Наверное, он набит шикарными шелковыми, атласными и бархатными туалетами. Сколько же их там? И что делать владелице такого сундука в обычном провинциальном университете в 1964 году? Я была уверена, что подобного сундука не сыщешь во всем округе Колумбус, даже в самых престижных университетах. Мне сильно не повезло, что его владелица будет жить со мной в одной комнате. Наверняка это капризная избалованная принцесса, надменная и высокомерная, а от своей сестры Сьюэллен, живущей в доме Тета, я знала, что соседка по комнате значит в студенческой жизни очень много. И я уже, кажется, в тысячный раз пожалела о том, что Сьюэллен стала членом женской общины университета и поселилась вместе с другими ее членами, иначе мы могли бы жить вместе.
Затем в комнату заглянула девушка с рыжими волосами — яркими, словно освещенными солнцем: очень высокая, в рабочей мужской синей сорочке, слишком большой для нее, и неизменных джинсах. В ней чувствовались удивительная уверенность и обаяние, которые затмевали даже ее необыкновенную красоту. Было совершенно очевидно, что несмотря на скромную одежду, она вполне может быть владелицей белого дорожного сундука.
— Заявляю официально, — громко произнесла она, — что ты — точная копия Скарлетт О'Хары. — Я засмеялась. Мне это говорили уже не в первый раз: я действительно была немного похожа на Вивьен Ли. Она продолжала внимательно меня разглядывать… — Ты недостаточно высока для того, чтобы стать королевой красоты. Но, все равно, ты почти такая же красивая, как и я.
Мне пришлось рассмеяться над ее словами.
— Ты моя соседка? — спросила я, надеясь услышать утвердительный ответ. Похоже, у нее было чувство юмора, — одно из самых необходимых качеств хорошей соседки. Она явно была личностью незаурядной.
— Очень бы хотелось сказать «да», но не могу. Я живу в комнате 303, и у меня уже есть соседка. — Она выразительно закатила глаза.
— Ну, все равно заходи.
Она не спеша вошла и, развалившись на одной из двух кроватей, заявила:
— Скарлетт О'Хара — моя самая любимая героиня. Я смотрела этот фильм раз десять и даже два раза читала книгу, хотя и стараюсь читать поменьше.
Я впервые видела человека, который старался читать поменьше.
— Почему? — спросила я.
— Почему что? Почему я стараюсь читать поменьше? Чтобы поберечь глаза, для чего же еще! Разве ты не знаешь, что, если напрягать глаза, они теряют свой блеск?
— Никогда об этом не думала. Я очень много читаю. А почему Скарлетт О'Хара твоя любимая героиня?
— Потому, что еще когда она была маленькой девочкой, ей уже было наплевать на всех, кроме себя самой. Она была сильной, добивалась всего, чего хотела, была умной и у нее был твердый характер. И все мужчины сходили от нее с ума. Мне всегда казалось, что я должна быть и внешне похожа на Скарлетт, иметь такие же зеленые глаза, как ты. Но вообще-то я ничего не имею против своих собственных, желтых. Очень необычный цвет, правда?
Я опять не смогла удержаться от смеха. Эта девушка была просто чудо, что-то совершенно невероятное.
— У тебя прекрасные глаза, — подтвердила я абсолютно искренне. Глаза у нее были похожи на матовый янтарь.
— Спасибо, — поблагодарила она, мрачно глядя на меня. — Нет, из тебя не получится ни королевы красоты, ни манекенщицы. Ты слишком маленького роста.
Я улыбнулась.
— Мне здорово повезло, что я никогда и не мечтала стать королевой красоты или манекенщицей. Я хочу стать учительницей. Преподавать английскую литературу. А ты кем хочешь быть? Манекенщицей? Или просто «Мисс Америка»?
— Посмотрю, что получится. Не буду торопиться. Возможно, я и смогу стать королевой красоты. Может быть, даже «Мисс Америка». Тогда я впоследствии стану манекенщицей. Разумеется, в Нуэва-Йорке. Если, конечно, сначала не попаду в Голливуд. Как ты можешь заметить, фигура у меня очень подходит для работы манекенщицей — узкие бедра и груди крохотные. Когда я училась в старших классах, то запихивала в бюстгальтеры носки. А ты, лапочка, хотя и не сможешь стать манекенщицей, но сиськи у тебя — будь здоров. Господи, вы только посмотрите!
Я инстинктивно взглянула вниз. На мне были джинсы и старая, уже подсевшая футболка, которая здорово обтягивала мой пышный бюст.
— Да, если бы я была мальчишкой, — заявила рыжая, — я-то, наверное, просто с ума бы сходила, наверное, просто подскочила бы и откусила кусочек прямо сейчас…
Мы обе начали хохотать, как чокнутые, и мне было искренне жаль, что она будет жить не со мной.
