Мы находимся в больнице. Ее семья ждет на улице, они пожелали ей скорейшего выхода вместе с ребенком и теперь настала моя очередь. Я ничего не могу произнести, поскольку слишком боюсь сломаться. Я чувствую, словно внутри меня полыхает огонь, я никогда не испытывал такого страха за всю свою жизнь.
— Ты передашь Томми, что я люблю его и всегда буду любить, — говорит она, ее голос слегка дрожит и виден страх в ее глазах. Похоже, ей также страшно, как и мне.
— Черт, я не смогу этого сделать. Бл*ть скажи ему все сама, — говорю я.
— Скажи мне что-нибудь хорошее, — тихо просит она.
Я не могу. Если я перестану быть сукиным сыном, то закричу и завою во весь голос.
— Когда ты выберешься отсюда, я хочу тебя оттрахать с такой силой, что тебя придется зашивать.
— Я сказала, скажи мне что-нибудь хорошее.
— Трудно произнести что-то хорошее, когда у тебя внутри все истекает кровью.
— Ах, дорогой.
Приходит медсестра.
— Пора, — говорит она.
Я хватаю Лейлу за руку.
— Не бойся, — шепчет она мне. — Я не боюсь.
Я хочу заплакать. Я хочу схватить ее в свои объятия и не позволить им забрать ее у меня, но я опускаю ее руку и наблюдаю, как они увозят ее на каталке через двойные двери. Я стою полностью потерянный и испуганный в пустой комнате. Я чертовски напуган, даже вздох дается мне с трудом, словно тело совершает неимоверное усилие. Я чувствую, как кто-то обнимает меня за плечо, оборачиваюсь.
— Пойдем со мной, — говорит Джек, твердо и бесприкословно. И словно потерянный ребенок я выхожу с ним на улицу, чувствуя себя полностью опустошенным. Я отпустил ее, она может умереть на операционном столе.
Мне следовало сказать ей, что она одна такая на целый миллиард.
Эпилог
«Не смелость мечтать может оказаться легкомысленностью».