Едва Майкл приласкал ее, как от сомнений не осталось и следа. Луиза решила, что в ее срыве виновата перестройка организма. Из-за нее она начала терять контроль над собой.
Забыв обо всем на свете, она отдалась наслаждению чувствовать своего мужа, своего любовника, внутри себя. Он удивительный любовник и точно знает, как доставить ей наслаждение.
— Ах! — воскликнула Луиза, почувствовав приближение оргазма, и покрепче прижалась к Майклу.
Майкл не проронил ни звука. Он великолепно владел собой и еще долго не позволял себе кончить.
Позднее, когда Майкл крепко спал рядом, счастливая и умиротворенная, Луиза повернулась к нему. Чего это она разволновалась? Вероника… Да ну… Улыбнувшись, она опять прошептала:
— Да ну…
Вероника была такой же нереальной, как часы из одуванчиков, которые она сдунула, когда была маленькой.
Глава 11
Шато-ле-Грев утопал в лунном свете. Из окна своей спальни Вероника смотрела вдаль на море. Только что начался прилив, и волны, пенясь, наступали на берег, торопливо разглаживая несколько миль песка. Вдалеке сверкали огни города. Справа темнели Высокие скалы. Там не было никаких огней. Наверное, все тамошние фермеры, а их немного в горах, уже давно спят. Только Веронике не спится. Невозможно, невозможно. Немыслимо. Она мерила шагами комнату, не в силах успокоиться. Из Англии пришла хорошая весть.
Утром Вероника сидела в небольшой комнате, где обычно завтракала, и просматривала альбомы с образцами обоев и красок.
— Спасибо, Андреа, — сказала она, освобождая на столе место для подноса.
Андреа Лудек, наливая кофе в чашку, пыталась рассмотреть, какие именно обои заинтересовали ее хозяйку.
— Жан-Поль специально для вас принес из деревни свежие круассаны. — Незаметно вытянув голову, она разглядела, что обои как будто предназначены для детской. — Я знаю, вы любите такие.
— Великолепно. — Вероника взяла один и окунула в кофе. — Вы меня балуете.
— Еще что-нибудь?
Андреа уже не сомневалась. Обои действительно для детской. Голубые, с мишками, кроликами и другими зверюшками.
— Нет. Спасибо. Я сама принесу поднос. А потом буду весь день заниматься этим.
— Опять ремонт?
— Да. Надо будет переклеить обои в маленькой комнате рядом с моей спальней.
Вероника слабо улыбнулась, и Андреа заметила, как у нее сузились зрачки. Заглянув ей в глаза, Андреа подумала, что проникла в мозг Вероники, но не обнаружила там ни одной мысли, потому что все они были где-то далеко. Ей пришло в голову сказать Веронике, что она слышала, как та ходила ночью, но потом решила этого не делать. Однако она не смогла удержаться от другого вопроса:
— Обои для детской?
— Да. Она мне скоро понадобится. Не буду же я вечно одна.
— Она только что развелась, — сказала Андреа мужу, когда он пришел перекусить в двенадцать часов. — Другого мужчины не видно. Зачем ей детская?
— Не наше дело, — спокойно ответил Поль.
— Очень странно. И она какая-то странная. Видел бы ты ее. Нет, это ненормально.
Поль со злостью бросил ложку в тарелку.
— Держи свои мысли при себе, Андреа. Я хочу тут работать. А если мадам Вероника услышит тебя, мы тотчас вылетим отсюда.
— Не беспокойся. Я никому ничего не скажу.
— Никому. Даже своей любимой Марии-Терезе.
— Даже ей. Но все-таки признай, это странно.
Поль молча доел суп.
В Оффертоне жизнь протекала в приятном однообразии. Луизе не потребовалось много времени, чтобы установить дружеские отношения с Лиззи Кэри и ее мужем Диком. В этом ей помогло знакомство Лиззи с Бетти. Несмотря на разницу в воспитании и образе жизни, женщины мгновенно нашли общий язык и с удовольствием проводили время вместе.
И Лиззи и Дик полюбили детей Гордона и Евгении. Правда, Луиза старалась приглашать их, когда Майкла не было дома. Они меняли облик старого дома, который уже не казался Луизе таким холодным и отчужденным, как прежде. Руперт, ко всеобщему удивлению, очень привязался к Дику и проявил большой интерес к садоводству.
— В первый раз его что-то всерьез заинтересовало, — радовался Гордон.
