Внезапно она испугалась, а ее план показался ей совершенно безумным. О том, что сделает с ней Киан Джай, если побег не удастся, она даже думать не хотела. Но дольше откладывать она уже не могла – Флортье понимала это по хриплому, участившемуся дыханию привратника и подрагиванью его члена.
Она открыла рот шире. Сейчас. Изо всех сил она сжала челюсти и больно впилась ногтями в мягкую кожу мошонки.
Пронзительный крик разорвал тишину двора.
Привратник упал на колени, а Флортье вскочила. У нее не было времени даже выплюнуть кровь, которую она чувствовала во рту. Она подбежала к воротам, навалилась всем телом на засов и рванула его в сторону. В доме уже звучали взволнованные голоса, а привратник выл и ревел от боли. Она слегка приоткрыла ворота, протиснулась в образовавшуюся щель и бросилась бежать.
С удивленно поднятыми бровями глядели на нее китайские кули; торговцы в лавках с любопытством поворачивали голову в сторону девушки европейского вида, которая с развевавшимися волосами бежала мимо них что было сил. Флортье задыхалась от бега, шумело в ушах, не хватало кислорода, болели мышцы ног. Но это была сладкая боль; сладкая, потому что тело наконец-то снова принадлежало ей, ей одной, потому что вместе с болью появилась надежда на свободу. Она просто бежала и бежала по узким улочкам Глодока; его дома, лавки и храмы размывались на периферии ее зрения в цветные расплывчатые полосы. Ей было все равно, куда бежать. Лишь бы подальше от Киан Джая.
Улицы стали шире, тесные ряды домов сменились на отдельно стоящие постройки. Перед глазами Флортье мелькали искры, в правом боку больно кололо. Она замедлила шаг и огляделась. Возле домов с загнутыми краями крыш росли раскидистые лиственные деревья, за ними виднелись веера пальм. Ее взгляд упал на белый мост, перекинутый через канал, и она устало побрела к нему. Путь казался ей бесконечным и забрал у нее последние силы, но она кое-как одолела его и даже попыталась бежать, волоча ноги и спотыкаясь. С дрожащими коленями она спустилась по откосу и села у воды на траву.
Ей не хватало дыхания, она кашляла, давилась и все время прислушивалась к тому, что творилось наверху.
Негромкий окрик заставил ее вздрогнуть. Голос донесся с воды; старик-китаец с бледно-желтым белобородым лицом под остроконечной соломенной шляпой, сморщенным, словно залежалый лимон, показывал ей жестом на лодчонку, нагруженную тюками и мешками, в которой он плыл по каналу, отталкиваясь шестом.
Флортье кивнула, и старик подплыл ближе к берегу. Почти не намочив туфли, она прыгнула в шаткую лодку.
– Терима касих, – все еще не отдышавшись, поблагодарила она, устраиваясь на мешках.
Старик оттолкнулся шестом от берега, и лодка сама собой поплыла по бурой воде. Свободной рукой он порылся у себя за спиной, достал грязную тряпку и показал узловатым пальцем на свой рот. После этого протянул тряпку Флортье. Она поняла и вытерла нижнюю половину лица. С отвращением поглядела на красные мазки на ткани и передернула плечами; у нее до сих пор оставался во рту затхлый привкус какой-то дряни, а язык прилипал к нёбу. Китаец тихо засмеялся беззубым ртом и достал глиняный кувшин, закрытый пробкой. Флортье с благодарностью взяла его, первым глотком прополоскала рот и выплюнула за борт, потом жадно выпила нечто вроде лимонада на травах и вернула старику кувшин.
Он что-то сказал ей и с вопросительной интонацией махнул рукой в сторону, в которую плыла лодка.
– Моленвлиет? – неуверенно сказала она. – Отель «Дес Индес»?
Китаец что-то ответил и кивнул. Флортье потерла большой и указательный пальцы друг о друга – что, мол, она заплатит, но старец лишь махнул рукой.
– Терима касих, – радостно повторила Флортье.
После этого она просто сидела и наслаждалась солнцем, светившим на ее пылающее лицо, легким ветерком, шевелившим ее волосы и освежавшим потную кожу, а лодка увозила ее подальше от квартала Глодок.
