Хосе Антонио Бальтазар - Счастливые слезы Марианны

К несчастью, Марисабель знала эту компанию. И сама когда-то познакомила Бето с Лили и ее приятелями. Кто бы мог подумать, что эта развязная, но с виду обычная, «в духе времени» девчонка способна на такое! Бедная тетя Эльса!

— Отец, а тетя Эльса знает?

— Нет, мы скрыли от нее этот факт. А Лили я велел передать, что, если она однажды хоть на шаг приблизится к нашему дому, ей несдобровать!

— Все зависит от того, не захотят ли ее некоторые видеть в этом доме! — сказала с намеком Лили, но, видя как у понявшего, куда она клонит, Луиса Альберто сердито сдвигаются брови, быстро добавила: — Впрочем, для всех нас это хороший урок.

— Для всех вас! — уточнил Луис Альберто.

Она не сердилась больше на Бето, который чуть было не стал (но ведь не стал же!) добычей развратницы Лили.

Сеньор, назвавшийся Ласаро Кирогой, не преминул позвонить еще раз, попросив к телефону сеньору Марианну Вильяреаль.

Бартоломео удивило, откуда он знает о ее приезде, что он и сказал Марианне, подзывая ее к телефону. Однако звонивший сам ответил на этот вопрос: узнал он о том, что донья Марианна наведалась на свое ранчо, от своего брата-таксиста, который привез ее с аэродрома.

— Не могли бы вы уделить мне хотя бы полчаса, чтобы поговорить о том, что вас, возможно, заинтересует?

— О чем именно?

— Видите ли, я часто бываю в ваших местах, и не раз, видя плачевное состояние вашего ранчо, хотел справиться у вас, не склоняетесь ли вы к его продаже?..

— Сеньор Кирога, скажу вам откровенно, что не склоняюсь…

— Так, так… И все же, не были бы вы столь любезны, раз уж мы познакомились, принять меня?

— Сеньор Кирога, по крайней мере не в ближайшую неделю. Однако, если у вас есть еще какое-то ко мне дело, вы можете воспользоваться этой нашей беседой…

— Да, конечно. Я владелец танцевального салона «Эль Сапатео», о чем вас, как я понимаю, оповестил мой брат Элиас, полагающий своим долгом рекламировать мое заведение, что мне крайне неприятно, да и нет в этом нужды, так как мои дела и без того идут довольно успешно…

— Я очень рада за вас, — сказала Марианна, выслушав эту тираду и внутренне потешаясь над тем, как ловко человек рекламирует свое заведение, рассказывая о том, что в рекламе не нуждается. — И раз уж дела ваши идут и без того хорошо, то я откажусь от благотворительного посещения вашего салона…

— Но как раз о благотворительности я и хочу поговорить с вами! Нет, нет, не подумайте, что о благотворительности в мою пользу! Я устраиваю благотворительный бал в пользу детей-инвалидов и хотел просить вас быть его феей-хозяйкой.

«Напористый сеньор!» — подумала Марианна, рассмеявшись.

— Но я горбатая и кривая! К тому же у меня иногда выпадает вставная челюсть и я страдаю плоскостопием! — сказала она с озорством той Марианны, которая жила здесь давным-давно.

— Ах, донья Марианна, мой брат сказал, что вы вылитая Вероника Кастро!

— Вот как!

— А ваш юмор свидетельствует о том, что никто лучше вас не справится с этой ролью…

— Сама не знаю, что мне с вами делать! — расхохоталась владелица ранчо Вильяреаль.

— Позвольте мне заехать к вам. Я и вправду займу у вас немного времени…

— Вы знаете, скажу вам откровенно, сейчас дом в таком состоянии, что я не отважусь никого сюда пригласить…

— Тогда позвольте моему сыну Джеймсу заехать за вами в расчете на то, что вы осчастливите нас своим визитом.

Марианна сама не поняла, какие соображения заставили ее согласиться…

— Ладно. Пусть ваш сын позвонит мне утром, и мы договоримся, когда он заедет за мной. Заранее благодарю вас, сеньор Кирога.

К вечеру Марианна решила прогуляться. Ее сопровождал Бартоломео.

Взойдя на холм, с которого она любила в детстве наблюдать, как заходит за далекую горную гряду багряное солнце, она с замиранием сердца оглядывала знакомые места.

