Джун Зингер - Секс после полудня

— Счастье Хелен Соммер меня не интересовало, — возразила миссис Уайт, — но ей пришлось иметь дело с еще худшим случаем — с омерзительными привычками своего мужа. — Заметив недоуменное выражение на лице Андрианны, она продолжила: — Вы не знали? Половые извращения Алекса Соммера — с кнутами, цепями, мужчинами, детьми и еще одному Богу известно с кем или с чем — вряд ли были секретом, несмотря на все попытки его жены.

Андрианна почувствовала, как кровь отлила от ее лица. Она была полностью истощена, но все равно была рада, что пришла. Несмотря ни на что, она была благодарна Бабс Уайт за то, что она рассказала ей про ужасные тайны жизни и дала ответы на некоторые из вопросов, которые беспокоили ее так долго. Но, придя сюда, она не стала счастливее, но тем не менее бремя неопределенности спало с ее плеч.

Потом она заметила, что, собрав всю силу воли, эта старая женщина поборола в себе слабость и сейчас сидела прямо, как шомпол. Андрианна почувствовала восхищение перед ней. Бабс Уайт была стреляной птичкой с мозгами, которых не хватало ее сыновьям. Не удивительно, что она выжила и свое падение с лестницы, и измены мужа, и жизнь в инвалидной коляске, и брак без любви, даже слабости своих сыновей, и по-прежнему старалась держать управление своей империей в своих тонких жилистых руках.

Потом Андрианна услышала, как эта женщина сказала раздраженным тоном, что пора заканчивать это неприятное дело.

— Портер, ради Бога, дай дочери Елены Дуарте ее чек и выведи ее отсюда.

Чек? А ей-то показалось, что в отличие от сидевших здесь четырех мужчин вдова Эндрю Уайта поняла, зачем она сюда пришла!

Она встала, чтобы возразить, чтобы сказать им, что ей не нужны их грязные деньги… пока не увидела сумму чека, которую Портер совал ей под нос вместе с заявлением, которое она должна подписать. После этого слова застыли на ее губах.

Она мельком взглянула на документ, который гласил, что в обмен на пятьдесят тысяч долларов она отказывается от всех претензий на фамилию Уайт или на состояние, принадлежавшее этой семье. Теперь она поняла, почему они заставили ее ждать так долго: им нужно было составить этот документ.

Она порвала чек пополам, подошла к миссис Уайт, и эти два кусочка упали той на колени.

— Если я вообще чего-нибудь стою, то стою значительно дороже. Я могу продаться, но я не продаюсь дешево.

Миссис Бабс Уайт взяла две половинки чека, взглянула на них и с отвращением покачала головой.

— Ты всегда был дурак, Портер, и скряга. Разумеется, этого мало, и я не виню вас, Андрианна Дуарте, за нанесенное мне оскорбление. Вы стоите больше этого. В конце концов, дорогой Эндрю все-таки трахался с вашей матерью в течение почти десяти лет.

Андрианне удалось сохранить молчание, несмотря на то шокирующее слово, которое она услышала. Она ждала, когда вдова продолжит.

— Андрианна, какая сумма будет, по-вашему, справедливой?

Андрианна подумала.

— Миллион долларов.

Вообще-то она думала о полмиллионе, пока не услышала слово «трахаться». Но миллион долларов был приятной кругленькой суммой, и если бы она получила его и добавила к стоимости своей коллекции драгоценностей, то стала бы двух или трехкратной миллионершей. Неплохо для девочки, которая начала жизнь беспризорным бездомным ребенком.

— Конечно, — согласилась вдова. — Миллион долларов. Вы получите его. Эндрю, выпиши чек.

Эндрю поправил очки.

— Как ты пожелаешь, мама.

— Будьте добры, выпишите чек на клинику детей Ла-Паза, — попросила Андрианна, когда он снял трубку телефона. Затем она повернулась к Портеру, который сидел с красным лицом и раздраженно тер свой подбородок. — Это неофициальное название клиники, — признала она. — Названия еще как такового нет, но я думаю, что оно появится.

Андрианна написала в документе сумму: миллион долларов. Все остальные сидели и наблюдали за ней в неловком молчании. Улыбаясь, она подписалась Андрианной Дуарте.

