Этим мы и были ― самовозобновляющимся кругом удовольствия и любви. Мы одновременно отделились друг от друга, и я поднялась по распростертому телу Луки, облокотившись на его грудь и собственный локоть. Бедра приподнялись, и я насела на него, позволяя проникнуть внутрь одним легким движением. На этот раз не было никакого постепенного погружения, лишь полное, глубокое, мгновенное проникновение, сладостный отказ от сопротивления со стороны моего тела.
Его руки вдавили мои бедра в свои, снова приподняли их и вновь вдавили. Он нашел мои губы своими в тот момент, когда мы оба достигли пика. На этот раз не было ни стонов, ни криков, лишь шепот, вздохи и имена друг друга на выдохе в момент умопомрачительного расслабления.
Я не помню, как мы уснули. Проснулась я, связанная с ним, липкая, грязная и удовлетворенная, с больной от вина головой. В окно пробивались лучи солнца.
У меня появилась привычка оставлять нетбук рядом с кроватью, близко под рукой, чтобы писать сразу же, как только я просыпаюсь, и записывать воспоминания предыдущего дня, пока они еще свежи.
Лука пошевелился, так что пришло время для утренней любви, а потом ―
в душ, и кофе.
Я почти готова сказать это. Его семья права, мой страх ― это единственное, что сдерживает меня. Но на самом деле, мой страх весьма силен. Когда я думаю о фразе «Я люблю тебя», то вспоминаю Гарри и то, как я говорила ему это каждый день более десяти лет, лишь изредка слыша те же слова в ответ и еще реже наблюдая их доказательство. И понимая во внезапном, резком и надрывном откровении, что он никогда на самом деле не любил меня.
Лука проснулся и смотрит, как я печатаю, затуманенным со сна взором. Вокруг его бедер обвилось одеяло, под головой рука, а на губах едва заметная улыбка.
― Отложи эту штуковину и иди ко мне, ― промолвил он.
А я продолжаю печатать, пока он ко мне тянется, просто чтобы его позлить. О боже, он нечестно играет, он трогает мою киску, пока я печатаю. Интересно… не могу сконцентрироваться, не могу думать, а теперь…
…к черту все, закончу писать позже.
Глава 5
Я решила оставить предыдущий кусок неоконченным, как есть. Мне показалось, это даже мило.
Сижу на пляже на западном побережье Италии. Не знаю, как называется этот старинный городок с живописными руинами на утесе и каменными строениями, слышавшими болтовню жителей задолго до того, как на тропах Америки появились первые следы европейцев.
Я приехала сюда на поезде, чтобы подумать и принять несколько решений на трезвую голову.
Думать телом и сердцем рядом с Лукой слишком уж просто. Разум и логика отодвигаются на задний план, и если уж мне нужно принять рациональное решение, то необходимо отойти от тяжелого наркотика под названием Лука.
Но ведь он же не наркотик, так? Он не видоизменяет мой разум и не меняет меня. Он превращает меня в того человека, которым я действительно являюсь. С ним я беззаботная, раскрепощенная, свободная и полная жизни. Его семья такая любящая, такая щедрая и приветливая, что среди них я чувствую себя в кругу семьи больше, чем среди собственных родственников в Штатах.
Мой отец ― холодный и осуждающий человек, легко ставящий ультиматумы и жесткие требования, но с трудом выражающий привязанность, ободрение и комплименты. Мать у меня такая же, но более склонная к пассивной агрессии, предпочитающая выжидать, наблюдать и собирать доказательства против тебя, и лишь потом бить, когда наступит правильный момент. Она ― гений тактики.
Лиа у нас Мисс Совершенство. Сплошные пятерки, без малейших усилий. Капитан группы поддержки, член дискуссионного клуба, вице-президент студсовета в течение трех лет, популярная, веселая, стройная. Вышла замуж за стабильного, заботливого мужчину после недолгой помолвки, родила детей, обзавелась домом с настоящим белым, мать его, забором. Для всех ее жизнь была такой же элегантной и идеальной, как и она сама. А потом она трахнула моего мужа.
Не то, чтобы я сильно об этом жалела.
Не могу представить, чтобы Элизабетта спала с мужем Лючии. Такое просто невозможно. Никак.
