— Почему он не был похоронен в так называемой царской гробнице, которая была обнаружена в тысяча девятьсот тридцать шестом году в одной из долин?
— Потому что ни в одной из гробниц в Тель Эль-Амарне не было произведено ни одного захоронения, — объяснил Марк и взял в руки трубку. Набив ее табаком, он продолжил: — После смерти Эхнатона жители покинули построенную им новую столицу, которая раньше называлась Ахетатон, а теперь по-арабски — Тель Эль-Амарна. Семьи забрали своих умерших родственников из могил и перенесли их в старую столицу Фивы, где заново захоронили. Жрецы объявили Ахетатон проклятым местом, так что никто не хотел оставлять там умерших. Даже мать Эхнатона и его старшая дочка были перенесены из Амарны в Фивы и там заново похоронены. Его отец, оба брата, сестра и остальные дочери тоже нашли свое последнее пристанище в Фивах. Вы наверняка знаете, что его зятем и преемником был знаменитый молодой фараон Тутанхамон.
— Почему же Эхнатон не был погребен с остальными членами семьи в Фивах?
— Я полагаю, что жрецы Амона не хотели осквернять свою священную землю его телом. Не следует забывать, что Эхнатон в их глазах был еретиком. Когда он около тысяча триста пятидесятого года до нашей эры, тогда еще как Аменхотеп Четвертый, взошел на трон, Египет имел за спиной уже двухтысячелетнюю историю процветания, а его народ на протяжении веков почитал множество богов. Как только молодой Аменхотеп пришел к власти, он изменил свое имя на Эхнатон и решил покончить с монотеизмом и заставить народ поклоняться только одному богу, а именно Атону. Жрецы других богов во время правления Эхнатона потеряли свое влияние, так как он закрыл их храмы, и втайне вынашивали планы мести. После смерти фараона в Ахетатоне, то есть вблизи Тель Эль-Амарны, старые жрецы вышли из подполья, объявили его бога неверным и наложили запрет на произнесение его имени. С тех пор его называли «преступник Ахетатона». Жрецы не хотели, чтобы его тело было похоронено в священной земле царской долины, так как они боялись, что его дух станет преследовать их. Я думаю, они решили оставить его там, где он был, то есть на его собственной проклятой земле.
Сенфорд Холстид задумался.
— Доктор Дэвисон, если жрецы Амона так сильно ненавидели Эхнатона, почему же они попросту не уничтожили его тело? Насколько мне известно, в египетской религии душа не может существовать без тела, хотя бы даже мумифицированного. Зачем им вообще потребовалось тратить силы на его погребение?
— Потому что они были глубоко верующие люди, мистер Холстид, а в древнеегипетской религии фараон олицетворял бога, даже если его имя было Эхнатон и все его ненавидели. Он был божеством, и, осквернив его тело, жрецы рисковали навлечь на себя гнев других богов. Я думаю, они одновременно ненавидели и боялись его. Поэтому они оставили его на принадлежавшей ему некогда земле, чтобы держаться подальше от его духа, но вместе с тем во избежание осложнений устроили ему похороны с подобающими почестями.
— Зачем им понадобилось сооружать новую гробницу? Почему они не использовали уже существующую царскую гробницу?
Марк бросил быстрый взгляд на Рона и наморщил лоб.
— Это, мистер Холстид, мне самому, к сожалению, еще не до конца понятно. Возможно, это одна из загадок, которыми окружен закат восемнадцатой династии. Но полагаю, мы получим ответ, если найдем гробницу.
Сенфорд Холстид задумчиво кивнул. Его серебристые волосы блеснули в свете огня.
— Как по-вашему, доктор Дэвисон, нам удастся получить у египетских властей разрешение на археологические раскопки?
— Да, если в данный момент там не работают другие археологи.
— Вы можете заняться подготовкой?
— Каковы будут мои полномочия?
— Я бы хотел, чтобы вы позаботились обо всем необходимом, доктор Дэвисон. Вы можете нанять на работу всех, кого захотите, и купить все, что вам потребуется для экспедиции. А теперь скажите мне, когда мы сможем отправиться в путь.
— Лучшее время для раскопок — с октября по апрель. Я узнаю, на какой месяц приходится в этом году Рамадан. Мусульмане придерживаются лунного календаря, так что их месяцы не совпадают с нашими.
— Рамадан?
