Он нежно погладил ее по щеке, глядя ей прямо в глаза:
— Мы можем изменить старые обычаи, Жасмина.
— Нет! — всхлипнула она. — Это невозможно! вы заметили, как на нас смотрит Абдула, когда мы вместе. Как бы сильно он вас ни уважал, Марк, ему не по душе любые контакты между нами.
— Ты меня любишь?
— Я не могу…
— Ты меня любишь? — Он схватил ее за плечи. — Ответь мне, Жасмина, ответь мне!
У нее из глаз хлынули слезы и заструились по щекам, но она не сдерживала их.
— Марк, я уже не девственница! С тех пор как я год прожила в доме мудира! Теперь ни один мусульманин не прикоснется ко мне, как ты можешь этого хотеть?
Он обнял ее, прижав ее лицо к своей груди:
— Потому что я люблю тебя и потому что хочу тебя. И я надеюсь услышать от тебя то же самое.
Ее хрупкие плечи вздрагивали от испуганных всхлипываний. Потом она сказала неуверенно и тихо:
— Если я даже скажу, что люблю тебя, что из того? Ты скоро вернешься в Америку, и мы никогда больше не встретимся.
Он взял ее за плечи и усадил перед собой:
— Ты поедешь со мной, Жасмина.
Она смотрела на него красными распухшими глазами:
— Я не могу поехать с тобой, Марк. Я решила посвятить свою жизнь заботе о феллахах. Я им нужна, Марк, им нужен кто-нибудь, кто бы им помог. Я не могу отсюда уехать. Они — моя жизнь.
— А что будет со мной? Что я буду делать без тебя?
Она молчала, опустив голову.
— Ну хорошо. Тогда я останусь в Египте. Я смогу работать на правительство.
— Нет, Марк, — возразила она. Ее голос вдруг стал спокойным, а слезы высохли. — Ты не будешь здесь счастлив. Или только очень недолго. Ведь Каир совсем не похож на Калифорнию. Сколько времени ты выдержишь, пока тебе снова не захочется оказаться среди таких же, как ты, ходить на вечеринки, где женщины и мужчины веселятся вместе, пьют вино и ведут себя так раскованно, как мы в Египте не можем себе позволить. Как долго ты сможешь жить без американских фильмов, гамбургеров и твоего Тихого океана?
Ее слова ранили его в самое сердце. Так оно и есть, он не сможет жить в Каире долгое время, и уж тем более всю оставшуюся жизнь. Этот город с его переполненными улицами, грязью, нищетой и строгими исламскими законами был слишком чужим для него, все это можно выносить только недолго, когда ты знаешь, что твое пребывание здесь скоро закончится.
— И как бы мы стали жить? — тихо продолжала она, смахивая со щек слезинки. — Мне приходится работать в разных деревнях долины Нила. Мои исследования и занятия с феллахами заставляют меня постоянно переезжать с места на место. А что будет с нашими детьми? С кем они будут дружить? Нам придется бороться с таким количеством предрассудков. Поначалу, может быть, все еще и будет хорошо, но как долго сможет выдержать наша любовь такие испытания?
Понимая, что она права, он отпустил ее плечи.
— Марк, — она уже снова овладела собой, — по исламским законам к женщине может прикасаться только ее муж. А если она не замужем, то ни один мужчина не должен дотрагиваться до нее, даже из дружеских побуждений.
Он кивнул. Ему снова вспомнились его друзья из Каира, одна знакомая, которая в течение семи лет была помолвлена с его приятелем-архитектором, но за все это время даже ни разу не поцеловала его.
— Но наша работа здесь все равно подходит к концу, Марк, скоро мы уедем. Мы расстанемся и скорее всего никогда больше не встретимся. И поэтому… если ты этого хочешь, только на одну эту ночь…
Он приложил палец к ее губам:
— Нет, не так.
— Тогда разреши мне спать рядом с тобой, Марк. Оставь меня до восхода солнца. Я так боюсь…
Уставшая и измученная, она легла на кровать. Он обнял ее, и она положила голову ему на грудь. Они замерли, прислушиваясь к тоскливым завываниям ветра над долиной.
Марк раскрыл глаза и увидел перед собой темную крышу палатки. Как долго он спал? Жасмина, как котенок, свернувшись калачиком, все еще спала рядом с ним.
Марк прислушался. Его разбудил какой-то звук. Теперь он послышался снова: протяжный, унылый плачь: «Дэвисон…» Женский голос, мечтательный и тревожный: «Дэвисон…» печальный, манящий зов.
