5
Нашим злейшим врагом было время. Нам все время приходилось воевать с ним, чтобы побыть друг с другом. Были лекции, семинары, Тодд работал в самых различных местах — и все это приходилось учитывать. А стоило нам оказаться вместе, мы не могли найти места, где можно побыть вдвоем, без посторонних. Общежития были раздельные. В женское общежитие мужчины вообще не допускались. И, разумеется, было совершенно невозможно девушке развлекаться с молодым человеком на собственной кровати, в то время как на соседней спала ее подруга, хотя я слышала, что в некоторых частных колледжах такое позволялось.
И никаких вольностей не допускалось на удобных ядовито-зеленых диванчиках, стоявших в холле нашего общежития. Там мы могли беседовать с посетителями мужского пола или заниматься с ними, или даже играть в карты за ломберными столиками, расположенными в разных углах холла. Но не разрешалось дотрагиваться друг до друга, если не считать рукопожатий. Хотя, полагаю, никто не обратил бы внимания, если бы молодые люди держались за руки. Но целоваться не разрешалось, не говоря уж о более серьезных вещах. На доске объявлений висело специальное предупреждение о дисциплинарных мерах за нарушение запрета. (У меня уже было несколько замечаний, поскольку меня заставали, когда губы Тодда прижимались к моим, его язык был у меня во рту, а рука подозрительно лежала на моем джемпере, в то время, как другая один раз вообще оказалась под ним).
О комнате Тодда тоже не могло быть и речи. Он жил в пансионе за территорией университета, и девушек наверх не пускали. Его хозяйка предоставляла жилье лишь студентам мужского пола, поскольку с девушками было больше проблем. Они тратили слишком много горячей воды, их длинные волосы забивали раковины, а университет требовал, чтобы лица, сдающие комнаты студентам, соблюдали те же правила, что существуют и в общежитии. Студенты, снимающие частные квартиры, не имели никаких преимуществ, там даже не было холлов, а у Тодда не было машины. Так что единственным местом, где мы были более или менее одни, являлся кинотеатр, и там мы частенько доходили до первой ступени, реже до второй, очень-очень редко — до третьей, но никогда — до заключительной.
Когда я, совершенно расстроенная и изголодавшаяся, пожаловалась Сюзанне, она протянула:
— Бедняжка. Он приносит ей воздушную кукурузу, а она помирает по его кукурузине!
Я сказала ей, что это грубо. Вообще-то Сюзанна совершенно мне не сочувствовала. Она была сторонницей девственности, но отнюдь не по моральным соображениям. Как она заявила тогда, в самые первые дни нашего знакомства, она просто не считает, что девушка должна отдать эту драгоценность просто так, лучше сберечь ее на черный день, а затем обменять со значительной выгодой для себя: на солнце, на луну, на звезды, а может быть, и на всю галактику.
Конечно, мы могли бы пойти и на природу — в парк, в траву или кусты, если погода, разумеется, была подходящей. Изнемогая от желания, я настаивала:
— Мы ведь можем ночью, в кустах… Все так делают!
— Нет, Баффи Энн, только не в первый раз. Первый раз должен быть особенным, прекрасным.
— Так и будет, Тодд. Мы сделаем так, что все будет прекрасно.
— Нет, Баффи Энн. Для тебя все должно быть самым лучшим.
Разумеется, наиболее подходящим местом был мотель, но мне было нелегко убедить Тодда.
— Дешевка, — возражал он. Однако, отвергая завышенные требования Тодда, я все же продолжала настаивать на своем, пока он не сдался. — Ну, если ты хочешь дешевки, то ты ее и получишь.
— Иногда это может быть даже привлекательным, — сказала я.
Тодду удалось взять напрокат машину на субботний вечер. (Он работал в субботу днем, а владелец машины — вечером). Забравшись в машину, я увидела на сиденье большую полотняную сумку. Я знала, что, останавливаясь в более или менее приличном мотеле, надо иметь при себе хоть какой-то багаж.
— И что ты туда положил? — поинтересовалась я. — Шелковую пижаму?
— Кроссовки. Это спортивная сумка.
Когда же мы оказались в довольно обшарпанной комнате мотеля, Тодд начал распаковывать свою сумку. В первую очередь он вытащил зеленую стеклянную вазу и красную розу. Налил в вазу воды, воткнул в нее розу и поставил на тумбочку у кровати. Затем опять засунул руку в сумку и извлек из нее два бокала и бутылку шампанского.
