Тери Браун - Семейная тайна

По узкой лестнице сбежала Гортензия. Пруденс видела камеристку лишь однажды, мельком, и отметила, что той не приходится носить уродливую форму. Сегодня француженка-брюнетка надела сшитый по последней моде саржевый костюм в черно-белую клетку, который подчеркивал ее великолепную фигуру.

— Тебя зовет мисс Ровена. Она в своих покоях. — Гортензия хлопнула в ладоши. — Rapidement![10]

Пруденс вытерла руки о фартук, одолженный у Сюзи, и направилась к лестнице.

— Non! Отнеси ей чай. Бестолочь!

Девушка вернулась и забрала у Стряпухи поднос с чайником и чашками. Затем она устремилась наверх, покуда Гортензия что-то ворчала себе под нос по-французски.

На всех этажах имелись неприметные двери для слуг, чтобы те могли свободно ходить по дому, не попадаясь на глаза господам. Пруденс находила это странным — содержать небольшую армию безмолвных, невидимых работников, поддерживающих дом в идеальном состоянии, и даже не знать об их присутствии. Задумывалась ли Элейн, кто разжигает камин в ее комнате поутру, пополняет неистощимый запас печенья в коробке на прикроватном столике и греет ей халат и тапочки, чтобы нырнуть в них после ванны? Пруденс не думала, что ей самой была бы по нраву такая роскошь.

Пруденс ходила бы на цыпочках даже без правил о соблюдении тишины. Внутреннее убранство дома с бесценными произведениями искусства, роскошными коврами и широкой сверкающей лестницей, которая будто вела в поднебесье, внушало известное почтение. К тому же ей меньше всего хотелось разгневать миссис Харпер — похоже было, что экономка и без того невзлюбила ее с первого взгляда.

Пруденс застала Ровену в ее комнате. Девушка смотрела в окно с частым переплетом. Его окружал плющ, которому было дозволено виться по этой стене особняка, и Ровена как бы заглядывала в потаенный сад.

— Я принесла чай, — холодно произнесла Пруденс.

И хотя она любила Ровену, внутренне возмущалась тем, что та обманом поставила ее в такое положение.

— Спасибо, Пру. — Ровена отвернулась от окна, и сердце Пруденс растаяло при виде ее печали. Она поставила поднос на столик и обняла Ровену. — Ужасно грустно. Он любил Саммерсет, но я думаю, он не хотел бы упокоиться здесь навсегда. Наш дом он любил не меньше, если не больше, так и ездил туда-сюда.

Руки Пруденс напряглись.

— Не думай об этом. Ты же знаешь, что он сейчас в лучшем мире.

— Знаю, — вздохнула Ровена. — Виктория уже вернулась?

— О чем ты? — нахмурилась Пруденс. — Я думала, она пошла с вами.

— Да, но потом нервы у нее не выдержали и она решила пройтись. Я попыталась ее остановить, но ты же знаешь, какая она упрямая. Мне не хотелось кричать и догонять, это было бы неприлично. Кто-то должен был остаться.

От тревоги у Пруденс заколотилось сердце.

— Но на улице холодно. А вдруг она заблудится?

Ровена помотала головой:

— Вик гостила здесь каждое лето с рождения. С ней ничего не случится, если вернется до темноты.

— Надо ее найти. — Пруденс направилась к двери, но Ровена придержала ее за руку:

— Да нет же, она уже здесь.

Пруденс разглядела фигурку Виктории, шагавшей по дорожке парадного розария. К зиме кусты подрезали, и сад выглядел куцым и впавшим в немилость.

Тихий стук в дверь заставил обеих вздрогнуть.

— Войдите, — пригласила Ровена.

В дверь грациозно вплыла леди Саммерсет, и Пруденс нервно сглотнула. При виде девушки ее светлость помедлила миг, но после возобновила свое величественное шествие к Ровене. Леди Саммерсет уже успела переодеться к чаю в кружевное платье цвета слоновой кости с простым, в виде туники верхом и собранными у локтей рукавами. В пышных каштановых волосах кое-где проглядывали серебристые пряди, но было бы жестоко назвать это сединой. Когда она приблизилась, Пруденс обдало утонченным ароматом тальковой пудры и цветов, как будто ее светлость припрятала букет пыльных роз.

Пруденс не знала, что делать: присесть в реверансе или скрыться за ширмой, а потому застыла на месте и отвела взгляд.

— Я хотела убедиться, дорогая, что у тебя все в порядке. Виктория вернулась?