И потом эта боль.
Он отвернулся к стене и застонал.
Жасмина села на постели.
— Что случилось? — прошептала она.
— Оно… оно снова надвигается.
«Дэвисон…»
Она обернулась и через плечо посмотрела назад.
— Кто-то тебя зовет, Марк. — Жасмина встала.
— Нет. — Он схватил ее за руку. — Не ходи туда.
— Кто это, Марк? Кто тебя зовет?
— Это просто ветер.
«Дэвисон…»
— Нет… это похоже на женский голос. Надо пойти посмотреть.
Жасмина пошла к выходу. Он тоже вскочил, опередил Жасмину и распахнул дверь. На улице стояла Алексис Холстид, на ней был мерцающий белый наряд.
— Дэвисон…
— Аллах, — прошептала Жасмина. — Это не ее голос!
Марк схватился за голову и застонал.
— Что с тобой, Марк?
— Оно возвращается, разве ты не слышишь?
Она прислушалась, теперь и она слышала это. Из темноты, окружающей лагерь, доносилось шипение…
Что-то поднялось высоко над землей и со всего размаху обрушилось вниз. Топор, меч…
— Не выходи из палатки, Жасмина!
— Марк…
Он силой затолкал ее обратно в палатку, а сам, покачиваясь, вышел наружу.
— Кто это? — закричал он и, с трудом переставляя ноги, зашагал к Алексис.
— Это тот, который предназначен для тебя, Дэвисон. Он идет к тебе.
— Нет! — Он заметался по песку, схватившись руками за виски. — Я не верю! Это неправда!
На пороге фотолаборатории появился Рон.
— Марк, что… — Увидев Алексис, он так и остался стоять с раскрытым ртом.
— Берегись, Дэвисон! Спасайся. Беги к гробнице, ведь там лежит твое спасение.
Рон в недоумении смотрел на Алексис:
— Что, черт возьми…
— Если ты сможешь разбудить нас, Дэвисон, демоны снова вернутся в царство тьмы. Но ты должен торопиться.
Шипение достигло уже границы лагеря и продолжало приближаться.
В следующий момент он вышел на свет.
Марк в ужасе застыл на месте. У чудовища было тело мужчины, с широкими плечами и узкими бедрами, но там, где должны были находиться шея и голова, извивалась огромная кобра, поднявшая голову и готовая к нападению. Монстр замедлил свой шаг и, покачнувшись, остановился. В свете фонарей были хорошо видны все детали: обнаженная мускулистая грудь, складки на животе, жилистые руки, раскачивающееся из стороны в стороны блестящее чешуйчатое тело змеи и злобно блестящие зеленые глаза.
Потом Марк заметил, что чудовище держит в одной руке длинный изогнутый меч, сверкающий в свете фонарей.
— О Боже! — воскликнул Рон. — Беги, Марк, беги!
Зеленые глаза змеи остановились на Марке, и монстр пошел прямо на него.
Огромными решительными шагами чудовище надвигалось на него, а кобра не сводила с него своих зеленых глаз, держа его в постоянном гипнотическом оцепенении. Он не слышал, как Рон и Жасмина позади него кричали от ужаса. Их вопли не доходили до него.
Когда до Марка оставалось всего лишь несколько метров, отвратительный исполин поднял свой огромный меч и занес его над своей змеевидной головой.
Алексис закричала:
— Спасайся, Дэвисон…
Марк, задрав голову, смотрел на блестящие глаза кобры, похожие на сияющие изумруды. Из пасти чудовища то и дело показывался тонкий, раздвоенный на конце язык.
С поднятым над головой мечом ужасающий гигант подходил все ближе. Марк как прикованный продолжал смотреть ему в глаза и уже совсем запрокинул голову, потому что трехметровое чудовище стояло теперь прямо перед ним. Меч ярко блеснул в свете фонарей, когда демон еще крепче сжал его в руке. В следующий момент монстр размахнулся и со свистом опустил меч.
Марк услышал: «Эфенди!» — и почувствовал, как кто-то всем телом налетел на него. От удара Марк полетел на землю. Стоя на четвереньках и мотая головой, Марк увидел, как демон свободной рукой сорвал тюрбан с головы Абдулы.
Не успел Абдула опомниться, как огромная ручища уже схватил его за волосы и высоко подняла над землей. Египтянин закричал. Он барахтался, пытаясь освободиться от мертвой хватки демона, но ему это так и не удалось. Отточенный клинок блеснул, и меч со свистом обрушился на шею Абдулы.