Вдали она различила новые контуры. Легкий дымок струился из трех труб приземистой фабрики, новый ажурный мост перепрыгнул через лощину, целый поселок из модерновых коттеджей вырос невдалеке, лесные насаждения скрыли красные проплешины на склоне ближайшей горы, в двух километрах от изгороди ее ранчо, у дороги, «клевали носом» несколько нефтяных качалок, матово серебрилось небольшое водохранилище, сбрасывавшее вниз почти вертикальную полосу воды, по склону другой горы уходила к вершине ниточка фуникулера, по которой двигалась крохотная красная кабина.

Здесь, на холме детства, Марианне почудилось вдруг, будто она услышала шум катящегося Времени, под колесами которого исчезают и возникают земные пейзажи.

Только ее ранчо осталось таким, каким было. Время не снизошло до него, обошло его стороной, и оно обветшало, стало похожим на музейный экспонат под открытым небом, который можно показывать школьникам, изучающим историю.

Но даже экспонаты под открытым небом не выглядят так, как ее запущенное фамильное наследство.

Марианна устыдилась, ей стала понятна укоризна дона Бартоломео, она вспомнила его слова о земле-женщине, рассчитывающей на любовь, и как женщина поняла его…

Ей захотелось возродить свое ранчо, чтобы оно снова ожило, дало радость ей, ее семье и работающим на нем людям.

Она была бы не прочь ухаживать здесь за своими внуками. Чтобы они росли, вдыхая этот воздух, и поближе познакомились с мексиканским солнцем на холме ее детства.

Блас сидел с Дульсе Марией за столиком гостиничного ресторана «Версаль», где на сцене под невообразимо громкий бой барабанов и визг труб безвкусно разодетые, вернее, полураздетые танцовщицы бились в падучей, которую ведущий объявил как тропический танец «гуагуанко».

— А ты умеешь танцевать это землетрясение? — чуть ли не заорал Блас, пытаясь перекрыть экологически вредный шум.

— Конечно! — крикнула Дульсе Мария, конвульсивно задергавшись в кресле, чтобы показать в сидячем положении, как бы она станцевала этот танец, если бы была на эстраде.

После напряженных дней в Мексике Блас расслабился. Мрачные мысли покинули его. Напротив него сидела поразительно красивая девушка. Он радовался, что она согласилась провести с ним вечер.

По окончании программы место за роялем, стоявшим около танцевального круга, занял широкоплечий темнокожий музыкант.

Вдоль опущенной крышки рояля стояли высокие табуреты, на которые сели несколько посетителей ресторана, поставив на крышку свои бокалы.

Подсел к роялю и Блас с Дульсе Марией.

Музыкант заиграл и запел, тихо и проникновенно, кубинскую песню «Черные слезы», в которой влюбленный порицал любимую за то, что она покинула его, но, вместо того чтобы «ругать ее с полным правом», он «услаждается ею в мечтах»…

Дульсе Мария увлекла Бласа на круг, и они закружились в умеренно ритмичном танце.

— Смотри-ка! Ты умеешь танцевать по-кубински! — сказала она. Эта похвала обеспокоила «мексиканца», и он, пользуясь тем, что в музыке был небольшой карибский синкоп, пару раз «невпопад» наступил ей на ногу.

— Напрасно я похвалила тебя, — сказала Дульсе Мария, шутливо нахмурив брови.

— Я провожу тебя, — сказал Блас, когда они вышли из ресторана в вестибюль отеля.

— А ты сможешь один вернуться в отель на машине?

— Не знаю… Наверно, — сказал он, внимательно посмотрев на Дульсе Марию.

— Хорошо, Блас, — ответила она, улыбнувшись.

Дульсе Мария жила не очень далеко, около здания университета, там, где Ведадо граничит со Старой Гаваной.

По крутой лестнице они поднялись на четвертый этаж старинного дома, в мансарду с прохладным мраморным полом и старинной мебелью.

— Это мебель твоих предков?

— Это мебель тех, кто бежал с Кубы, кто жил здесь раньше…

— Не боишься, что они вернутся?

Дульсе Мария внимательно посмотрела на него и ничего не ответила. Она прошла на кухню и принесла большой кувшин с апельсиновым соком и высокие стаканы.

— Я боюсь, что они вернутся не скоро…

Этот двусмысленный ответ через минуту после вопроса обескуражил его.

— Не понимаю, — сказал Блас.