Похоже, я слишком рано поднялась со своего комковатого тюфяка. Я просидела в камере несколько часов — просто вдох и выдох, — чтобы отвлечься от мыслей. Потом в коридоре послышались шаги и лязг ключей. Я встала, чувствуя, как в животе у меня все сжимается.

Где будут мои ноги, когда закончится этот день: на земле или в воздухе под петлей?

Дверь открылась и, согнувшись под низкой притолокой, в камеру вошел мужчина. Он не был из числа надзирателей. Мое сердце затрепетало при виде черноволосой головы, но когда он выпрямился, я поняла, что это всего лишь мужчина из зала суда, мой бывший жених, лорд Малкольм Эшфорд.

— Доброе утро, мисс Харрингтон.

Я повернулась к нему спиной.

— Уходите, — приказала я через плечо. К чему теперь хорошие манеры? — Можете позлорадствовать над моим трупом, если вам так хочется, но я не потрачу ни минуты своей жизни на ваш чудесный триумф.

— Не могу представить трупа чудесней, — парировал лорд. Его голос был проникновенным, но тон отрывистым и презрительным. — Однако живой вариант предпочтительнее, даже для меня.

Тут мне пришлось к нему повернуться.

— Даже теперь?

Он кивнул.

— Я не желаю вам зла, мисс Харрингтон. Напротив, я пришел сегодня, чтобы предложить вам отпущение грехов, которые вы совершили по отношению ко мне двенадцать лет назад.

— Как странно.

Я приложила руку ко лбу, переваривая заявление, которое могло оказаться самым напыщенным из всех, что я слышала в жизни. Неужели это мое последнее помазание? Я чувствовала, как во мне поднимается волна безумного смеха.

— Пожалуй, все-таки стоило выйти за вас замуж. Какой бы заманчивой теперь показалась мне виселица!

Он прочистил горло и продолжил:

— Вы в смертельно опасном положении, мисс Харрингтон.

— Изволите напоминать мне о смерти? — выдохнула я. — Ну вот, вы опять ведете себя несносно. — Я сложила на груди руки и смерила лорда Эшфорда взглядом, полным покорности перед неизбежностью. — Вы, очевидно, пришли мне что-то сказать. Я, естественно, не могу с визгом выбежать из этой комнаты. — Я безнадежно махнула рукой. — Так что валяйте.

— Я вовсе не такой несносный кретин, каким вы меня считаете, мисс Харрингтон.

Я посмотрела на него, даже не пытаясь скрыть сомнений. Он задрал подбородок. Пришлось признать, что мужчина был хорош собой. Я плохо видела его глаза в полумраке, но, похоже, с внешностью у него было все в порядке.

— Когда вы согласились выйти за меня замуж…

— Вы хотите сказать, когда меня принудили согласиться.

Он помолчал.

— Это было нехорошо с моей стороны, признаю. Я прошу прощения.

Я удивленно отпрянула. Невозможность мысленно поместить этого человека в маленькую коробочку почему-то очень меня встревожила. Даже его голос не казался мне таким противным теперь, спустя столько лет.

— Ваше извинение принято.

— Однако вы солгали мне.

Я попыталась возразить. Он поднял руку.

— Прошу, позвольте закончить предложение.

Одним из моих немногочисленных недостатков является склонность перебивать. Я скрестила руки и кивнула. Лорд Малкольм продолжал:

— Поскольку вас знают как женщину открытую и правдивую, я беспокоился, что этот давний обман по сей день омрачает ваш покой.

Я открыла рот, чтобы уверить его, будто не испытываю ни малейших угрызений совести, но вдруг поняла, что это не так. Жизнь научила меня, что даже хорошие люди порой производят плохое первое впечатление. Я судила этого человека и признала его виновным на основании одного-единственного подслушанного разговора, пусть даже компрометирующего. Кроме того, я ввела в заблуждение нескольких ни в чем не повинных людей, объявив им, что скоро состоится свадьба.

— Пожалуй, с цветочницей получилось нехорошо.

Его губы изогнулись.

— Цветочнице щедро заплатили за ее труды.

Уж точно не мои родственники.

— Вы?

Он развел руками. Я нахмурилась.

— Хорошо. Тогда «несносный кретин» отменяется.

Прижав руки к груди, лорд Малкольм слегка поклонился в знак благодарности.

