Когда гафир вернулся на прежнее место, его губы искривились в злорадной усмешке. Он уже давно хотел на деле испытать свое ружье и подстрелить хотя бы несколько крыс.
Осторожно, чтобы они от него не ускользнули, он приоткрыл дверной полог и вошел в полумрак палатки. Через щель внутрь проникло немного дневного света, осветившего ящики, табуреты с высокими сиденьями и рабочие столы. Он пробежался глазами по полу, но ничего не заметил. Внезапно кто-то ударил его и вырвал из рук полог. Дверь закрылась, и в палатке мгновенно стало темно. Гафир успел только испуганно вскрикнуть, как кто-то выхватил у него ружье, и черный силуэт вырос перед ним — он был темнее, чем свет в палатке, и настолько ужасным и огромным, что у гафира подкосились ноги.
С перекошенным от страха лицом египтянин бросился на колени. Незнакомец грозно возвышался над ним, уставившись на него продолговатыми глазами. Он поднял свои гигантские руки. Гафир прошептал: «Аллах…» — и оцепенел.
Марк вытянул перед собой руку с фотографией Нэнси и долго рассматривал ее. В его воображении она была как живая, и он перебирал в памяти счастливые моменты, проведенные вместе с ней: их первую встречу, выходные дни в Санта-Барбаре, ночные купания в морском прибое на южнокалифорнийском побережье. Ему бы хотелось, чтобы она была сейчас здесь и лежала вместо Рона на кровати рядом с ним. Они могли бы любить друг друга, пока все остальные спят. У Марка устала рука, и он опустил ее.
Нет, все было бы совсем не так, как он рисовал себе в своем воображении. Нэнси не стала бы здесь спать с ним. Походную кровать она сочла бы неудобной, она бы с трудом выносила жизнь в лагере и была бы постоянно всем недовольна.
Тут ему вспомнилась Жасмина, ее темные, влажные глаза, ее коричневая кожа. Какой все-таки хрупкой и ранимой она казалась. В последнее время Марк все чаще думал о Жасмине Шукри.
Высокий, пронзительный крик прервал послеобеденный отдых Марка. Он прозвучал как голос совы или сокола. Но когда крик повторился, Марк понял, что это был человеческий голос. В одно мгновение они с Роном были уже на ногах.
Когда они выскочили на солнечный свет, который на время ослепил их, они заметили и других членов экспедиции, пробегающих мимо них. Они услышали взволнованный голос Холстида и потом снова истошный, похожий на птичий крик.
Марк и Рон побежали вслед за остальными и увидели старую Самиру, которая, как черные крылья, раскинула руки в своем широком платье и, устремив глаза к небу, пронзительно завывала. У ее ног лежало человеческое тело.
— Боже мой! — крикнул Рон. — Что это?
Марк внезапно остановился. Ужас как будто парализовал его. На песке, прямо перед лабораторией, которую он должен был охранять, лежало скрюченное обнаженное тело гафира. Его лицо, с застывшими, вытаращенными глазами и испуганно перекошенным ртом, все было покрыто какой-то коричневой жидкостью, которая вытекала у него изо рта и капала на песок. Его руки и ягодицы были тоже измазаны этой жидкостью.
На мгновение Марку показалось, что земля уходит у него из-под ног. Потом он снова овладел собой и заметил остальных — полураздетые, они стояли, застыв от удивления.
Холстид попятился назад и схватился за живот, его начало рвать.
Хасим ель-Шейхли, так же как Рон и Марк без рубашки, повалился на стену палатки и медленно сполз на землю.
Марк огляделся в поисках Абдулы. Угрюмый египтянин только что появился. Он стоял чуть в стороне и затуманенным взором смотрел на обезображенное тело гафира.
— Марк! — прошептал Рон. — В дневнике Рамсгейта…
— Да замолчи ты! — Марк повернулся к своему бригадиру. — Абдула!
Абдула Рагеб подошел к нему:
— Да, эфенди?
— Что здесь произошло?
— Не знаю.
Марка трясло от злости.
— И ты не имеешь понятия, кто это сделал?
Выражение лица египтянина оставалось непроницаемым.
— Нет, эфенди.
— Убери тело, Абдула, разыщи его семью и взгляни, не украдено ли что-нибудь из палатки.
— Я хочу знать, кто это сделал, черт бы его побрал! — прорычал Марк и ударил кулаком по столу.