— Она уже входит, тетя Шарлотта.

— О, прекрасно. Я хотела поговорить с тобой наедине. — Она сделала паузу, и обе девушки одновременно уловили намек.

Пруденс метнулась прочь, но Ровена поймала ее за руку:

— Тетя Шарлотта, вы, наверное, еще не знакомы с моей близкой подругой Пруденс. Она жила с нами с детства. Пруденс, это моя тетя Шарлотта.

На миг показалось, что элегантность и безупречные манеры графини сию секунду слетят, как покров под дуновением ветра, но в последний момент она чуть заметно кивнула, признав присутствие Пруденс.

Не желая остаться в долгу, Пруденс изогнула губы в подобии улыбки и вежливо присела:

— Рада знакомству, миледи. — Затем она повернулась к Ровене и тронула ее за плечо. — Пойду присмотрю за Викторией. Она наверняка продрогла, ей нужен горячий чай.

На пороге Пруденс перехватила взгляд графини, но та поспешно опустила ресницы. В отличие от мужа, который взирал на Пруденс равнодушно, как на червя, в голубых глазах леди Саммерсет читалась недоброжелательность — весьма и весьма личного свойства, как показалось девушке.

— Всего неделя прошла, к тому же дядя Конрад уехал в Лондон. Чего я могла добиться за неделю?

Ровена умышленно изображала легкость, но терпение ее подходило к концу. Виктория осаждала ее с вопросами о Пруденс, о возвращении домой, о судьбе лондонского особняка — обо всем подряд, и она не понимала, чего от нее хотят.

— Но ты ничего и не сделала! — Виктория стояла посреди спальни, уперев руки в боки. — Невыносимо, что Пруденс спит на чердаке, носит ужасную форму и не имеет права читать в библиотеке! Мне приходится таскать для нее книги!

Глаза Виктории сверкали, а на щеках проступил горячечный румянец. Ровена боялась, что сестра опять доведет себя до приступа.

— Я не знаю, что можно сделать сейчас. Не забывай, мы только-только похоронили отца! Не время закатывать истерики! Возьми себя в руки и успокойся.

— Я знаю, что мы только что похоронили отца! Еще я знаю, что он бы такого не допустил. И я не буду успокаиваться, пока ты не скажешь, что собираешься предпринять.

Тот факт, что у Ровены не было никакого плана, взбесил ее еще больше. Она знала, что Пруденс несчастна, и понимала, что это ее, Ровены, вина. Но она не могла справиться с дядей. Стоило ей заговорить о Пруденс, как граф замыкался, мрачнел, и она отступала.

И ненавидела себя за это.

Виктория не унималась и сыпала соль на раны.

— Не можешь ответить, да? Ты, как обычно, верна себе: ждешь, пока кто-нибудь решит за тебя. — Она плюхнулась на кровать и скрестила на груди руки.

Ровене впервые в жизни захотелось ударить сестренку. С большим трудом ей удалось сохранить ровный тон.

— Я не унижусь до ответа. И сейчас намерена прокатиться верхом, чтобы спокойно все обдумать, а не выслушивать твои обвинения.

Тут вошла Пруденс, сделавшая большие глаза:

— Что здесь происходит? Вас в коридоре слышно.

При виде Пруденс Ровена еще сильнее почувствовала себя виноватой.

— Принеси костюм для верховой езды. Я собираюсь на прогулку.

Она поморщилась от обиды в глазах Пруденс. Она не имела в виду… А, проехали. Сгорая от стыда, но не желая идти на попятную, Ровена решительно направилась в ванную комнату. Она едва сдерживала слезы.

Ветер с холмов продувал вуалетку, но Ровена не обращала на это внимания. Губы обветрились, щеки заледенели, однако эти досадные мелочи не могли сравниться с клубком эмоций, бушевавших внутри.

Почему все это свалилось на нее? Когда и как она вдруг стала отвечать за все на свете?

Когда умер отец.

Ровена направила лошадь к семейному кладбищу Бакстонов. Аккуратно держась ухоженных дорожек, она читала имена женщин, которые родились и прожили всю жизнь в Саммерсете. Возле могилы матери она задержалась, и на глаза навернулись слезы. У Ровены сохранились лишь смутные воспоминания о маленькой златовласой женщине, которая большую часть жизни Ровены провела прикованной к постели. Но ей было никогда не забыть, как загорались любовью глаза матери и как освещалось ее лицо, когда мать Пруденс подсаживала на постель маленькую Ровену.