Вдруг почувствовал лёгкое скользящее прикосновение к лицу, словно какая-то птица ненароком задела его своим шелковистым крылом. Он не успел ни о чём подумать. По телу разлилось уютное тепло, сознание заволокло мягким туманом, мгновенно вытеснившим из головы все тревожные мысли. Он моментально провалился в сон, а наутро не помнил ни о своём ночном кошмаре, ни о своих переживаниях и сомнениях.
Глава 8. «Каждый охотник желает знать…»
Утром Лиза выбралась из палатки и напустилась на своих друзей, которые были не в курсе ночных событий. Те, по обыкновению, слишком расшумелись, начиная новый день.
— Тише вы, — сердито зашикала Лиза, — дайте людям поспать. У нас тут ночью такой переполох был.
— А что случилось? — встревожилась Женька.
Илья, Пётр и Ася тоже озадаченно уставились на Лизу, ожидая разъяснений.
— Ой, у нас тут такое было, — шипящей скороговоркой выдала Лиза. — У Лин ночью температура резко подскочила. У неё такой сильный жар был, что она даже бредила. Всех нас на уши поставила. Пришлось Глеба будить. Лин днём на солнце сильно обгорела. Ну, Глеб её в норму привёл. Мы все не выспались страшно, так что, вы тут не орите, дайте людям поспать. Я тоже, наверное, пойду, ещё поваляюсь, — сказала она, подавляя зевок. — Вы тогда без нас завтракайте и идите на море, а мы попозже к вам подгребём. Эм, наверное, тоже ещё спит, но вы на всякий случай загляните к ней в палатку, может она уже встала и с вами захочет пойти.
Ася бросила на Петра пытливый взгляд. Тот побледнел, как полотно, и слушал Лизу, не отрывая от неё напряжённого взгляда. У Аси в груди болезненно заныло.
— Вот тебе и раз, — расстроено пробормотала Женька. — Как же это Лин так угораздило? С ней точно уже всё в порядке?
— Вроде, да, — пожала Лиза плечами. — Глеб рано утром к ней заглядывал, сказал, что всё нормально. Велел ей просто днём не высовываться из тени. А так, по идее, всё уже хорошо.
— Ну ладно, тогда вы спите, а потом подходите к нам, мы на обычном месте будем, — сказала Женька.
Лиза удалилась к себе в палатку досматривать сны, остальные без особого энтузиазма занялись своим завтраком. Все четверо сразу как-то скисли, оставшись в меньшинстве. Но, если Женька с Ильёй просто немного расстроились, оставшись на время без привычного дружеского общества, то у Аси, по её мнению, были куда более серьёзные причины для огорчения. Она внимательно наблюдала за поведением своего парня и делала для себя выводы, от которых впору было впасть в уныние. Пётр всё утро был неразговорчивым до крайности и ещё более рассеянным и неловким, чем обычно. На обращённые к нему реплики он реагировал с опозданием, отвечал на них невпопад, за завтраком смахнул чашку с чаем со стола, а когда бросился её подбирать, чуть не опрокинул раскладной столик, вместе со всем, что на нём было. На пляже он несколько минут стоял на месте с отсутствующим видом, держа в руках подстилку, которую изначально собирался расстелить на песке, пока Ася раздражённо его не одёрнула. Пётр спохватился, по обыкновению разрумянился, как красна девица, и поспешно исправил свою оплошность. После этого он, по-видимому, взял себя в руки, потому что его поведение стало более адекватным. Похоже, даже обратил, наконец, внимание на то, что Ася явно не в духе, потому что, когда Женька с Ильёй ушли купаться, вдруг заглянул ей в глаза и поинтересовался озабоченным тоном:
— Ась, ты на меня за что-то сердишься?
— Я? Нет, не сержусь, — не слишком убедительно соврала Ася, которую его вопрос застал врасплох.
— А мне показалось…, — смущённо пробубнил он. — Точно не сердишься?
— Точно, — сказала она, на этот раз более ровным тоном.
— Ты какая-то расстроенная. Что-то случилось? — упорно допытывался он.
Она не знала, что ему ответить. Ей вдруг припомнился тот их разговор, когда он попросил её пообещать, что в случае, если у неё возникнут какие-то личные проблемы, она обязательно ему об этом расскажет. Она тогда с лёгкостью дала ему обещание. Это было всего несколько дней назад, а кажется, что с тех пор успела пролететь целая вечность. Разве могла она тогда предположить, какого рода проблема у неё возникнет? Ну и как с ним этим поделиться? Сказать ему в лоб, что ей ужасно плохо, потому что она сходит с ума от ревности и подозрений? Задать прямой вопрос о том, что её так мучительно гложет всё это время?
