Барбара Вуд - Семь демонов

— Думаю, вторая не очень-то нас жалует.

— Какая вторая?

Рон повернул голову в сторону Жасмины Шукри, которая оживленно разговаривала с Хасимом.

— Да, она встретила нас не слишком дружелюбно.

На Жасмине Шукри тоже были брюки цвета хаки и рубашка, а волосы были убраны под пестрый платок. Молодые египтянки такого типа все чаще встречались Марку в последние годы. Всеобщая эмансипация и образование сделали свое дело — они отказались от традиционного образа жизни и стали намного самостоятельнее. Жасмина Шукри выглядела воинственно. Когда она стояла так, со скрещенными на груди руками и слегка запрокинутой назад головой, слушая, как Хасим тихо говорит ей что-то по-арабски, ей не хватало только ружья за спиной.

— Я доверяю мнению Абдулы. Он сказал, что она сдала все экзамены в университете на отлично и ей уже предложили три хороших места, осталось только получить диплом. Уж не говоря о том, что она единственная, кого мы смогли найти.

Рон пожал плечами, пробормотал что-то о фотографиях, которые он хотел бы еще сделать, и ушел.

Марку, пожалуй, было бы трудно сравнить этих двух женщин. По возрасту они отличались примерно лет на десять — Алексис, наверное, было чуть больше тридцати, а Жасмине двадцать два или двадцать три.

Алексис Холстид была холодной и ослепительно красивой, как сапфир, Жасмина, напротив, казалась теплой и темной, как полированное черное дерево. Каждая была привлекательна по-своему.

Презрение в зеленых глазах Алексис Холстид было вызвано высокомерием и самодовольством, злоба в пылающих глазах Жасмины свидетельствовала о ненависти к иностранцам. С каждой из них, думал Марк, по определенным причинам обращаться нужно крайне осторожно.

Он развернулся и не торопясь пошел вниз, туда, где вода омывала глинистый берег. Он смотрел на пальмы, растущие на другой стороне, за которыми простиралась песчаная возвышенность с руинами Ахетатона.

Подойдя к самой кромке воды, он стал пристально всматриваться в огромную желто-коричневую пустыню, начинающуюся вдалеке на границе плодородных полей за Эль-Тиль, у подножия горного массива. Он снова думал о том, как обидно, что Рамсгейт почти ничего не написал о местоположении своего лагеря. А вдруг его решение поставить палатки у входа Королевского Вади окажется ошибочным. Лагерь Рамсгейта мог находиться в любой точке области размером в шестьдесят квадратных километров. И, кроме того, где им следует начинать поиски цоколя? Что подразумевалось под этой «собакой» и где она может быть? Ведь, по словам Рамсгейта, там и находится гробница.

Марк закрыл глаза и, ощущая на лице теплый ветерок, попытался представить ослепительно белые соборы и дворцы, некогда возвышавшиеся на этом безлюдном пустынном плато. Он представил себе, как фараон Эхнатон и царица Нефертити едут по улицам города в своей блестящей, украшенной серебром и золотом колеснице, ему показалось, что он слышит возгласы тысяч людей, восторженно приветствующих своего живого бога.

Ахетатон, «Горизонт Атона», самый романтический и загадочный из всех древних городов, от которого теперь осталась лишь груда камней, напоминающая о некогда великолепных постройках.

Что-то случилось здесь три тысячи лет назад, что-то страшное и необъяснимое, что побудило жрецов Амона объявить эту пустынную местность проклятым местом и спрятать тело царя-еретика в неизвестной гробнице…

— Эфенди?

Марк обернулся.

— Простите, вы, кажется, не слышали меня.

Теперь и Марк услышал крики вдалеке и увидел собравшихся на причале людей, которые яростно размахивали руками, и по их взбешенным лицам было ясно, что там происходит что-то неладное.

— Что случилось, Абдула? — спросил он.

— Эфенди, у нас проблемы.

Между двумя владельцами фелюг разгорелся спор, так как каждый из них хотел переправлять экспедицию через Нил. Марк разрешил спор полюбовно, распределив груз и пассажиров между двумя лодками и заплатив каждому перевозчику по пять фунтов. В одну лодку сел Абдула, два его помощника и гафир, туда же поместили и весь багаж, а другую лодку заняли американцы, Марк, Жасмина и Хасим.

Фелюгам потребовалось полчаса, чтобы переплыть широкую реку. Никто не нарушал задумчивого молчания, пока старомодные суденышки спокойно скользили по воде. Сидя в грязной лодке, дно которой было усеяно окурками и обломками сахарного тростника, они слушали мерный плеск воды о ее борт.