Забавно, я едва помню Штаты. Я все больше говорю по-итальянски. Я только что поняла, в дневнике этого не видно, потому что я перестала транскрибировать итальянский, кроме тех моментов, когда кто-то говорит по-английски и резко перескакивает на итальянский. Мне даже сон снится на итальянском. А во время секса с Лукой я выкрикивала его имя и вместо «да, да, да» по-английски стонала то же самое по-итальянски.
И даже сейчас, когда я думаю, что пора отправляться домой, в моей голове возникает изображение дома во Флоренции ― дома, полного света, смеха и любви. И Лука. Я вижу себя во Флоренции, в маленькой квартирке неподалеку от дома Доменики и Данте. В горшке на окне стоят цветы, белье сушится на веревке по старинке, скатерть в клетку на круглом столе, а из старой бутылки вина торчит свечка.
А однажды, возможно, по этой квартире будет бегать маленький мальчик или девочка с иссиня-черными волосами, смуглой кожей и лазурно-голубыми глазами.
Солнце садится, и ярчайшие блики оранжевого света отражаются от покрытой рябью синевы океана. Кричат чайки, вдалеке брызгаются в волнах дети. На горизонте мелькает белый парус.
Итак, решение.
Боюсь ли я любить Луку? Да. Да, черт меня дери. Я боюсь, что все это закончится так же, как с Гарри, и я застряну в Италии иностранкой без гроша в кармане и каких-либо связей, старой, одинокой и слишком уставшей, чтобы начать все заново.
Я боюсь, что мне снова будет больно, что меня вновь предадут. Боюсь заводить с ним ребенка, потому что это будет означать, что я навечно с ним связана, и если все закончится, если он мне изменит или не будет любить до конца наших дней, то я окажусь в полной жопе.
Но я знаю ― и сердцем, и разумом, ― что он любит меня просто так. Знаю на уровне инстинктов. Он приехал в Париж после первого же звонка, даже несмотря на то, что я убежала от него целых два раза. Он показал мне чудеса секса. Показывает каждый день, что я красива и стою любви.
Он называет меня «любимой» по-итальянски. Он смотрит на меня с обожанием, светящимся в глубине угольно-черных глаз. Он касается меня так, словно я ― произведение искусства, скульптура, созданная Господом только для Луки, для него одного.
И так оно и было.
Он почти заставил меня вновь поверить в Бога, хотя я перестала давным-давно.
Он любит меня.
А я люблю его.
Глава 6
Я пишу эти строки под молчаливое покачивание вагона поезда. Еще один поезд. На этот раз из Флоренции в винодельню в Тоскане. Зачем я еду в Тоскану? Чтобы найти Луку.
Он не сбежал, как я, но он внезапно ушел.
Я сошла с поезда во Флоренции и практически побежала к дому его родителей, чтобы найти его и рассказать все новости. Я ворвалась во двор через калитку, выкрикивая его имя. Во дворе было пусто и тихо.
Я остановилась, смутившись. Он сказал, что будет здесь, когда я вернусь, сказал, чтобы я ждала его. Перед отъездом я позвонила ему из отеля и сообщила время приезда поезда.
Так где же он?
Я зашла на кухню и увидела за столом Доменику, пьющую кофе и раскладывающую пасьянс. Я налила и себе чашку, добавила сахара и села, сгорая от гнева. Мое дыхание, видимо, помешало пасьянсу Доменики, и она раздраженно на меня посмотрела, но затем увидела мой печальный взгляд.
— Его вызвали на работу, дитя. Там что-то случилось в одной из… Этих, ох, Матерь Божья, как там… Винных? Нет. Где делают вино. Не могу вспомнить подходящее слово. Но он поехал туда. В Монтепульчано. Сказал, что вернется через несколько дней.
— Винодельня, — сказала я.
— Да, именно. Спасибо. Так вот, пожалуйста. Не волнуйся. Расслабься и выпей еще кофе. Помоги мне приготовить ужин. Поиграй со мной в карты. Глазом не успеешь моргнуть, как он вернется.
Я покачала головой.
— Нет, Доменика. Я не могу ждать. Мне нужно с ним поговорить.
— Да? — Доменика не оторвала взгляда от карт, но я чувствовала, как в ней нарастало любопытство.
Почему-то я решила ответить ей по-итальянски.
— Io lo amo (Я люблю его).
— Я знаю, figlia (дочка), — сказала она. — И он тебя тоже.