Кристин Гор - Сенатский гламур

— Может, вам хотя бы дать пластырь или еще что-нибудь? — прошептала я ему на ухо.

— Мне нужно слушать, — с явным раздражением ответил он.

О боже, он меня ненавидит.

— Ну хорошо. Что ж, еще раз простите, — запинаясь, пробормотала я ему в спину. — До свидания.

Спасаясь бегством, я почувствовала, что краснею. По крайней мере, я выгляжу в тон одному из своих предметов обуви.

К половине шестого, когда пора было сопровождать Р.Г. в «Вашингтон Хилтон» на прием Американского фонда исследований СПИДа, я еще толком не пришла в себя. Навестив днем Альфреда Джекмена, я обнаружила его в отключке, среди оберток от содержимого мини-бара. Я еле убедила его временно (до окончания слушаний) передать мне остатки наркоты, поклявшись, что лично отвечаю за их сохранность. Радость победы была недолгой — ее сменил парализующий страх, когда я поняла, что добровольно вступила во владение здоровенным полиэтиленовым пакетом, полным превосходной канадской анаши.

Я семенила за Р.Г. к седану с тонированными стеклами, так и чувствуя пакет на самом дне сумки, которую наивная бабушка подарила мне на Рождество. Клянусь, я слышала шелест листьев и шуршание пластика, и мне казалось, что все вокруг тоже слышат его и вот-вот опознают. Я словно стала взволнованной героиней осовремененного «Сердца-обличителя» Эдгара По[11]. В этой версии, переделанной для ленивой толпы, сумка контрабандной травы шуршала достаточно громко, чтобы свести меня с ума и раскрыть мое преступление. Когда я села в машину рядом с Р.Г., на меня накатил приступ тошноты.

— Как себя чувствует мистер Джекмен? — спросил сенатор, приподняв бровь. Автомобиль выехал со стоянки Рассел-билдинг и влился в поток машин. Р.Г. знал — что-то стряслось, но детали его не интересовали. Мне это было только на руку, учитывая, какие именно детали.

— К завтрашнему дню он поправится, сэр. Не беспокойтесь. Я очень сожалею о задержке.

— Хорошо, — коротко ответил он. Р.Г. не собирался развивать тему, у него хватало дел вне моей скромной области компетенции. Он требовал сообразительности и результативности, и, если честно, обычно я была на высоте. До сих пор. Сегодня я немного не справилась.

Я достала папку АМФИС[12].

— У меня есть список гостей, в нем маркером помечены люди, к которым следует проявить чуть больше внимания. Например, Ник Саймон чувствует, что им пренебрегают. Он намекал, будто у нас слова расходятся с делом, и я заверила его…

Р.Г. перебил меня.

— Саманта…

Я подняла глаза от бумаг.

— Да, сэр?

— Вы хорошо себя чувствуете? — грубовато спросил он.

О боже, он показывает на мою сумку. Он знает. Он опознал шуршание? Альфред Джекмен настучал на меня? Ну вот, это произошло. Я уволена.

— Сэр, я понимаю, это нехорошо, но хочу, чтобы вы знали: я курила марихуану всего пять раз в жизни, последний из них восемь лет назад, и она никогда мне не нравилась, потому что на следующий день я не могла вспомнить даже самые простые вещи, вроде своего телефона. И я никогда не принимала других наркотиков, не считая алкоголя в очень умеренных дозах.

Р.Г. смотрел на меня, крайне смущенный.

— У вас скверный синяк.

Я посмотрела, куда он указывает — на желтоватые следы у меня на руке, прямо под ремешком сумки. Я знала, что это отметина от пряжки ремня Кларка Кента.

— Ах, это. Все нормально. Эта царапина не связана с наркотиками. — Я попыталась улыбнуться.

Несколько секунд Р.Г. тяжело смотрел на меня, потом покачал головой и принялся листать бумаги из папки АМФИС. Я сидела и смотрела в окно, переживая из-за своего звездного выступления. Я старалась думать о том, что Р.Г. размышляет над вопросами национальной политики, поэтому есть вероятность, что более важные вещи заставят его забыть мою случайную наркоманскую исповедь.

Какая же я дура.

Мое низвержение в водоворот ненависти к себе прервал звонок — сработало напоминание в календаре «Блэкберри»: сегодня Бруклинскому мосту исполнился сто двадцать один год. Я выключила звонок и мысленно отметила праздник, пока Р.Г. продолжал читать.

