Барбара Вуд - Семь демонов

Марк снова занял свое место на табурете и начал сортировать оставшиеся предметы, найденные на месте костра. Они главным образом состояли из личных вещей: маленькое зеркало, запонка, каблук от сапога… Все обгоревшее, покрытое сажей, бесформенное. Абдула с крайней добросовестностью позаботился о том, чтобы все, именно все, что нашли его рабочие в каньоне, было упаковано в ящик. Поэтому Марк постоянно натыкался на ничего не значащие камни или головешки, которые после первого же осмотра отправляли в мусорное ведро. Это был кропотливый, изнурительный труд, и Марк, с головой погрузившись в работу, даже не заметил, что на долину уже опустилась ночь.

Из рабочего поселка доносился приглушенный голос рассказчика историй. Подыгрывая себе на ребабе, однострунной скрипке с пронзительным звуком, шаир занимал своих слушателей песней о героических подвигах Абу Саид ель-Хилали и его отважных товарищей. Голос шаира, исполненный тоски, воспевал прелести Алии, жены Абу Саида, и нежные слова растворялись в пурпурной ночи. Ветер доносил трогательную мелодию до притихшего лагеря.

Марк настолько был занят своей работой, что почти не замечал песни. Он даже не слышал одобрительных возгласов феллахов, звучавших время от времени, когда певец рассказывал о подвигах, которые им особенно нравились. Марк взял в руки кисть и начал счищать копоть с большого плоского камня, который Абдула упаковал в ящик вместе с остальными находками. Это был кусок известняка, около тридцати сантиметров длиной, двадцати сантиметров шириной и примерно шести сантиметров толщиной. Сначала Марк подверг его предварительной очистке, как он это делал с остальными предметами, которые, как правило, выбрасывал после первого же осмотра через лупу.

Шаир рассказывал слушателям легенды о мужестве заколдованного Антара, и когда феллахи в знак одобрения воскликнули: «Аллах! Аллах!» — Марк взял в руку лупу и начал внимательно исследовать камень, который казался гладким на ощупь.

Шаир закончил свой героический рассказ и перешел к хвалебным песням Магомету и Иисусу, добродетелям которых он посвятил целую эпопею, полную невероятных подвигов и чудесных деяний. Феллахи, сидящие вокруг него, начали прихлопывать в такт песни.

Марк перевернул камень и склонился над лупой. Затем он встал и поднес камень ближе к свету.

Когда шаир достиг высшей точки своего восхваления, феллахи радостно закричали и стали подбрасывать вверх шапки.

Раскрыв рот от удивления, Марк так и остался стоять на месте, глядя на кусок камня в руке.

— Фу! — сказал Рон. — Жара совсем уже невыносимая. Долго мы еще здесь пробудем?

Марк оторвался от работы, вытер пот со лба и быстро окинул взглядом каньон. За полчаса, которые он провел, склонившись над фотографиями, исчезли последние остатки тени. Солнце было в зените. В каньоне, несмотря на его выцветшие, ослепительно белые стены и светлое дно, было жарко, как в раскаленной печи. Рабочие Абдулы, выстроившись длинными рядами, работали медленно, но терпеливо. В длинных одеждах, с тюрбанами на головах, они без устали орудовали кирками и лопатами, делая раскоп по заранее подготовленной разметке. В другом ряду стояли подростки и молодые мужчины, которые передавали по цепочке ведра с галькой. Высокий стройный Абдула Рагеб горделиво расхаживал между ними.

Марк поправил солнечные очки.

— Мы скоро закончим. Еще час или около того.

Он снова принялся изучать фотографии, разложенные на капоте «лендровера». Это были снимки известковых фрагментов, обнаруженных им накануне вечером. После того как Марк при осмотре находок наткнулся на второй фрагмент, они с Роном провели полночи, очищая и исследуя камни. Только на рассвете они разочарованно оставили работу. Хотя и выяснилось, что оба камня действительно являлись частями первого из найденных Рамсгейтом фрагментов, но они были уже далеко не в том состоянии, в каком он их обнаружил. Рано утром Марк еще раз собственноручно просеял кострище через сито и с горечью признал, что эти потемневшие осколки и горстка пепла были единственным, что осталось от великолепных фрагментов стелы. Но, несмотря на это, они понимали ценность находки, которая попала им в руки.