А Руперт с гордостью демонстрировал всем выращенную им красную редиску.
— Это потому, что он видит результат, — сказал Дик.
— Вы не представляете. Совсем крошечные зернышки — и вот, всего за четыре недели! — хвастался Руперт.
О Майкле не говорили никогда. Кэри были почтительны, однако Луиза чувствовала, что они считают его высокомерным, по крайней мере по отношению к ним. О Веронике тоже не говорили. Они не хотели, Луиза не решалась.
Майкл часто оставался в Лондоне. Луиза два раза в неделю ездила к себе в контору, но вечером возвращалась в Оффертон. Все остальное время она держала связь с Тиной по телефону, который установила в одной из комнат, преобразованной ею в рабочий кабинет. Когда же Майкл приезжал, он, как правило, был нежным и внимательным. Но непредсказуемым. И Луиза все сильнее чувствовала беспокойство и разочарование. Иногда ей казалось, что она любит его, иногда она ненавидела его всеми силами своей души. Если не считать изменений в его настроении, Луиза за три месяца замужней жизни не узнала его лучше.
Майкл никогда не говорил о своем детстве. Луиза даже еще раз перечитала его книгу, но нашла лишь, что он рос после войны в Баттерси — и это все.
Бетти, тоже прочитав его книгу, спросила:
— Может быть, на него повлияло его детство? Может быть, он считает, что родился не там, где должен был родиться? Почему ты его не спросишь?
— Не могу, — ответила Луиза.
— Почему? Ты же его жена.
Бетти не понимала дочь, а Луиза ничего не могла ей объяснить. Она не могла сказать матери, что между ними стоит непроницаемая стена. О Веронике, естественно, никогда не говорили, и Луиза обратила внимание, что в доме нет ни одной ее фотографии и ни одной хотя бы случайно забытой вещицы, принадлежавшей ей.
Луиза теперь завтракала вместе с четой Кэри, когда Майкла не было дома. Однажды, перебирая салат, она заметила улитку на стекле и отнесла ее в безопасное место, так как Дик безжалостно их уничтожал и Луиза всегда грустила, видя их безжизненные тела. Вернувшись, Луиза обратила внимание на серебристый след, оставленный улиткой. Улитка оставила след, подумала Луиза, а от Вероники ничего не осталось, даже запаха ее духов.
— Мадам пользовалась особыми духами, которые специально для нее делали в Грассе. — В дверях стояла Лиззи Кэри. Пышногрудая и узкобедрая, она любила красные блузки и обтягивающие юбки, за что Бетти прозвала ее Миссис Скворчиха. — Когда я убираю в комнатах, которые они прежде занимали, то все еще чувствую запах.
— Разве мы живем не там же?
— На другой стороне, дорогая, — сказала Лиззи. — Ваши комнаты лучше. Больше солнца.
— Вам она нравилась? — расхрабрилась Луиза, так как Лиззи первая заговорила о Веронике.
Миссис Кэри взяла у нее салат и принялась резать лук.
— Она мне не нравилась, — ответила миссис Кэри, — но я почти не знала ее.
Луиза вздохнула с облегчением. Наконец хоть кто-то заговорил о Веронике.
— Лиззи, знаете, мы с Майклом никогда о ней не говорим, словно ее никогда не было. Он так хочет. Но я…
Лиззи не сводила с нее ласкового взгляда.
— Нелегко быть второй женой. У меня, правда, этого опыта нет. Мы с Диком женаты уже сорок лет. Наверное, вы должны ревновать.
— О нет, я не ревную. Правда. — Увы, неправда, подумала Луиза, едва последнее слово сорвалось с ее губ. Я ревную, потому что Майкл женился на мне только из-за ребенка, а Веронику он любил. — Но я совсем ничего о ней не знаю. Здесь нет ни одной фотографии. Никто не рассказывает о ней. А мне кажется, она до сих пор тут. Может быть, если бы я получше ее узнала, мне бы удалось избавиться от моих демонов.
— Демонов? Их много?
— Два. Ревность и сомнение. — Луиза помолчала. — Вы правы. Я ревную. Я знаю, вы, наверное, мне не поверите, миссис Кэри, но перед тем, как выйти замуж и забеременеть, я была очень разумной женщиной. Всегда знала, чего хочу и куда иду. А теперь я ничего не знаю.
Однако она тотчас вспомнила, что хотела ребенка любой ценой и получила его. Теперь приходится расплачиваться.