Чем ближе Флортье подходила к кованой ограде, окружавшей территорию с высокими деревьями и белыми, низкими постройками, тем больше замедляла шаг. Втянув голову в плечи, она проскользнула мимо бунгало парикмахера и остановилась на некотором удалении от службы приема. Встречу с отелем «Дес Индес» отравляли не только ее собственные смешанные чувства, но и необычная, давящая тишина. Правда, из внутреннего двора доносились голоса и смех, звяканье фарфора, серебра и стекла, а с улицы – шорох колес по песку, стук копыт лошадей и пони, но в остальном было тихо. На деревьях шелестели листья, но цикады и птицы молчали. Стояла давящая, напряженная тишина, словно перед сильной бурей. Флортье взглянула на небо, простиравшееся над Батавией, словно блестящий светло-голубой полог, и не увидела ни одного облачка, даже крошечного.
Вдруг от странного трескучего шума завибрировал воздух. Флортье невольно втянула голову в плечи, а потом увидела, что над крышей отеля летит большая птичья стая; от этого красивого и мрачного зрелища по телу поползли мурашки.
Она стояла и глядела вслед птицам, скрывшимся за деревьями, но потом все-таки собралась с духом и вошла в отель.
– Добрый день, мадемуазель. – Если даже темнокожий портье в белом мундире и удивился ее появлению, вспотевшей, без шляпки и зонтика, или даже узнал, то никак этого не показал. Он поспешил занять свое место за столиком приема, возле пальмы в горшке.
– Чем могу быть полезен, мадемуазель?
– Добрый день, – нерешительно проговорила Флортье. – Мне нужно поговорить с господином Холтумом. Это возможно? Ведь он здесь живет, да? – поскорее добавила она, когда лицо портье выразило сожаление.
– Да, мадемуазель. Только, к сожалению, он не у себя, а на репетиции в Конингсплейне.
– Когда он возвращается?
– Ох, мадемуазель! – Сочувствие портье послышалось и в его голосе. – Это может произойти очень поздно. Возможно, в полночь, но, в любом случае, намного позже того времени, когда закончится представление.
Флортье понимающе кивнула и закусила нижнюю губу. Она бы охотно повидалась с ним, но не хотела терять драгоценное время.
– Может, мадемуазель хочет что-то передать господину Холтуму?
Флортье в нерешительности задумалась, но потом ее лицо озарилось догадкой.
– Да! Э-э-э… Минуточку. – Она покраснела, быстро отвернулась и достала из выреза платья красный цветок из ткани и денежную купюру. Портье от удивления слегка поднял брови. – Будьте любезны, передайте ему это и скажите, что Цветочек была тут.
Портье взял кончиками пальцев грязноватый, пропитанный потом цветок.
– Цветочек. Хорошо, мадемуазель. Я передам.
Флортье развернула купюру и положила ее на столик.
– Я могу нанять экипаж, чтобы доехать до порта?
– Разумеется, мадемуазель. – Он подошел к задней двери, высунулся из нее и что-то крикнул тем, кто находился во дворе. Потом вернулся к столу приема. – Я могу вам еще чем-нибудь помочь?
Флортье улыбнулась. Это был отель «Дес Индес», который она узнала и полюбила год назад.
– Да. Извините за странный вопрос… Какое сегодня число?
Портье не выразил удивления и вежливо ответил:
– Двадцать шестое августа. Воскресенье.
С окаменевшим лицом, прищурив глаза, Киан Джай стоял во дворе своего дома и смотрел на привратника; в приспущенных штанах тот корчился на земле и прижимал к причинному месту маленький узелок – кто-то сжалился над ним и принес завернутый в тряпку лед. Собравшиеся слуги и конюхи со страхом таращились на хозяина, прежде всего, те, кому выпала неблагодарная задача описать ему, что случилось в его отсутствие. Толчком ноги Киан Джай перевернул пострадавшего на спину и молча разглядывал засохшую кровь на вялом члене, багровые следы маленьких зубов и красные царапины на мошонке. По телу пробежала судорога; размахнувшись ногой, он резко пнул привратника в пах; тот взревел от боли. Киан Джай отряхнул ногу, обошел вокруг слуги и ударил его ногой по почкам, потом между лопаток. Отчаянный вой замолк, когда каблук Киан Джая переломил слуге шею.
– Седлать коней, – рявкнул он, и конюхи бросились выполнять приказ. Киан Джай повернулся к Цзяню. – Револьвер. – Цзянь кивнул и побежал в дом.
В ожидании лошадей Киан Джай вытащил из кармана жилетки часы и открыл крышку. Четверть первого.
Двое конюхов прибежали со спешно оседланными лошадьми, и Киан Джай убрал ногу с затылка привратника. Как только Цзянь помог ему пристегнуть кобуру, он вскочил в седло.