После обеда Роман свернул свою палатку, зашёл к соседям, чтоб попрощаться и, забросив за плечи рюкзак, двинулся через городок к автобусной остановке. Молодые люди провожали его взглядами, пока он не скрылся из виду. У каждого почему-то возникло такое ощущение, будто они распрощались с давним хорошим другом, и от этого всем стало как-то немного не по себе. Все вдруг притихли, почувствовав необъяснимую лёгкую грусть, но это ощущение быстро прошло, и в компанию сразу вернулось оживление.
Вечером, как обычно, сидели у костра, пили чай с печеньем и бутербродами и весело переговаривались. Ася в разговорах не участвовала, молча сидела на бревне, вплотную придвинувшись к Петру, периодически задумчиво откусывая от своего бутерброда, отхлёбывая чай из чашки и размышляя. У неё было какое-то волнительное ощущение, что прошедшая ночь что-то раз и навсегда изменила в её парне. Что-то в нём казалось ей необычным, незнакомым. Она весь день невольно присматривалась к нему, с удивлением обнаруживая, что из его движений внезапно исчезла привычная неловкость, в осанке вдруг появилась неожиданная уверенность, а во взгляде, к счастью, по-прежнему открытом и любящем, сквозит что-то ещё, что-то новое, чему она никак не может подобрать определения. Даже тембр его голоса как будто немного изменился, став ниже и глубже. Она всё силилась понять, что же такое с ним происходит, и в какой-то момент на неё вдруг снизошло озарение. Она внезапно поняла, что он больше не застенчивый, немного неуверенный в себе юноша, каким был ещё вчера, он мужчина, сильный, взрослый мужчина, который способен стать для неё той самой пресловутой надёжной каменной стеной, за которой она всегда будет чувствовать себя в безопасности. В её душе волной поднялась гордость за него, и возникло распирающее грудь ощущение безграничного счастья от того, что этот мужчина, её любимый мужчина, сейчас рядом и готов быть с ней рядом всю свою жизнь. Но когда эмоции улеглись, она вдруг подумала о том, что он, вероятно, уже никогда не будет таким трогательно-застенчивым, как прежде, совсем разучится краснеть и смущаться по любому поводу, и мысль об этом почему-то вызвала у неё сожаление. Пётр, будто отвечая на её мысли, тут же приподнялся с места, намереваясь взять себе ещё один бутерброд, сделал неловкое движение и выплеснул на землю чай из своей чашки, чуть не облив Асю, а встретившись с ней глазами, покраснел так густо, что это было заметно даже при свете костра. Он смущённо кашлянул и уселся обратно, отставив пустую чашку в сторону. Ася потянула его к себе и шепнула ему на ухо:
— Петь, я безумно тебя люблю.
— Не представляю, чем я это заслужил, — тихо сказал он, заглядывая ей в глаза.
— Да ничем, — хихикнула она. — Ты просто везунчик.
— Это точно, — согласно кивнул он, улыбаясь.
***
Лин проснулась посреди ночи от того, что озябла. Оказалось, что Никиты рядом нет. Она тихонько выбралась из палатки и обнаружила своего парня сидящим неподалёку от входа на одном из разложенных вокруг погасшего костра брёвен. Он сидел, немного ссутулившись, скрестив руки на груди и, по-видимому, о чём-то сосредоточенно размышлял. Заслышав шорох у себя за спиной, обернулся и, встретившись с Лин глазами, спокойно поинтересовался:
— Ты что не спишь?
Лин неопределённо пожала плечами и уселась на бревно с ним рядом. Какое-то время они просто сидели и молчали. Потом Лин заглянула ему в лицо и спросила:
— Ник, с тобой всё в порядке?
— Конечно, всё в порядке. Просто не спится, — ответил он.
Она продолжала выжидающе смотреть в его лицо. Он отвёл взгляд в сторону, ещё немного помолчал, потом вздохнул и сказал:
— Я просто не знаю, что дальше, Лин.
Она ничего не ответила. Молча сидела рядом и ждала.
— Знаешь, я, наверное, всегда как-то слишком стереотипно представлял себе свою будущую жизнь. Ну, там, влюбился, женился, дом, дети, семейные праздники с пирогами, и всякое такое…, — хмыкнул Никита, поворачивая к ней лицо. — А оно, вроде, как-то не совсем так всё складывается… К этому надо привыкнуть…
— Я понимаю, — кивнула Лин, глядя ему в глаза. — …Ник, я очень тебе люблю. И я очень хочу быть с тобой. Очень… Но ещё больше я хочу, чтоб ты был счастлив, а со мной у тебя вряд ли всё будет так, как должно быть…, — сказала она, изо всех сил стараясь не дать волю эмоциям. — Я ни в чём не могу быть уверенной и ничего не могу тебе обещать, кроме того, что всегда буду любить тебя… Поэтому, если ты… В общем, я пойму. Мне не нужно ничего объяснять, просто поставь меня перед фактом и всё.
