Обычно она отвечала:

— Из Лондона… Из Парижа… Из Цюриха… — Иногда: — Из Рима…

— Вы там родились?

Иногда она отвечала «да», и тем дело кончалось. В иных случаях она говорила: «Я английская гражданка (или французская, швейцарская и так далее), но вообще-то я родилась в Италии (Южной Африке, Малайзии, Швеции), мой отец работал за границей».

Это когда она упоминала об отце. А то еще она говорила, что рано осиротела и жила потом вместе с дядей, который работал за границей. По поводу своего безупречного английского она говорила:

— Я всегда ходила в английские и американские школы, где бы я ни жила. — И это из всех ее заявлений было ближе всего к правде.

Когда ее иногда напрямик спрашивали: «Кто вы?» — у нее наготове было стихотворение Эмили Диккенсон:

Я никто, а вы кто же?

И вы никто тоже?

Значит, мы с вами пара!

Молчите, другие скажут за вас!

Обычно это высказывалось в очаровательной манере и сопровождалось улыбкой с юмором над собой, но никого не обманывало. Все понимали, что она по крайней мере кто-то.

Таинственно? Безусловно. Но разве это не было свойством соблазнительных и привлекательных женщин этого света?

Была ли она богата? Кто мог сказать точно? Она выглядела и одевалась как богатая и поступала так же, а ее ювелирная коллекция была сказочной.

Была ли она знаменитой? Нетрудно заметить, что известность и тайна не очень сочетаются друг с другом. Но она все-таки заставляла думать о себе, и это было так же неуловимо, как она сама.

Конечно, кое-какие факты были очевидны и несомненны. Она была хороша собой, элегантна, и ее видели в самых лучших местах с самыми избранными мужчинами. Кто бы она там ни была, во всяком случае то, что она делала, было мирового класса.

Она хорошо понимала, что в тех местах, где она появлялась, о ней создается какое-то представление, но никто не угадывал одного: что она была женщиной в бегах, которая старалась убежать как от прошлого, так и от будущего.


Когда Джонатан Вест впервые увидел на причале высокую стройную женщину, кутающуюся в шубу, он стоял отдельно от других пассажиров, которые, предвкушая путешествие по океану, оживленно беседовали и махали тем, кто остался на берегу. Он наслаждался свободным временем — редким для него удобством и попутно заносил разные наблюдения в небольшую кожаную тетрадь, которую постоянно держал при себе уже много лет. Но вот он взглянул на нее — и его рука с ручкой застыла в воздухе. Это, должно быть, самая поразительная женщина из всех, кого ему доводилось видеть.

Прежде всего волосы — длинные и чернильно-черные, которые ветерок раздувал вокруг ее головы, так что они напоминали грозовое облако. И кроме того, она умела великолепно держать себя. Ее спина была эффектно выпрямлена, голова на длинной шее высоко и гордо приподнята, подбородок слегка выдавался вперед, и у нее был такой вид, словно она прекрасно понимает, кто она такая, и гордится этим.

Затем он обратил внимание на роскошную шубу, которая отчасти скрывала ее пропорции, но все-таки в ней чувствовалась надменность. Шуба была, видимо, дорогая, хотя он точно не знал, норка это или соболь. Но не это остановило его внимание, скорее то, как она закуталась в нее — не просто для тепла или так, как носят модную вещь, а как бы защищаясь ею от давления чуждого мира.

Считая себя знатоком телесного языка, Джонатан Вест был заинтригован. Эту женщину окружала атмосфера таинственного и интересного. Затем он перевел взгляд на заметного пожилого человека, который быстро и оживленно что-то говорил, стоя совсем рядом, как бы нависая над ней. И тут он узнал его. Он часто видел его портрет в финансовых газетах. Это был Дуайт Рамсон, знаменитый британский финансист, один из богатейших людей Европы. Это еще больше заинтриговало Джонатана. Он почувствовал также ревность — как из-за веса Рамсона в финансовом мире, так и из-за его явно близких отношений с этой красивой женщиной.

«Красивой? Точно ли такое определение?» — подумал он. Многие женщины были красивее, особенно в Лос-Анджелесе, у него на родине, где физическая привлекательность совсем не редкость. Может быть, лучше подойдет слово «удивительная»? Хотя описать это экзотическое существо одним словом вряд ли возможно.