Рамсгейт был прав, утверждая, что «со стелой что-то не так». Она действительно не была похожа ни на одну из до сих пор известных. В результате долгой и кропотливой работы Марку и Рону удалось различить очертания семи вырезанных на камне фигур, но назвать они могли пока только четыре из них, это были Амон, защитник Фив, известный также под именем Сокрытый; Ам-мут, чудовище, состоящее из частей различных животных и называемый Пожирающим; Акер, антилопа с головой птицы; и, наконец, Сет, убийца Осириса.

Амон Сокрытый находился в центре фрагмента, остальные шестеро преклонялись перед ним. Ни одна из представленных фигур не была похожа на человека. Картуш Тутанхамона был хорошо читаем и содержал объяснение того, почему эти существа высечены не в том особом стиле, который был принят в Амарне. После падения Эхнатона на трон взошел Тутанхамон, и искусство вернулось к своим старым формам, как будто бы царя-еретика вообще никогда не существовало. Стела была, очевидно, заказана жрецами Амона, после того как был восстановлен прежний порядок.

Марк приподнял солнечные очки, чтобы смахнуть с глаз капельки пота.

— Нам нужен цоколь стелы, Рон. Без него мы никогда не узнаем, где искать гробницу.

Хасим ель-Шейхли вылез из «лендровера», где он делал заметки для своего отчета, и присоединился к египтологам.

— Я решил повременить с моим докладом начальству в Каире, пока мы не сможем представить им что-нибудь существенное.

Марк кивнул в знак согласия. Он отвлекся от Хасима, увидев Жасмину, которая шла к ним по песку. Позади нее виднелись несколько феллахов, которые с закрытыми глазами и опущенными головами сидели, прислонившись к скале. Когда она подошла ближе, Марк заметил, что ее смуглая кожа покрыта мелкими капельками пота. Он также отметил про себя, что ему нравится ее стройная фигура и экзотические черты лица. Он приветливо улыбнулся ей.

— Рабочим больше негде укрыться от солнца, доктор Дэвисон. Этих людей нужно доставить обратно в лагерь. У них солнечный удар.

Марк кивнул. Потом он обернулся и позвал Абдулу. Когда тот посмотрел в их сторону, Марк замахал руками над головой. А Жасмине он сказал:

— На сегодня все.

Сенфорд Холстид рассматривал полуденный перерыв как откровенную трату времени, несмотря на то что температура в каньоне была значительно выше сорока градусов. Разве эти люди не привыкли к жаре?

Он посмотрел на занавеску, разделяющую палатку на две половины, и услышал, как его жена беспокойно ворочается во сне. Затем он отвернулся и, сложив руки на животе, стал снова смотреть в потолок. Он опять задумался над проблемой, которая занимала его целый день. Утром Холстид обнаружил кровь в моче. Возможно, это совсем ничего не значит, возможно, он напрасно беспокоится. Но если это не прекратится, ему придется поговорить с глазу на глаз с доктором Дэвисоном.

Гафир переступил с ноги на ногу, снял ружье с одного плеча и повесил его на другое. Его работа, состоявшая в охране лаборатории с запасами чая и колы, была исключительно нудным, но очень прибыльным делом. Он зарабатывал семь фунтов в неделю и уже знал, на что их потратит.

Солнце достигло зенита, так что стены палатки не отбрасывали ни малейшей тени. Все члены экспедиции отправились отдыхать, что он и сам с удовольствием сделал бы. Кроме бесконечных песчаных холмов, вокруг не было ничего, что могло бы его хоть немного развлечь. Когда мучительная жара и смертельная скука начали его одолевать, он снова подумал о деньгах.

Когда гафир услышал шорох за спиной, он обернулся. Белая стена палатки ослепила его. Он затаил дыхание и прислушался. Что-то тихо и плавно передвигалось внутри палатки.

Он метнул быстрый взгляд на лагерь. На улице никого не было и ничто не шевелилось. Единственным звуком под безбрежным океаном безоблачного неба был слабый гул генератора.

Только в палатке что-то продолжало царапаться и скрестись.

Гафир не отрывал слегка прищуренных глаз от входа в палатку. Он не мог себе представить, чтобы что-то проскользнуло мимо него внутрь. Значит, где-то была дыра.

С ружьем наперевес он медленно обошел палатку, выискивая своим здоровым глазом дырки в брезенте и то и дело останавливаясь, чтобы прислушаться к шуршанию внутри. Что бы это ни было, оно было или очень большим или его там было много.