— Прошлой ночью я видела сон, хагг, в котором мне явился ангел. Он возвестил мне, что сегодня у меня будет сын и все жители долины будут ликовать. Сначала я приняла это за бессмыслицу, но теперь вижу, что это было пророчество. Разрешите мне помочь жене Хабиба, хагг.
Марк три часа прождал около дома. Многие мужчины из Эль-Тиль составили ему компанию. В наполненном запахом чая и гашиша воздухе раздавались отрывистые голоса феллахов и постоянно повторяющиеся крики роженицы. Из дома много раз выбегала феллаха с закрытым лицом, державшая в руках наполненную кровавой жидкостью миску, потом она быстро возвращалась обратно с чистой водой из Нила. Сидя на корточках в тени у стены, Марк не переставал надеяться, что предсмертные страдания вот-вот закончатся.
Незадолго до заката солнца из дома вышла Жасмина с мокрым кричащим ребенком на руках, и мужчины повскакали с мест. Она положила новорожденного, у которого на шее была повязана защищающая от сглаза голубая ленточка, перед Хабибом. Потом она откинула край пеленки, чтобы показать, что это был мальчик. В то время как мужчины кричали, смеялись и хлопали друг друга по плечу, из дома вышла феллаха со свертком в руках, в котором находились несколько колосков и пуповина ребенка, она собиралась закопать это на поле Хабиба. Послед она уже зарыла в доме.
Марк был потрясен, увидев Жасмину. Ее бронзовое лицо казалось бледным, а темные глаза утратили свой блеск и были блеклыми и безжизненными. Ее блузка спереди была вся забрызгана кровью.
— Вы хорошо себя чувствуете? — спросил он.
— Да, — вздохнула она, — но теперь нам нужно уйти.
Когда они ехали по равнине назад, солнце уже заходило и пустыня постепенно погружалась в темноту. Невысокие руины Ахетатона как будто бы раздвигались, скользя по песку, когда «лендровер» с грохотом проезжал мимо них. Жасмина сидела, прислонившись к дверце машины и прижав лоб к оконному стеклу. Ее глаза были закрыты.
— Вы были просто великолепны, — заметил Марк после долгого молчания. — Вы действительно видели сон?
— Нет.
Ведя машину по кургану и объезжая руины, Марк рискнул взглянуть на молодую женщину, сидевшую рядом с ним. Она, казалось, ушла в себя и была очень мрачной.
— Жасмина, что же, все-таки, стряслось? Вы ведь спасли ребенка!
— Да, Марк, но женщина этого не вынесла.
Сумерки были его самым любимым временем суток. Ужин был позади, основная работа закончена, и невыносимая дневная жара сменялась мягким, по-тропически теплым ветерком. Марк слышал, как феллахи в рабочем поселке хлопали в ладоши и пели. Он слышал также звуки классической гитары Дага Робертсона, долетавшие до него из фотолаборатории Рона. По бряцанью посуды и сковородок Марк определил, что Самира была все еще в кухне, заканчивая там свои дела.
Раскуривая трубку, Марк принял решение поговорить сегодня вечером со старой феллахой, когда она будет возвращаться из лагеря домой. Вероятно, с ней можно будет договориться — немного гашиша в обмен на ее коптские формы глаголов.
Он опять сидел в нескольких шагах от лагеря, на обломках старой стены, и умиротворенно покуривал трубку. Вдруг он заметил, что к нему кто-то приближается. Сначала запахло гарденией, а вскоре послышался и ее голос:
— Можно к вам присоединиться?
Марк поднял голову и недоверчиво посмотрел на нее:
— Пожалуйста. Как чувствует себя ваш муж?
— Ему снова лучше. Он сейчас занимается гимнастикой.
Марк напряженно соображал, что бы еще такое сказать.
— Вам еще не надоело жить в пустыне?
Она подняла брови:
— Я отправилась в это путешествие не ради удовольствия, доктор Дэвисон. Я приехала сюда, чтобы найти гробницу.
— И все же это, должно быть, утомительно для вас?
Она сидела к нему так близко, что почти касалась его, но Марк не чувствовал тепла ее тела.
— Доктор Дэвисон, откуда вы знаете, что для меня утомительно, а что нет?
Ее взгляд был строгим, а голос ледяным. Марк весь напрягся.
— Ну, большинство людей, которые отправляются в экспедицию, но не принимают непосредственного участия в ее работе, через какое-то время теряют обычно всякий интерес. Наше пребывание здесь может продлиться еще очень долго, миссис Холстид.
— Я терпеливая.
