Джуд Деверо - Сердечные перемены

— Так она же в трех соснах может заблудиться!

— Верно! А ты откуда знаешь? — удивился Фрэнк.

— Просто и моя мать, и Челси такие же, — ответил мальчик, опустив глаза.

— Тебя послушать — все женщины одинаковы! Ну ладно, в общем, она согласилась стряпать у меня в доме. Я предлагал ей деньги, большие деньги. Как ты думаешь, какие она выдвинула условия?

— Попросила что-нибудь. Только не для себя.

— Точно! Так и было! А это-то ты как угадал?

— Так в чем же состояла ее просьба? — Илай словно не расслышал последний вопрос Фрэнка.

— Она хотела, чтобы я оплатил образование ее сына! При этом не где-нибудь, а в лучшем учебном заведении мирового уровня — с самого первого курса вплоть до защиты докторской.

— Да уж, это она может, — тихо пробормотал Илай. — Так что же случилось дальше?

— Мы… Позже мы…

— Ну эти подробности мне знать не к чему. — Голос мальчика звучал совсем по-взрослому. — Умолчим об этой сфере ваших отношений. А дальше?

— А дальше я, грубо говоря, сделал ноги. Вызвал вертолет и улетел. Она спала так крепко, что, наверное, даже ничего и не слышала. В тот же день ее забрал оттуда один из моих людей.

— Значит, вы просто взяли и улетели? А она… она любит вас?

— Ничего не могу сказать. Не знаю. Она из тех независимых женщин, что спят с мужчиной, которого любят, но если такого нет, то с тем, кто понравится, и не стремятся поддерживать дальнейшие отношения.

— Но вы же любили ее?

— Я — да! О, конечно же, да! Я не могу забыть ее, и это постоянно терзает меня. Тогда я не строил конкретных планов, скорее всего все-таки хотел сбежать.

А может, просто считал, что мне нужно некоторое время подумать.

— Подумать о чем?

— О ней, разумеется, о ее прямоте и о том, чтобы стать частью ее жизни. Я до сих пор помню ее слова, что она не бедна, а просто порой не имеет денег.

— Моя мама часто говорит то же самое.

— У тебя, должно быть, суровая мать. Очень суровая, если говорит это тебе.

— Так что же вы собираетесь делать? Как поступить с этой женщиной, которую любите?

— Никак. Я ничего не собираюсь предпринимать. Уверен, она меня уже давно забыла.

Мальчик внимательно и серьезно посмотрел на Фрэнка — Сомневаюсь. А что, если она плачет по ночам, думая о вас, так же как и моя мать? Она ведь не может забыть того мужчину, чьего ребенка носит сейчас.

Фрэнк задумался:

— Едва ли. Такие гордые женщины обычно относятся к подобным вещам с презрением или насмешкой. Если мужчина покидает их, они уже никогда не свяжут с ним жизнь и не простят нанесенной обиды. Точнее, простить на словах они способны, но вернуться к прежним отношениям — никогда.

— А если она не такая? Вдруг она любит вас и простит, если вы встретитесь с ней и объясните, что были охвачены смятением и просто-напросто струсили?

— Час от часу не легче! О'кей! Я струсил, пусть так! Я даже готов попытаться как-нибудь растолковать ей это.

— Что же вас сдерживает? Фрэнк пожал плечами.

— Конечно, мне хотелось бы упасть перед ней на колени, произнести пламенные слова любви и добиться прощения, но, увы, я не знаю, как это делается. Ведь я предлагал ей выйти за меня замуж, но получил решительный отказ.

— Предлагали брак?!

— Было дело… Кстати, а почему ты так заинтересовался этой историей?

— Просто есть один человек, которого я хочу женить на своей матери, поэтому мне любопытны некоторые детали.

— Ну что ж, если этот человек кажется тебе достойным…

— Да, он хороший. Я знаю, что хороший.

— Надеюсь, это не твой папочка пошел по второму кругу?

— Боже упаси, нет, конечно! — воскликнул Илай, задетый подобным предположением. — Он… Это… — Мальчик запнулся.

— Ладно, Илай, давай сменим пластинку. Скажи мне, что бы ты хотел получить на Рождество? Новый мультимедийный компьютер?

— Нет. Когда я буду на нем работать? Вскоре мне придется помогать матери нянчить ребенка, и свободного времени совсем не останется.

— Какого черта! — не выдержал Фрэнк. — Ну давай тогда так. Я выпишу тебе чек на сумму… этих денег тебе хватит не на один год. Все, я так решил и больше ничего не хочу слышать! Твоя гордость ничуть не пострадает.

Таггерт произнес это так твердо, что Илай не посмел отказаться.

— Вы хотите стать моим спонсором?