С того злополучного момента, когда Ася подслушала не предназначенный для её ушей разговор, она не знала покоя и никак не могла избавиться от назойливого желания знать, насколько глубоким было его чувство к Лин, и что в его сердце от этого чувства всё ещё осталось. То, что что-то точно осталось, не вызывало у неё никаких сомнений. Она не понимала, что именно ею движет, побуждая доискиваться правды, несмотря на то, что, с какой стороны ни взгляни, а это желание сложно было назвать разумным. Она пыталась унять его, вполне отчётливо осознавая, что копаясь в чужом прошлом, рискует изменить что-то, и далеко не в лучшую сторону, в собственном будущем. Но это желание требовало удовлетворения, требовало напористо, агрессивно, не считаясь с разумными доводами. Она словно вдруг оказалась у какой-то призрачной черты, которая обязывала её сделать выбор — выбор между знанием правды и неведением. Удовлетворением обычного женского любопытства тут и не пахло. Обычное любопытство не сопровождается щемящей болью в груди и тем характерным сосущим ощущением под ложечкой, которое способен вызвать только страх. Правда могла оказаться жестокой и разрушительной. Но с такой же долей вероятности правда могла подарить ей вожделенный душевный покой, который она так неожиданно утратила. Пятьдесят на пятьдесят. Один шаг за черту в пока ещё скрытое за плотным туманом неизвестности пространство, и, либо твёрдая почва под ногами, либо падение в пропасть. Оставаясь в неведенье, она, на первый взгляд, рисковала значительно меньше, но сомнения, которые в этом случае остались бы при ней, могли в результате оказаться не менее разрушительными, чем самая жестокая правда.
Она посмотрела ему прямо в глаза и почему-то задала не тот вопрос, который собиралась задать.
— Петя, ты меня любишь? — спросила она.
— Да, — не колеблясь ни секунды, не отводя взгляда и не выказывая ни малейшего удивления, твёрдо ответил он.
— Скажи, что любишь меня, — потребовала она, удерживая его взгляд.
— Я тебя люблю, — произнёс он так серьёзно и весомо, что это прозвучало, как клятва. Казалось, он почувствовал, насколько важно ей сейчас это услышать. Возможно даже, что для него самого было не менее важно сказать ей это.
Его тон и то, что она отчётливо видела в его глазах, не оставляли сомнений в том, что он говорит правду. Ася решила, что этой правды ей достаточно, и никакую другую правду знать она не хочет.
***
Никите не удалось переупрямить Лин и уговорить её пропустить в этот день поход на пляж, но он приложил все усилия к тому, чтоб у неё не осталось ни единого шанса снова обгореть. Он тщательно контролировал время её пребывания на солнце, педантично отсчитывая каждую минуту, а после очередного захода в воду обмазывал её защитным кремом с ног до головы.
— Ник, ты меня достал! Сколько можно меня намазывать?! Я уже похожа на кусок сала — такая же жирная и скользкая, — в конце концов возмутилась Лин. — Оставь меня в покое! Всё должно быть в разумных пределах.
— Ничего, потерпишь. Кашу маслом не испортишь, — категорично заявил Никита, крепко удерживая её за руку и продолжая методично размазывать крем по её телу. — Это лучше, чем потом в бреду валяться.
— Ну, всё, хватит уже! — раздражённо вывернулась Лин из его рук. — Я пить хочу.
Она наклонилась за бутылкой с водой, но та оказалась практически пустой.
— Я схожу за водой, а ты сиди тут и не смей вылезать из тени, — сказал Никита.
— Ты же намазал меня кремом! Через такой слой не то, что солнечный луч, стрела не пробьётся. Я с тобой пойду, — попыталась настоять на своём Лин.
— Я сказал сидеть и не высовываться из тени, — приказным тоном заявил Никита и тронулся в лагерь.
— Раскомандовался тут. Он бы ещё на цепь меня в каком-нибудь тёмном подвале посадил, чтоб я не перегрелась, — пробурчала Лин, обращаясь к Петру, сидевшему неподалёку, и скорчила в адрес Никиты недовольную гримаску, но потом всё же послушно уселась на подстилку, над которой нависал защитный экран.