Сумма, на которую она выписала собственный чек, была ничтожна в сравнении с этой. Теперь детская клиника Джерри Херна, на месте которой были пока лишь автомобили и цемент, стала гораздо ближе к тому, чтобы стать реальностью. И вот так, из пепла несбывшихся мечтаний, вырастает новая значительно лучшая мечта, очаровывая своей красотой, торжественно размышляла она сама с собой, чувствуя себя почти что вне себя от радости.

— Вы тоже могли бы стать богатой, если бы решили оставить деньги себе. Интересно, что вы этого не сделали. — Вдова в течение нескольких секунд задумчиво смотрела на Андрианну, потом добавила: — Знаете, вам нужно было выйти замуж за Джино Форенци. Учитывая ваше происхождение, для вас это был бы прекрасный брак.

А потом до Андрианны дошло, что все эти годы миссис Уайт следила за ней, даже после того, как умер Эндрю Уайт, и она задалась вопросом: почему? Почему она продолжала следить за дочерью Елены?

Потому что та взаимная договоренность, которую выработали она и ее муж, давили на ее грудную клетку… Потому что, когда все было сказано и сделано, она ревновала к Елене, ревновала к существованию Андрианны. Возможно, что в конце концов все ее усилия сохранить состояние и репутацию Уайтов не стоили этого.

Лишь позднее, когда она уже находилась на борту самолета, летевшего в Лос-Анджелес, все еще мечась в нерешительности, все еще не совсем уверенная в том, что то, что подсказывало делать сердце, было правильным, Андрианна поняла, что вдова ее отца, как и Глэдис Гарсиа, была еще одной Николью, которая выбрала обеспеченность и безопасность вместо романтической жизни, вместо шанса на любовь. У Глэдис был свой видеомагнитофон, у Николь — свои идеальные званые обеды, а Бабс Уайт имела свою репутацию и свое состояние.

Сейчас она была даже меньше уверена в том, что ее мать была не права. Может быть, она и не была такой уж дурой. Хотя ее обманывали, все равно хоть короткое время, но она прожила свои золотые дни…

И Андрианна окончательно решила: если Джонатан согласится, то она готова использовать свой шанс на золотые дни, на все эти украденные у вечности мгновения, которые будут длиться до самого конца…

Был январь, но строчка из старой песни — «тоже может быть весна» — постоянно крутилась в ее голове.

Перед тем как она выключила радиоприемник, диктор программы «Сегодня в Лос-Анджелесе» любезно сообщил, что наступило великолепное утро с температурой около семидесяти двух градусов в городе (шестьдесят девять на пляжах, на несколько градусов больше на окраинах и на несколько градусов прохладнее в горах), с почти нулевой влажностью и при отсутствии какой бы то ни было туманной дымки.

— О, да! — Она глубоко вздохнула. Это был редкий и прекрасный день. Сегодня из огромных, от пола до потолка, французских окон ее чудесной новой спальни (почти лишенной мебели, если не считать широкую роскошную кровать с балдахином, изящное зеркало и мягкий ковер цвета прекрасного розового персика) в ее чудесном новом доме, построенном, словно гнездышко, на вершине горы, ясно виднелась линия горизонта, где небо встречалось с морем — необычное явление, встречающееся редко, несмотря на страстные обещания агентов, продающих похожую на драгоценности мультимиллионную собственность в Бел-Эйр.

Это был великолепный день для свадьбы, и она не сомневалась, что он являлся доброй приметой, что Пенни и Гай будут очень счастливы… Настолько, насколько способны на это люди. Как она и Джонатан. Еще день означал, что церемония пройдет точно по плану Пенни.

Вдруг, несмотря на теплую погоду, Андрианна поежилась.

Гай! И Джино! Она увидит их обоих сегодня впервые за много лет, хотя и часто разговаривала с первым по телефону. В общем-то она беседовала с ним совсем недавно, когда позвонила ему сообщить, как ей радостно на душе от того, что он и Пенни решили пожениться. Возможно, это не было необходимым, но ей очень хотелось пожелать Гаю счастья, пожелать ему любить Пенни так же, как она любила его. Повесив трубку, Андрианна почувствовала удовлетворение. Так произошло своеобразное прощание с тем временем, когда они в детстве играли в любовь. Правда, оба немного всплакнули, но то были добрые слезы.