Марк вспомнил, как она выглядела прошлой ночью, когда как загипнотизированная в легком пеньюаре бродила по лагерю. Он мучительно подбирал слова, чтобы заполнить затянувшуюся паузу:
— Должен сказать, миссис Холстид, ваши духи действительно очень… стойкие.
— Что?
— Ваши духи. Гардения, не так ли?
— Доктор Дэвисон, я не пользуюсь духами. Я никогда не пользуюсь ничем таким, так как не придаю этому никакого значения. Духи фальшивы и неестественны. У меня нет ни одного флакона.
Он рассеянно взглянул на нее и снова отвернулся. С какой стати ей потребовалось оспаривать очевидное, этот сильный запах, которым она, казалось, была пропитана насквозь?.. Но в общем-то его это совершенно не касается.
— Кстати. Доктор Дэвисон, сегодня утром у меня был очень интересный разговор с мистером Доменикосом.
Марк резко повернул голову:
— Что?!
— Этот отвратительный человек явился сегодня утром в лагерь, пока вы были на раскопках. Он предложил моему мужу сделку.
— Проклятье! Как он прошел мимо гафира? Не трудитесь. Я и сам знаю ответ. И как отнесся к этому ваш муж?
— Вы нас недооцениваете, доктор Дэвисон! Доменикосу ни за что на свете не удастся уговорить нас ввязаться в его бизнес. Мой муж не допустит, чтобы наши находки попали в руки мошенников.
— А вы, миссис Холстид?
Она выразительно взглянула на него своими зелеными глазами, и ему показалось, что ее взгляд стал как будто бы мягче, чем обычно. Внезапно ему захотелось, чтобы она не сидела так близко от него. Но тут она вдруг посмотрела в сторону, чуть заметно вздрогнула и прижала ладони к вискам.
— Что-то не так?
Она ответила не сразу, а лишь наклонила голову, как будто хотела сосредоточиться. Наконец она опустила руки, снова повернулась к Марку и как-то ласково улыбнулась ему:
— Это все песок. Я не привыкла к нему…
Глядя ей в лицо, Марк спрашивал себя, действительно ли ее голос звучит теперь нежнее, или ему это только кажется.
— Вы считаете, что гробница находится в каньоне, да?
— Да, правильно… — теперь он почувствовал, как Алексис прижалась к нему, значит, это не плод больного воображения. — Рамсгейт пишет, что он перенес свой лагерь, чтобы быть поближе к гробнице, и я почти уверен, что черное кострище расположено там, где раньше стояли палатки Рамсгейта.
— А для чего нужны эти рвы?
— Я надеюсь, что мы таким образом или наткнемся на цоколь стелы с загадкой, в которой зашифровано местоположение гробницы, или найдем лестницу, ведущую в гробницу. Рамсгейт сообщает, что она имеет тринадцать ступеней. Миссис Холстид… — Марк быстро поднялся. — Вы должны меня извинить, но мне нужно еще поработать.
Когда она подняла к нему голову, он заметил оттенок смущения на ее лице. Потом она сказала:
— Уже поздно, доктор Дэвисон. Мой муж и я хотим завтра рано утром отправиться с вами на раскопки. — Она поднялась и теперь стояла перед ним. Ее слегка качало. — Я… я плохо спала…
Марк проследил взглядом, как она прошла по песку и исчезла в своей палатке. Потом и он сам не спеша отправился к своему жилищу.
Когда Марк достиг границы освещенного круга, он вдруг почувствовал, что он не один. Он остановился и прислушался. В лагере не было слышно ни звука. В фотолаборатории Рона было тихо, никаких признаков жизни. Старая Самира, вероятно, уже покинула общую палатку, пока он разговаривал с Алексис. Сумерки сменились темной ночью, и все погрузилось в сон.
Марк обернулся и на расстоянии нескольких метров увидел женщину, наблюдающую за ним. Он узнал ее, он уже дважды видел ее раньше. Но на этот раз она не исчезла, когда он осторожно приблизился к ней.
Когда он был от нее уже на расстоянии трех метров, она медленно подняла руку и произнесла одно-единственное слово.
Марк вытянул шею:
— Что?
Она повторила слово.
— Я вас не понимаю. Кто вы?
Последовала пауза, а когда женщина наконец ответила на его вопрос, то она употребила слова, смысла которых Марк не понимал. Пока она говорила, Марк отметил, что на ней был все тот же развевающийся белый наряд, что и раньше. Она снова, плача, уселась на скалу и стала смотреть на него из темноты, так что он засомневался, не сон ли все это. Пока женщина повторяла одно и то же предложение, он вдруг заметил, что губы у нее шевелятся, а звук ее голоса существует только в его сознании. В его мозгу раздавался тихий шепот, но слова принадлежали совершенно незнакомому языку.