Как только Дуайт Рамсон с женщиной поднялись на корабль, Джонатан начал дюйм за дюймом подвигаться к ним, стараясь жадно вглядеться в каждую ее черту и возможно больше понять из разговора. Ему хотелось определить, что же у них за отношения, и убедиться, что этот Рамсон только ее провожает. Это значило бы, что ближайшие дни на море он может провести вместе с ней.

Он продвигался все ближе, пока наконец не оказался примерно в ярде от них. Уже достаточно близко, так что за отвернутым воротником шубы различил ее лицо, одновременно нежное и сильное, в чем он усмотрел противоречие. Могло ли так быть?

Теперь он различал впалые щеки и резко обозначенные скулы, строгую четкую линию подбородка и породистый рот. Нос у нее был прямой, не слишком короткий и не слишком длинный. Аристократический нос, как он решил. А глаза у нее были большие и овальные.

Он хотел понять, какого же они все же цвета. Но угол поворота головы затруднял это, так что ему пришлось отложить свои записи. Но, слегка нагнувшись и стараясь занять удобную позицию, он смог заглянуть ей прямо в глаза.

И пока ее глаза не были прикрыты веками, он определил, что они у нее янтарного цвета. Он был не из тех людей, которые верят в ясновидение или оккультизм, но он вдруг почувствовал, еще до того, как поглядел в ее глаза, что они должны быть желто-оранжевыми, как у кошки, как будто он уже смотрел в них в какой-то другой жизни.

Он вспомнил о том, как в последний момент, когда уже собирался в аэропорт Хитроу, он совершенно случайно узнал, что «Королева Елизавета» отплывает в Нью-Йорк в тот же день и что там есть первоклассные каюты. Одна из них — фешенебельная каюта — называлась «Королева Елизавета». И вот — буквально в несколько секунд — он переменил решение, чего прежде никогда не делал.

Он попытался рационализировать свое импульсивное решение, сказав себе, что за несколько дней на море сможет расслабиться, но и это также было не его занятие, этим он занимался редко. Бизнес практически был единственным делом, которому он посвящал себя. Это было и его призвание, и любимый спорт, и смысл для него. Не сумев убедить себя, что ему потребовалось просто расслабиться, он стал убеждать себя в том, что ему нужен опыт путешествия на большом корабле, который может пригодиться в будущем. Он подумывал о возможном расширении своих операций. Его владение, его первая любовь и основа успеха, кажется, начинало ему надоедать. Между тем, можно получить удовлетворение прежде всего от расширений и преобразований, и идея превращения его в блестящий комплекс современных отелей потеряла свою привлекательность. Отели, отели, отели… Но вот судоходные линии — это, может быть, совсем иное дело. С морем всегда связано что-то романтическое. Возможно, это окажется полезным для расширения дела и поэтому нужно иметь опыт в подобных операциях — это было бы предусмотрительно.

Теперь он уже думал, была ли простая случайность в том, что он попал на борт «Королевы»? — Случайность? — Удача? — Путь в будущее? Или здесь сыграла свою роль какая-то невидимая сила — и он оказался на том же самом корабле, что и эта женщина с желтыми, светящимися глазами? Судьба, предопределение, случай… Да какое это имеет значение! Главное, что он — здесь, и она — здесь же. Значит, все возможно.

Для него всегда все было возможно. Когда, бывало, его спрашивали, к чему отнести его фантастические успехи, всего в тридцать пять лет — вундеркинд в финансовом мире, он обычно отвечал со своей кинематографической улыбкой: верьте в себя, прислушивайтесь к своему нутру и не тратьте времени на волнения о ком-то еще. Часто после соответствующей паузы он еще добавлял: если вы потратите всю жизнь свою на то, чтобы предохранять себя от ножей в спину, вы никогда не сможете идти вперед.

Сейчас нутро подсказывало ему, что за время на пути в Нью-Йорк у него с этой женщиной могут возникнуть судьбоносные отношения.

Конечно, если она жена Рамсона…

Но почему-то ему так не казалось. Он стал размышлять: женат ли Дуайт Рамсон? Если это и так, он не мог сейчас этого вспомнить. А может быть, она его содержанка? Ведь, кажется, у людей вроде Рамсона, матерых деятелей и воротил, всегда бывают содержанки?