Абдула, доводивший его своей невозмутимостью почти до белого каления, упрямо молчал.
— Это произошло не из-за колы, в палатке ничего не тронуто! Следовательно, он был убит по личным мотивам! Кто-то должен был затаить на него злобу! Итак, я хочу, чтобы с этим было покончено, и причем немедленно! Понятно?
Марк смотрел на своего бригадира и впервые за долгое время их знакомства чувствовал непреодолимое желание придушить его. Остальные с каменными лицами молча сидели в палатке. Только старая Самира ходила взад и вперед, механически выполняя свою работу. Обнаруженный труп настолько потряс ее, что потребовалось немало усилий, чтобы ее успокоить. Только появление шприца из сумки Жасмины заставило ее замолчать. Единственным, кого с ними не было, был Сенфорд Холстид, у которого снова открылось сильное кровотечение из носа.
Голос Абдулы звучал спокойно и размеренно:
— Его не любили, эфенди. У него было много недоброжелателей. Думаю, он обидел чью-нибудь жену.
— Послушай, Абдула, я не хочу, чтобы мой лагерь становился полем битвы для этих людей! Пусть они разбираются где угодно, но только не здесь! Понятно?
— Да, эфенди.
Марк съежился на скамейке и закрыл лицо руками. Он задыхался от запаха кипящей на плите чечевицы.
— Его семья уже знает об этом? — спросил он с мукой в голосе.
— У него был только престарелый дядя в Хаг Кандиль. Я позабочусь о том, чтобы ему сообщили и чтобы его племянника похоронили подобающим образом. Кроме того, я выплачу старику компенсацию.
— Да, сделай это. И, Абдула… — Марк посмотрел на своего старого друга, — …спасибо.
После того как Абдула ушел, все некоторое время сидели молча и неподвижно, стараясь не смотреть друг другу в глаза. Вместо этого они мрачно рассматривали свои руки или чай. Три часа прошло после страшного происшествия, но ужас все еще глубоко сидел в них.
Наконец Рон прервал молчание:
— Чего я не понимаю, так это… все произошло абсолютно бесшумно. Думаю, некоторые из нас не спали, но никто не слышал ни единого звука.
— Это еще ничего не значит, — возразил Марк сдавленным голосом. — Они могли убить его в другом месте, а потом принести сюда тело.
— Но зачем?
«Боже, — подумал Марк, — если бы я только знал зачем!»
— Зачем кому-то понадобилось это делать? Думаю, это действительно выглядит так, как будто он…
Марк глубоко вздохнул и посмотрел другу прямо в лицо.
— Рон, давай не будем больше продолжать эту страшную тему. Нам нужно как можно быстрее забыть о случившемся.
— Марк, убить человека — это одно дело. Но заставить его есть дерьмо…
— Рон, пожалуйста…
— Мне представляется это… — послышался тихий голос Хасима ель-Шейхли, — как будто кто-то хочет нагнать на нас страху.
Марк, почувствовав, что его снова начинает колотить, судорожно стиснул кулаки. Он должен был взять себя в руки и, кроме того, успокоить других.
— Нам не следует больше ни слова упоминать о происшествии. Мужчина стал жертвой какой-то внутренней распри в его племени. Будем надеяться, что они ограничатся только одним убитым, так как мне не хотелось бы, чтобы полиция мамура начала расследование и прервала нашу работу. Что касается… того, как он был убит, то это сделано не для того, чтобы нагнать на нас страху. Это нужно рассматривать как предостережение его друзьям или тому, кто задумает отомстить за него. Теперь я предлагаю, — Марк устало поднялся, — всем отдохнуть до ужина.
Марк снова провел вечер, исследуя в лаборатории жалкие остатки экспедиции Рамсгейта. Потом к нему присоединилась Жасмина. Она нервничала и не могла заснуть, объяснила она, почти что извиняясь. Они уселись на высокие табуреты и спокойно болтали за чашкой чая из корицы. Она называла его Марком и казалась более раскованной, чем прежде.
Теперь он, уставший, медленно брел к своей палатке, которую делил со своим другом. К своему огромному удивлению, он обнаружил, что в ней все еще горит свет.
Внутри он увидел Рона, который, сидя по-турецки на кровати, держал на коленях раскрытый дневник Рамсгейта. У его левого колена лежала фотография верхнего фрагмента стелы. Когда Марк вошел, он даже не поднял головы.