— Нет, господин! Он обладает добрыми чарами, но никто не должен до него дотрагиваться! Он предназначен только для больного! Он истекает кровью!
Никто не заметил, как вошел Рон. Прямо от дверей он бросился на старуху и схватил ее, прежде чем кто-нибудь успел понять, что произошло. Она завизжала, как обезьяна, и приготовилась защищаться когтями, но тут Рон отпустил ее, уже держа в руке ее кожаный мешочек.
— Я только хочу взглянуть, что у тебя там, шейха — примирительно сказал Марк.
Рон вытряхнул ему на ладонь содержимое мешочка, состоявшее из засушенной веточки и черного порошка.
— Что это? — спросил Марк, взяв в руки тонкую веточку.
— Священная реликвия, господин. Это веточка с дерева, под которым отдыхала Святая Дева с сыном своим Иисусом, когда они бежали в Египет.
— А этот черный порошок?
Самира поджала губы, воинственно выставив вперед подбородок.
— Я знаю, что это… — тихо проговорил Рон, размяв шепотку порошка между большим и указательным пальцами. — Это измельченная мумия.
— Что?
— Он обладает большой магической силой, господин! Этот мужчина истекает кровью не потому, что он болен, а потому что в него вселился дьявол!
— Ты не можешь ему это дать, шейха.
Тут рука Самиры словно змея выскользнула из рукава, что Марк даже успел сообразить, что происходит. Она уже поднесла бокал к губам Холстида, когда Марк бросился вперед и выбил его у нее из рук.
— Аллах! — закричала она.
— Шейха, — Марк изо всех сил старался сдержать свой гнев, он знал, что женщина делала это не с дурными намерениями, — он не должен этого пить.
Она разъяренно засверкала на него глазами:
— Вы совершаете большую ошибку, господин. Я могу помочь вам победить демонов…
Марк смотрел на нее угрюмо и растерянно. Ему не хотелось обидеть ее, ведь, по правде говоря, именно она привела его к «собаке».
— Шейха, пожалуйста, предоставь это дело нам.
Когда Абдула сделал шаг вперед, феллаха подняла руку, приказывая ему остановиться. Затем она осторожно приподняла тело Холстида, бережно положила его голову на подушку и с королевским достоинством поднялась:
— С этого момента я больше ничем не смогу вам помочь, господин. Я сделала все, что было в моих силах. Теперь вам придется рассчитывать только на себя.
Марк открыл было рот, чтобы что-то ответить, но Абдула уже стоял рядом с Самирой, готовый проводить ее к выходу. Презрительно фыркнув, она забрала у Рона мешочек и веточку.
Марк заметил, как Жасмина наклонилась к Холстиду, щупая его пульс. Потом он перевел взгляд на Алексис, сидевшую на кровати и рассеянно рассматривавшую свои руки. Жасмина в это время пыталась стащить рубашку с находящегося в полуобморочном состоянии Холстида.
— Мне придется отправить его в Каир.
— Нет! — Алексис вскинула голову, ее глаза сверкали. — Он ни за что на это не согласится. Он останется на раскопках.
— Ему необходимо стационарное лечение в больнице…
Алексис гневно взглянула на Марка:
— Сенфорд останется здесь, доктор Дэвисон. Он так хочет.
Когда Жасмина взяла свою сумку и повернулась к выходу, Марк хотел было еще что-то сказать, но по взгляду Алексис он понял, что его слова не возымеют действия. Тогда он развернулся на каблуках и вслед за Жасминой вышел на улицу, под палящие лучи вечернего солнца.
— Простите, Марк, — сказала она по пути к своей палатке. — Я, наверное, вела себя очень глупо.
— Вы поступили правильно. Хотя я и не думаю, что порошок из мумий сам по себе мог бы повредить ему, до кто знает, что она еще туда подмешала.
Возле палатки Жасмины они остановились.
— У меня есть немного чая, который я сама приготовила, — начала она смущенно. — Может быть, выпьете со мной чашечку?
— Конечно, я только накину рубашку.
Ужином пришлось заняться Абдуле, так как Самиру нигде не могли найти. Он приготовил вкусное жаркое из риса, мяса ягненка и фасоли, но его стряпне все-таки не хватало тех особенных трав, которыми так искусно приправляла свои блюда старая феллаха.