В средней школе меня заинтересовала «Большая книга праздников», которую методист хранил за конторкой. Все началось с необычного решения отмечать малоизвестные праздники, вроде Весеннего праздника древонасаждения или Дня признательности дворникам, и постепенно переросло в увлечение загадочными годовщинами. Как только я выбрала хобби, мой календарь быстро заполнился, и, что забавно, каждый день стал праздником. Я скромно отмечала их, иногда только вспоминая, иногда — не только. Например, чтобы отметить четырнадцатую годовщину публикации первой книги Дипака Чопры и рождение его империи самосовершенствования, я сводила себя в новый индийский ресторан на Дюпон-серкл. Что же делать с Бруклинским мостом? Может, лечь спать в ночнушке с надписью «Я люблю Нью-Йорк»?

Я смотрела на размытые от скорости посольства на Массачусетс-авеню, потом мы свернули на Коннектикут-авеню и затормозили перед толпой камер, журналистов и СПИД-активистов.

Р.Г. отложил папку, закрыл глаза, а когда открыл, они были ясными и внимательными.

— Пора за работу, — на удивление бодро сказал он. Минимум, что я могу сделать — ответить в том же духе.

— Совершенно верно, сэр. Это ваш народ.

Р.Г. взялся за ручку двери и покрутил головой, чтобы размять шею.

— Вы хорошо поработали над темами, — добавил он.

Я кивнула. Я знала, что они хороши. Два часа на них потратила.

— И еще, Саманта… — продолжил он.

— Да, сэр?

Он посмотрел прямо на меня, уголки его губ поползли вверх.

— Вам стоит почаще выходить в люди.

И ушел. Сотни рукопожатий и столько же обещаний. Я на секунду задержалась, чтобы собраться с мыслями, но постепенно убедилась, что это невозможно. Наконец я взяла «Блэкберри», бумаги, пакет анаши и последовала за сенатором Гэри в толпу.

До сих пор не понимаю, как Лиза уговорила меня составить ей компанию во время «счастливого часа» в ирландском пабе. Лиза — моя лучшая подруга. Она убедила меня отметить двадцать четыре часа воздержания Альфреда Джекмена, но уходить с работы в половине седьмого слишком рано, даже в пятницу. Неважно, что Р.Г. уже улетел на выходные в Огайо, а Жанет отправилась домой пораньше, на ужин в честь дня рожденья сына, я все равно была в ответе перед собой и горой неоконченных дел. И нас было непросто сдвинуть с места.

Мы сошлись на том, что я выпью пару кружек пива за Лизу и Альфреда, после чего вернусь на работу, чтобы слегка под хмельком составить сводку. Так будет хорошо для всех.

— Так, значит, слушание прошло удачно! — радостно заверещала Лиза, обнимая меня у барной стойки.

— О да, еще как, мистер Джекмен справился. — Я все еще не могла в это поверить.

— Хочешь сказать, ты справилась, — преданно настаивала она. Лиза была единственной болельщицей в моей жизни, и ее совсем не напрягала эта неблагодарная, а зачастую и бессмысленная роль. Еще она обожала документальные фильмы о раскаявшихся садомазохистах и болела за «Ред Сокс»[13], поэтому мне не раз приходило в голову, что она просто мазохистка. Она была высокой и угловатой, искусственно стильной и естественно яркой. Мы познакомились на благотворительной акции в Цинциннати — Р.Г. нужно было чем-то покормить, когда он выскочил за дверь после тусовки, и Лиза мне помогла. Через несколько месяцев она перебралась в Вашингтон, работать в отеле «Мэйфлауэр», и мы подружились.

Лиза из тех, кому то завидуешь, то сочувствуешь. Эта добрая и неотразимо привлекательная девушка постоянно влипала в дурацкие истории, в основном из-за сердечных увлечений. Или — довольно часто — исключительно телесных. Она западала на инфантильных жуликоватых бабников. В Вашингтоне таких хватало, особенно на ее долю. Последний как раз лечил колено, которое травмировал, играя в регби на Молле. Он упрямо надевал коленный бандаж перед сексом, а потом и вовсе бросил Лизу ради физиотерапевта — маленькой рыжеволосой женщины, искусной в обращении с повязками и ремнями. Лиза сочла себя неумехой и все еще переживала из-за разрыва. Я же была просто счастлива избавиться от него и его манеры обсуждать со мной преимущества ресторанов «Хутерс»[14] и мужских загородных клубов.