— Но это не объясняет, почему вы здесь, милорд. С минуты на минуту появится надзиратель и поведет меня в Бейли. — Не исключено, что этот разговор по душам с мужчиной, которого я отвергла, окажется последним в моей жизни. — Мое существование с каждой минутой становится все вычурнее, — пробормотала я себе под нос.

Лорд Малкольм расправил плечи.

— Да. Время не ждет.

Он простучал по двери некое подобие сигнала. Дверь открылась, и ему что-то протянули. Лорд Малкольм Эшфорд повернулся ко мне и вручил большой сверток в коричневой бумаге.

Я уставилась на него.

— Я должна сказать: «Ах, не стоило!»?

Его лицо было мрачным.

— Разверните, мисс Харрингтон.

Я явно ошиблась, когда употребила слово «вычурный». Сев на тюфяк, я развязала веревки, которые стягивали сверток. Бумага разошлась, и под ней показался шелк насыщенного рубиново-красного цвета. Я захлопала ресницами.

— Что это?

Я подняла голову и увидела, что лорд Малкольм снова укрылся в тени.

— Это то, — проговорил он, — что вам нужно было надеть вчера.

Я позволила пальцам скользнуть по платью, поглаживая тонкий шелк, словно старого друга, по которому ужасно соскучилась. Я встала и приложила платье к себе. Оно было беззастенчиво дерзким и восхитительно модным. Тут на моих губах заиграла прежняя, лукавая и безудержная улыбка.

Ласточка вернулась.

Глава тридцать пятая

Бостон


Что ж, долго ждать не пришлось.

Холст поднялся к потолку. Молодая, почти обнаженная Офелия Харрингтон предстала перед публикой. Ее волосы были спутаны, жилы на шее туго натянулись. Она пыталась освободиться от шелковых веревок, которыми была привязана к аукционному помосту. Пошла звуковая дорожка, и голос англичанки во всем великолепии объемного звука возвестил: «Я должна бороться, чтобы помнить о том, что я человек, когда все остальные видят во мне нечто меньшее!»

Впереди, по центру, в умопомрачительном освещении появилось новое название выставки:


КУРТИЗАНКА-КРЕСТОНОСЕЦ.

ЖИЗНЬ, СОБЛАЗНЫ И ОСВОБОЖДЕНИЕ

ОФЕЛИИ ХАРРИНГТОН


Послышался звон бьющегося стекла, и Пайпер догадалась, что кто-то уронил свой фужер. Лицо Клаудии Харрингтон-Хауэлл сделалось цвета невысохшего цемента. Лапалья вскрикнул, как мученик, которого рвут на куски на дыбе.

Пайпер повернула выключатель, который осветил шесть отделений выставки, и сделала приглашающий жест. Никто не шелохнулся. Все затаили дыхание.

Девушка вздохнула и сложила руки на груди, наблюдая, как Клаудия выбегает из выставочного зала, сначала прижимая ладонь ко лбу, будто не находя слов для увиденного, потом раздвигая толпу широко разведенными руками.

Глава тридцать шестая

Лондон


Я вышла на помост в дерзком темно-красном платье. Мои волосы свободно струились по спине, провозглашая мой статус очевиднее пиратского флага. Я облизывала губы и улыбалась каждому присутствующему мужчине — пусть попробуют сказать, что не хотят меня! Я даже помахала в знак приветствия нескольким ребятам в галерее. У тех отвисали челюсти, а друзья похлопывали их по плечам, поздравляя с удачей.

Судья покраснел под своим напудренным париком. Лорд Б. испепелял меня взглядом. Рядом с ним я с удивлением увидела человека, который ближе всех подошел к тому, чтобы посадить Ласточку в клетку. Лорда С. A-а. Это многое объясняло. А я-то ломала голову, как моту вроде лорда Б. удалось найти подход к судьям. Лорд С. был достаточно влиятелен и богат, чтобы позволить себе этот акт возмездия. Он злобно поглядывал на меня.

Теперь я пожалела, что он не был в сознании, когда Кири устроила ему порку. Я вспомнила о его покрасневших ягодицах и многозначительно улыбнулась ему. Ухмылка лорда С. несколько поблекла, он отвел глаза.

По ходу слушаний показания вышел давать городской следователь. Я наблюдала за ним, хлопая ресницами и неприлично покусывая кончик пальца. С трудом оторвав взгляд от моей груди, он кое-как поведал суду о подозрениях в отравлении, но при этом залился такой багровой краской, что его ложь получилась совершенно неправдоподобной.