Ужинали все молча. Холстид, бледный, сидел тут же — проснувшись, он настоял на том, чтобы ему накрыли вместе со всеми в общей палатке. У сидящей рядом с ним Алексис был рассеянный и отрешенный вид. Она, казалось, была погружена в свои мысли и не притрагивалась к еде. Рон, занявший место напротив Марка, без всякого аппетита пережевывал куски мяса, щедро подливая себе вина. За другим столом разместились Хасим, который во время еды непрерывно строчил что-то в блокноте, и Жасмина, молча ковырявшая в своей тарелке. Во время еды Марк постоянно думал о молодой женщине. Ему было необыкновенно приятно болтать с ней за чашкой чая. Она была с ним чуть более откровенной, поведала о своих личных проблемах и трудностях на работе, о своем отчаянном желании быть признанной равной среди мужчин, хотя это было почти нереально в стране с мусульманскими традициями. Она увлеченно рассказывала о своих попытках стать независимой, и все же теперь, во время ужина, она отделилась от всех точно так же, как это сделали бы ее сестры в Каире. Как того требовали обычаи, она ела отдельно от иностранцев и не принимала участия в их разговоре. Марк вспомнил, как она вздрогнула, когда он случайно прикоснулся к ее руке.
Потом ему на ум пришел Абдула, который был несколько шокирован, когда однажды после долгих поисков обнаружил его в палатке у Жасмины. На этот раз от Марка не ускользнуло выражение лица Абдулы, и он прекрасно понимал, что оно означало: Абдула был предан традициям и не одобрял подобных доверительных разговоров между мусульманами и христианами, между мужчиной и женщиной, даже если оба они или хотя бы один из них был его старым добрым другом.
Марка занимали и другие мысли. Он думал о женщине, которую видел прошлой ночью незадолго до того, как Самира отвела его на плато. Как получилось, что он разговаривал с этим… загадочным… призраком на древнем языке? И чем можно было объяснить ненормальное поведение Алексис? Можно было даже подумать, что она страдает раздвоением личности. Но больше всего его беспокоил уход старой Самиры. После того как Марк побывал с ней на плато, он стал испытывать к ней еще большее уважение и твердо решил брать у нее уроки древнего языка. Но теперь она исчезла, и никто не знал куда.
Слабый грохот вдалеке отвлек Марка от размышлений. Он взглянул на своих товарищей, увидел Абдулу, который суетился у плиты, и подумал, что это он гремит посудой. Марк снова принялся за еду.
Тут грохот повторился снова, и на этот раз Жасмина тоже подняла голову. Они долго смотрели друг на друга.
Опять раздался грохот, похожий на раскаты грома. Тут и остальные оторвались от еды. Все начали озираться.
— Что это было? — спросила Алексис.
Марк пожал плечами:
— Не знаю…
Внезапный хлопок, похожий на глухой удар, прозвучал в ночной тишине, и через минуту все были уже на ногах.
— Кажется, гром, — сказал Рон.
— Но это невозможно…
От следующего удара затряслась вся палатка. Все побежали на улицу.
Ясное небо было усеяно звездами, и уже взошла луна. Когда снова загрохотало, все повернулись в сторону скал.
— Похоже, что гроза над плато, — сказал Хасим.
— Дождь? — спросил кто-то.
Взгляд Марка был прикован к горным вершинам. Раскаты грома звучали как пушечные выстрелы. Рон, стоявший рядом с ним, пробормотал:
— Мне это совсем не нравится…
Все семеро неподвижно смотрели наверх, на вершины отвесных скал, а раскаты грома становились все ближе. Они были похожи на стук колес тяжелых железнодорожных вагонов, грохочущих по возвышенности. Вдруг Хасим быстро провел рукой по лбу и закричал:
— Дождь!
Он опустил руку, его лицо было мокрым. Тут и остальные почувствовали слабые удары первых капель дождя.
— Какое счастье! — закричал Холстид, улыбаясь впервые за много дней. — Теперь будет не так жарко!
Дождь становился все сильнее и уже очень громко барабанил по брезенту палатки. Когда через мгновение он превратился в настоящий ливень, все, крича и смеясь, побежали в палатку. Только Марк и Абдула остались стоять снаружи под проливным дождем, все еще глядя наверх.
— Это все плотина, эфенди. Из-за нее наша погода стала непредсказуемой.