— Почему бы и нет? Может, отправишься куда-нибудь путешествовать с матерью?

— Нет, лучше не путешествие. — Мальчик перевел дыхание, готовясь к очередному ходу. — Вы ведь умеете ездить на лошади?

— Умею, — удивленно ответил Фрэнк, не понимая, к чему ведет Илай. — Умею, и, говорят, совсем неплохо.

— У вас найдется черный конь? Большой черный жеребец?

Фрэнк улыбнулся:

— При желании найду. Я и не знал, что ты любишь лошадей.

— Это не для меня. На прошлой неделе матери пришлось выплатить очередной взнос… Короче, она сказала такую фразу: «Уверена, у наших дверей не появится прекрасный рыцарь на черном скакуне и не спасет нас от обрушившихся на наши головы проблем». Это из одного романа.

— Значит, я должен сесть на черную кобылу… Прости, на черного жеребца и вручить твоей матери чек в качестве рождественского подарка?

— Я хочу доказать ей, что на Рождество все возможно. Кстати, о чеке лучше, чтобы это были наличные. Она все равно не станет получать по нему деньги: гордость — наше семейное качество. А с наличными возможны варианты…

— Значит, черная лошадка, да? Завтра, на Рождество? Хм! — Хотя бы в этот день вы не занимаетесь делами? — Возможно, отложу их. Ладно, я выполню твою просьбу. Ко всему прочему, полагаю, мне придется надеть черную шелковую рубашку и штаны такого же праздничного цвета?

— Думаю, это понравится моей маме.

— Хорошо! Завтра в десять утра поиграем в эти игры, но только ради тебя. С рождественским подарком мы разобрались, а что ты хочешь получить на свой день рождения?

— Пароль доступа к базе данных «Монтгомери — Таггерт»!

Фрэнк рассмеялся впервые за последний месяц:

— Пойдем что-нибудь перекусим! Пожалуй, придется усыновить тебя, чтобы впустить в базу данных, хотя едва ли твоя мать согласится делиться с кем-нибудь своим сыном. Кстати, не нанять ли нам частного детектива, чтобы вычислил отца будущего ребенка, раз уж твоя мать держит это в тайне?

— Идет, — согласился Илай. — Сразу после Рождества.

— Илай! Почему ты так нервничаешь с утра? Я же это прекрасно вижу!

Мальчик полагал, что мать, занятая приготовлением клюквенной начинки для праздничного пирога, не заметит, что он то и дело выглядывает в окно, словно ожидая кого-то.

— Если ты ждешь Санта-Клауса, полагаю, он едва ли вспомнит наш адрес, мрачно пошутила Рэнди.

Ее огорчало, что в этом году ей не удастся подарить сыну ничего приятного ни на день рождения, ни на Рождество. Но еще больше Рэнди угнетала мысль о том, как им протянуть вдвоем следующий месяц — ежегодный взнос за дом съел все сбережения Даже уже не вдвоем, а втроем. Она сосредоточилась на пироге, стараясь отвлечься от унылых размышлений Хватит думать о деньгах, моральном уроде Фрэнке Таггерте, обо всем, что портит праздничное настроение.

«А ну-ка немедленно успокойся, — приказала себе Рэнди. — Твое раздражение ничего не изменит, а вот детям может повредить — и Илаю, и тому, второму».

— Надеюсь, Челси забежит сегодня?

— Не сейчас, позже. — Мальчик вдруг рассмеялся, но тут же овладел собой, удобно расположился на софе и стал небрежно перелистывать журнал. Это был журнал Рэнди «Умелая домохозяйка», поэтому она сильно сомневалась, что сына интересует его содержание.

— Илай! — наконец не выдержала она — Ты ничего не хочешь мне рассказать?

Почему ты все утро крутишься возле окна? — Рэнди замолчала и прислушалась. Кстати, ты слышишь стук копыт? Илай! — потребовала Рэнди. — Немедленно отвечай!

Это твои штучки, твои и Челси?

Мальчик внимательно вчитывался в рецепт приготовления какого-то блюда.

— Илай! По-моему, лошадь направляется к нашей веранде! — И тут до нее дошло. Ну конечно же, Челси обкатывает своего пони. Стоит открыть дверь, и появится растрепанная девочка, держащая в руках корзинку с рождественскими подарками. Что ж, решила Рэнди, придется поддержать игру. Вытерев руки, она направилась к дверям. Теперь нужно изобразить радостное удивление.

Но ей не пришлось ничего изображать, ибо она испытала шок, увидев не Челси и ее маленького пони, а огромного вороного коня, который, казалось, въехал бы прямо на кухню, если бы его не сдержала властная рука наездника, одетого во все черное. На всякий случай всадник развернул коня спиной к крыльцу — животное вело себя слишком строптиво.