— Меня зовут Бонита Энн Льюис, я из Цинциннати, — представилась я, — но все меня зовут Баффи. Моя сестра Сьюэллен — она здесь на предпоследнем курсе, — назвала меня так, когда я была маленькая. Она назвала меня так в честь соседской собаки.
— А меня зовут Сюзанна. Я из Кентукки и учусь на втором курсе. Я окончила первый курс в универе Кентукки, и никто не смеет давать мне клички или сокращать мое имя. Я даже не разрешаю никому называть меня Сью или Сьюзи, или еще как-нибудь — только Сюзанна, с одним «з» и двумя «н». — Она залезла в карман своей рубашки и достала мятую пачку «Мальборо». — Хочешь сигарету? Вот травку я не курю никогда. Хотя раньше курила — в курилке библиотеки, когда училась в выпускном классе. Но потом узнала, что это портит волосы. Разрушает фолликулы, представляешь! — (Тогда я в последний раз видела, что Сюзанна курит — она бросила это занятие на следующий день, прочитав статью какого-то врача-дерматолога в «Космополитэне» о том, что курение портит цвет лица). — Я хочу, чтобы ты распаковала этот шикарный сундук, продолжала Сюзанна, выпуская дым в потолок. — Ужасно шикарный, просто класс. До смерти жаль, что твои вещи мне не подойдут…
— Это не мой сундук. Он принадлежит моей соседке, которая еще не появлялась. И я сильно сомневаюсь, чтобы у меня были такие вещи, которые тебе бы до смерти захотелось надеть.
— Да. Ужасно жаль, что я живу не с тобой, а с этой придурочной из Нуэва-Джерси, что судьба оказалась столь жестока ко мне. Клео Пулитцер. О Боже! Ну и имячко! Идиотизм какой-то!
— А почему ты все время говоришь «Нуэва-Йорк» и «Нуэва-Джерси»? — спросила я — меня почему-то немного раздражала эта ее манера.
Сюзанна широко открыла свои янтарные глаза.
— Потому что я изучаю испанский. «Нуэва» — это по-испански «новый». — Она прищурилась. — А что? Тебе это не нравится?
Я не знала, что сказать. Я еще плохо ее знала, однако решила рискнуть.
— Мне кажется, это как-то глупо, вычурно, — я виновато улыбнулась, чтобы она на меня не очень обиделась.
Она немного подумала, затем решила засмеяться.
— Согласна. Заявляю, что ты права. Правда, жаль, что мы живем в разных комнатах. Мне кажется, ты очень умная. Наверное, это все из-за книг, которые ты прочитала. А если бы мы жили вместе, ты бы смогла поделиться со мной своими мозгами.
— Да? — Я продолжала разбирать чемоданы и укладывала хлопчатобумажные трусики в верхний ящик комода. — У меня такое чувство, что тебе-то ни у кого мозгов занимать не надо.
— Мне? Да я всего лишь маленькая бедная дурочка из Ки, и у меня хватает мозгов лишь для того, чтобы правильно воспользоваться тем, что дала мне природа.
Я подумала было посоветовать своей новой подруге не говорить «Ки» вместо Кентукки, что было примерно из той же категории, как «Нуэва-Йорк», но в эту минуту в полуоткрытую дверь постучали, и на пороге возникла еще одна высокая девушка — на этот раз с очень длинными светлыми волосами.
— Меня зовут Кэсси Хэммонд, — объявила она, — и, по-моему, это моя комната. — Эта фраза звучала скорее как вопрос.
— Заходи, — сказала я приветливо. — Если это твой сундук, значит, и комната твоя.
Блондинка виновато улыбнулась.
— Это мой сундук… Меня зовут Кэсси Хэммонд, — повторила она и вошла в комнату, держась очень прямо. Она протянула руку сначала мне, потом Сюзанне. Я видела, что Сюзанна внимательным взглядом оценивает и ее бежевый свитер из мягкой шерсти, и коричневую плиссированную юбку, лишь на пять сантиметров выше колен. (Большинство девушек здесь, в университете, носили гораздо более короткие юбки). Я заметила, как затрепетали ресницы Сюзанны, и догадалась, что моя новая приятельница, очевидно, решает вопрос, какое место займет Кэсси в конкурсе красоты, поскольку та была достаточно высокой и очень хорошенькой. Однако мне сразу показалось, что Кэсси не из тех, кого интересуют конкурсы красоты. В ней была странная неуверенность, и несмотря на прекрасные манеры и веселую доброжелательную улыбку в ней чувствовался какой-то надлом.