Когда они добрались до противоположного берега, там уже собралась целая толпа народа. Жители деревни, оставившие по особому случаю работу в поле, молча наблюдали, как иностранцы один за другим сходили на глинистый берег. Были слышны только короткие приказы Абдулы, пока багаж под его руководством грузили на ослов. Когда Алексис Холстид, поддерживаемая своим мужем, последней ступила на берег, тишину полуденного зноя внезапно разорвал оружейный залп. Грохот долетел до близлежащих скал и вернулся обратно гулким эхом, похожим на раскаты грома. Когда шум утих, Абдула подошел к Марку и сказал:

— Так они торжественно приветствуют вас и вашу группу, эфенди.

Толпа расступилась, чтобы пропустить иностранцев. На лицах крестьян было написано нескрываемое любопытство. И когда Марк поднял руку и поприветствовал их громким и отчетливым «ах-лаан!», то со всех сторон послышалось: «Ах-лаан ва салаан!» Затем круг деревенских жителей снова сомкнулся, и они последовали за новоприбывшими.

Абдула вел группу вдоль по тропинке, идущей между двумя только что вспаханными полями. Это были плоские участки земли, покрытые сетью оросительных канавок, с растущими кое-где финиковыми пальмами. Зимний урожай пшеницы был уже собран, и землю готовили к летнему посеву фасоли. Молодая феллаха сидела на земле и лепила из кукурузного теста плоские круглые лепешки, которые она затем выставляла в больших деревянных тарелках сохнуть на солнце. Когда группа проходила мимо, она застенчиво улыбнулась и прикрыла лицо платком. Поблизости скрипели колеса деревенского саккие, водяного насоса, который приводился в движение тощим ослом, ходившим бесконечными кругами вокруг колодца. Набирающие воду женщины остановились, чтобы поглазеть на проходящих мимо иностранцев, при этом они поспешно прикрыли лица черными платками.

Деревня выглядела как беспорядочная кучка земляных холмиков на границе плодородных полей и безводной пустыни. Ее бедные, прилепившиеся друг к другу, покрытые хворостом хижины проглядывали сквозь окружающие деревню пальмы, акации и платаны. Гости шли теперь по пыльной дороге вдоль зеленого пруда с застоявшейся водой, который одновременно служил водопоем для скота и купальней для детей. Кроме того, из него брали воду для изготовления кирпичиков из спрессованного ила и для стирки. От пруда исходил гнилостный запах. Иностранцы наморщили носы и быстро отвернулись.

Рядом с прудом находилось деревенское гумно, площадь, покрытая утрамбованным песком и коровьим навозом. Медленно вращались, перемалывая свежие стебли, тяжелые деревянные жернова с особыми плоскими лезвиями для измельчения соломы, приводимые в движение старым буйволом. На козлах сидел феллах и управлял животным. Другие мужчины, облокотившись на вилы, провожали проходившую мимо группу равнодушными взглядами.

Повсюду роились мухи, и воздух был наполнен отвратительным запахом. Марк бросил быстрый взгляд через плечо и заметил, что Алексис Холстид прикрывает нос надушенным платком.

Мужчина, которому прежде всего надлежало нанести визит, был высшим авторитетом в деревне. Хотя официально каждой провинцией в Египте управлял комиссар, так называемый мамур, в распоряжении которого находилась группа вооруженных полицейских, реальная власть на самом деле принадлежала умде, деревенскому старейшине, выбранному феллахами. Умда был всегда самым уважаемым человеком, тем более что в его распоряжении обычно находился единственный в деревне телефон. Умдой в Эль-Тиль, самой большой деревне Тель Эль-Амарны, оказался мужчина преклонных лет, чей дом единственный в деревне был выкрашен в белый цвет.

Гостей повели по пыльной улице, настолько узкой, что им пришлось идти друг за другом гуськом.

Местные жители не отставали от них ни на шаг, теперь они перестали смущаться и шли, весело болтая. Они то и дело поглядывали на огненно-рыжие волосы Алексис Холстид и отпускали замечания по поводу качества ее хны. Из узких дверей домов разносились всевозможные запахи, хотя, конечно, резкий запах жженого коровьего навоза заглушал все остальные. Марк и его спутники постоянно отмахивались от мух, и когда они наконец добрались до маленькой, залитой солнцем площади, на которой стоял побеленный дом умды, они были мокрые от пота и мечтали только о том, как бы поскорее добраться до лагеря.