подняла упавшую на пол простыню и инстинктивно закрылась ею…

Богатые альбомы, позаимствованные Бето у друга, на которые «ушли» данные Марианной деньги, понравились ей.

Бельгиец Поль Дельво с его таинственным городом, по которому прогуливаются обнаженные женщины и мужчины в черных котелках, где посреди мостовой на брусчатке может стоять керосиновая лампа… Абстракции Василия Кандинского, и впрямь похожие на концерты авангардной музыки… Трогательно наивные, поразительно красочные сюжеты Марка Шагала…

Но особенно обрадовалась Марианна толстенному альбому мексиканского гравера Гвадалупе Посады с его пляшущими мертвецами и сценами времен революции…

— Бето, неужели тебе хватило денег? — спросила Марианна. И он ответил, не поднимая глаз, занятый перешнуровкой кроссовок:

— Я купил их у букиниста…

Бето был в отчаянии: одна пятая часть уплачена, но неумолимо приближался срок следующей контрибуции.

Он ломал голову: признаться матери в том, что он жертва шантажа? Сообщать об этом отцу он и не помышлял. Сверлила голову мысль, навязанная ему Себастьяном: ведь Бето один раз уже был пойман в доме Луиса Альберто Сальватьерра.

Только Чоле он мог излить душу, но она очень плохо себя чувствовала, и Бето не решился поведать ей о своих несчастьях, как в ту пору, когда он, предупрежденный врачами, не тревожил ее никакими плохими известиями в предоперационный период.