— Великий пост. С утренней зари до заката запрещено принимать любую пищу и жидкость. Они не решаются проглотить даже собственную слюну. Поверьте, в это время работа спорится как никогда. Лучше всего начать в октябре. Тогда у нас будет еще семь-восемь месяцев для подготовки.
— Доктор Дэвисон, я хочу начать как можно скорее.
Марк покачал головой:
— Поверьте мне, до октября вы и сами не захотите ехать в Египет.
— Доктор Дэвисон, скажите только, как скоро вы сможете все подготовить.
— По самым приблизительным подсчетам, мне потребуется три, возможно, четыре месяца.
— Замечательно, это и определит дату нашего отправления.
Марк отложил в сторону трубку и сказал с серьезным видом:
— Мистер Холстид, никто не ведет раскопки в Египте в июне или в июле. В это время там стоит невыносимая жара!
— Как можно скорее, доктор Дэвисон. Я настаиваю.
Марк злобно уставился на Сенфорда Холстида, пытаясь подавить в себе возмущение, вызванное столь повелительным тоном. Тут в разговор вступил Рон Фэрмер.
— Скажите, мистер Холстид, видел ли еще кто-нибудь, кроме нас троих, этот дневник? — спросил он спокойно.
— Только моя жена.
— Как он к вам попал? — поинтересовался Марк.
— Я приобрел его несколько месяцев назад на аукционе. Я собираю антикварные вещи и древности, доктор Дэвисон. Женщина, имущество которой распродавалось на аукционе, была богатой вдовой из Беверли-Хилз, которая умерла в девяносто шесть лет, не оставив после себя наследников. Дневник был частью ее имущества, которое было продано за несколько миллионов долларов. Я приобрел коллекцию произведений искусства и собрание разных мелких вещиц и безделушек девятнадцатого века, чуть позже я обнаружил среди них и этот дневник. На мой запрос о дневнике судебный исполнитель сообщил мне, что он уже несколько десятилетий принадлежал старой даме.
— Вам известно, как он к ней попал?
— Мне известно только то, о чем говорится в дневнике, не более того. При этом нельзя сказать, что я читал его внимательно, у меня слишком много своих дел…
— Но когда вы прочитали дневник, — продолжил Марк, внимательно наблюдая за строгим лицом гостя, — вы все же сумели оценить его значение.
— Напротив, доктор Дэвисон. Прочитав дневник, я даже и не подозревал, какой важный документ попал мне в руки. Меня интересовала лишь антикварная стоимость книги, а не ее содержание. Я обратился к моему другу, ассириологу из Бостона, и описал ему свое приобретение. Он сказал, что дневник, судя по всему, представляет несомненный интерес, и посоветовал обратиться к специалисту в этой области. Поэтому я связался с египтологом из Нью-Йорка, неким доктором Хоксбиллом. Вы его знаете?
Марк презрительно скривил губы и снова взялся за трубку:
— Еще бы! Это ведь именно он распространяет сумасшедшие теории, согласно которым египтяне как будто бы связаны с обитателями других галактик.
— И тем не менее он — египтолог.
— Вполне возможно, но тогда мы с ним представляем два противоположных полюса этой науки.
— Стараясь не углубляться в подробности, я объяснил доктору Хоксбиллу, о какой именно книге идет речь, и он проявил живейший интерес. Так я узнал, что Невиль Рамсгейт был, если можно так выразиться, пионером египтологии, и поэтому написанный им собственноручно дневник может иметь огромную ценность. Не говоря уже о гробнице, которую он описывает.
— И поэтому вы решили самостоятельно искать гробницу.
— Вы возьметесь за это дело, доктор Дэвисон?
Марк встал с дивана и подошел к большому окну. Над океаном снова бушевал шторм, густые черные тучи медленно и устрашающе кружили над побережьем. Марк знал, что через несколько минут ливень разразится и над Малибу.
— Вы же еще до того, как пришли ко мне сегодня вечером, знали, что я возьмусь за это дело.
— Тогда нам следует немедленно приняться за сборы.
— Если вы действительно хотите начать раскопки в июне, — проговорил Марк, сделав несколько затяжек, — мне придется немедленно взяться за работу. Мне нужно связаться с несколькими людьми. Я хочу узнать, свободен ли Абдула, с которым я работал несколько лет назад. Я должен связаться с Управлением по охране памятников древности в Каире, купить оснащение, провиант и палатки.