— Шампанское! — восхитилась я. — Вовсе необязательно было покупать шампанское. Можно было взять самое обычное вино.
Глаза его вспыхнули.
— Ты разве не знаешь? Тодд и Баффи Энн пьют только шампанское. Они славятся этим.
— Ну конечно. Мы этим славимся, — согласилась я. — Наливай!
— Еще рано, подожди немного. — Он опять нырнул в сумку и вытащил оттуда небольшую тарелочку и баночку соленых орешков. — До меня дошли слухи, что тебе немного надоела воздушная кукуруза. Так что попробуй орешки.
— Ой, Тодд, ты с ума сошел! Тодд, я так люблю тебя!
— Пожалуйста! Не торопись. Ты слишком торопишься со своими заявлениями. Сначала мы должны раздеть даму…
— О-о-о…
Он трогал меня и раньше, как и я его, но мы никогда не видели друг друга обнаженными. У меня перехватило дыхание, когда он начал раздевать меня — предмет за предметом, целуя обнажившийся участок тела. Потом, когда он стал снимать свою одежду, я неотрывно смотрела на него и увидела, как по его щекам катятся слезы.
Я пришла в ужас. Может быть, он почувствовал разочарование?
— В чем дело? Почему ты плачешь?
Он улыбнулся мне сквозь слезы.
— Это просто потому, что ты такая красивая и я так сильно люблю тебя…
Он налил в бокалы вино, и мы торжественно его выпили. Затем Тодд неожиданно прыгнул в кровать и с совершенно развязным видом заявил:
— Теперь я готов доставить тебе массу удовольствия. Я хочу дать тебе возможность любить меня. Делай со мной, что хочешь!
Я притворилась, что возмущена до глубины души, и начала колошматить его подушкой, пока не устала.
— Да, я хочу, — наконец призналась я.
Он опять совершенно неожиданно посерьезнел.
— Я тоже, — проговорил он. — Я хочу!
Тодд подвез меня к общежитию. Ему нужно было вернуть машину и отметиться на работе.
— Ну, мы как, теперь считаемся помолвленными? — спросила я, выходя из машины. — Или будем просто продолжать встречаться? Или, может быть, теперь, когда тебе все-таки удалось меня соблазнить, ты понизишь меня до «девочки на ночь»?
Мне не удалось застать его врасплох. С совершенно серьезным видом он полез в карман и вынул оттуда кольцо. Как ни странно, кольцо это было не из дешевой лавчонки, а настоящее золотое, с настоящей жемчужиной. Маленькой, но настоящей.
Я подумала о том, как много Тодду приходится работать и какие жалкие гроши он за это получает, и почувствовала, как к горлу подступает комок, и на глаза наворачиваются слезы.
— Зачем, не надо было, — прошептала я, протягивая ему левую руку.
— Ты ошибаешься, Баффи Энн. Очень даже надо. Из всего того, что я сделал в этой жизни, именно это и надо было сделать.
Он надел кольцо мне на палец и поцеловал руку.
Я вбежала в вестибюль общежития. Я думала только о том, кому первому показать кольцо, кому рассказать о своей помолвке. Ну, конечно же, Сьюэллен! Но она расстроится, что все у меня произошло так быстро, что я не была так осторожна, как она со своим Говардом. Она согласилась выйти за него лишь после двух лет знакомства. Сюзанне? Сюзанна всплеснет руками и скажет, что я дура, потому что связалась с ничтожеством. Но что сможет Сюзанна знать о человеке, который способен рассмешить тебя, а через минуту заплакать потому, что считает тебя такой красивой и так тебя любит? А что скажет Клео? Что может знать о Тодде даже такой понимающий и добрый человек, как она? Она судила о молодых людях по меркам своей матери. «А он может добиться успеха в жизни?» — эти слова были просто вбиты ей в голову. Вот Кэсси, хотя, возможно, она ничего не знает о таких ребятах, как Тодд, однако не исключено, что мечтает именно о таком.
Да, первым делом я расскажу обо всем Кэсси, и мне будет приятно увидеть, как она радуется за меня. Да, Кэсси кое-что понимала в героях.
Я прошла в свою комнату, чтобы найти ее. Когда я обнаружила, что ее там нет, то решила зайти к Сьюэллен. Не застав и Сьюэллен, я пошла через холл в комнату Сюзанны и Клео. Я должна была поделиться своей радостью хоть с кем-нибудь!