— Ты что, хочешь от меня отделаться? — усмехнулся Никита. — Ничего у тебя не выйдет. Ты моя. Навсегда моя. Понятно? — категоричным тоном заявил он, обнимая её обеими руками и крепко к себе прижимая. — Мы с тобой слишком прочно связаны. Нам друг без друга никак.
Она прижалась щекой к его груди и с усилием проглотила стоявший в горле комок.
— Вот увидишь, у нас с тобой всё будет отлично, — сказал он, успокаивающе покачивая её из стороны в сторону. — Самое главное это то, что мы вместе. Мы всегда будем вместе… Только ты должна мне пообещать, что я всегда буду в курсе всего, что с тобой происходит. Чтоб больше никаких секретов, — потребовал он, заглядывая ей в лицо. — Обещаешь?
— Обещаю, — тихо сказала она и снова спрятала лицо у него на груди.
— А я со своей стороны могу пообещать тебе, что всегда буду относиться ко всему с пониманием и без паники. Не надо думать, что я на это не способен, — с нажимом выдал он.
— Да я так никогда и не думала. Я просто…, — пролопотала Лин виновато.
— Так, всё, эта тема закрыта, — решительно пресёк её излияния Никита. — Мы с тобой друг друга поняли. А насчёт будущего, лучше, наверное, вообще ничего не загадывать. Будем жить сегодняшним днём и постараемся быть счастливыми в настоящем, а там видно будет. Так?
— Так, — согласилась она.
— Ну, вот и договорились, — усмехнулся Никита и чмокнул её в нос. — А нос-то, почему такой холодный? Замёрзла, что ли? Горе ты моё луковое. Вечно у тебя всё не как у людей, то мёрзнешь, то обгораешь, — сказал он с ласковой иронией. — Пошли в палатку, лягушонок, отогрею тебя, а то ты, чего доброго, умудришься в июльскую ночь в сосульку превратиться. Вот будет чудо.
— Пошли, — улыбнулась Лин. — Чудес нам с тобой и без того в жизни хватает.
***
Солнце заливало ярким светом бугристую поверхность бескрайней равнины из облаков, насквозь пронизывая её толщу расходящимся пучком ослепительно-белых лучей. Эллидэс неторопливо вышагивала по облакам, ощущая, как они мягко пружинят под ногами, слегка проседая под её весом. Она направлялась к одной из заснеженных горных вершин, торчавших из облачной пены, словно верхушки гигантских айсбергов в океане. Достигнув цели, Эллидэс прошла сквозь слой облаков, спускаясь вниз по узкому каменному выступу. Затем, взмахнув крыльями, перенеслась ещё ниже и опустилась на небольшую ровную площадку в скалах. Всюду, куда хватало взгляда, были только горы, величественные, безмолвные. В рваных клубах тумана они казались спящими каменными великанами, которые на века погрузились в глубокий сон, нисколько не беспокоясь об уплывающем вслед за их грёзами времени.
Эллидэс уселась на край каменной площадки, свесив ноги над бездонной пропастью, и сидела какое-то время, спокойно наблюдая за тем, как клубы тумана плавно меняют свою причудливую форму, расползаясь над горным хребтом. Шорох крыльев заставил её обернуться.
— Привет, — улыбнулся Менэльтор, выступая из расщелины в скале.
— Привет, — невозмутимо кивнула в ответ Эллидэс.
— Я тебе не помешаю? — поинтересовался он.
— Нет, — сказала она, чуть дёрнув плечом.
Он шагнул вперёд, но она вдруг сделала жест рукой, останавливая его. Менэльтор застыл на месте, вопросительно на неё уставившись.
— Эдельвейс, — пояснила она. — Ты чуть не наступил на него.
Он опустил глаза вниз и обнаружил под ногами маленький зелёный кустик, увенчанный несколькими бледными серебристыми звёздочками, который, казалось, рос прямо на голом камне.
— Да, жаль было бы его растоптать, — сказал Менэльтор, присев на корточки возле кустика. — У людей есть интересное поверье, связанное с этим цветком. Говорят, мужчина, у которого хватит сил и мужества на то, чтоб добыть в горах эдельвейс, подарив его возлюбленной, навеки завоюет её сердце.
— Люди любят выдумывать всякие глупости и называют это романтикой, — насмешливо прищурившись, сказала Эллидэс, явно желая его поддразнить.