– Слава богу, – всхлипывала Якобина, качая Иду и покрывая поцелуями маленькое личико. – Спасибо тебе, Господи, спасибо!
Она схватила ткань, которую сбросила с себя, кое-как свернула в несколько слоев и положила на нее Иду. Снова принялась шарить по полу, покрытому толстым слоем чего-то, похожего на порошок. Ее пальцы обнаружили чью-то руку и двинулись по ней. И тут Якобина пронзительно вскрикнула, нащупав ткань, разорванную, жесткую, словно обугленную по краям, а под ней – клочки кожи и мяса. Вся дрожа, она направила пальцы дальше. Там был круглый череп, обритый наголо. Ее чуть не стошнило, она поскорее обтерла пальцы о свой саронг. Стиснув зубы, она отыскала плечи трупа, вцепилась в них и кое-как оттащила в сторону тяжелое тело. Потом бросилась на колени, потянула за простыню, отбросила ее в сторону и перевернула хрупкое тело подруги.
– Флортье! – причитала она. – Флортье! – Всхлипывая, она терла безжизненное тело, шлепала ладонью по щекам. – Флортье!
По телу Флортье пробежала судорога; она с трудом вдохнула воздух и закашлялась, хрипя и давясь.
– Я… бина, – простонала она.
Якобина даже не смогла ответить; ее сотрясали рыдания, даже тогда, когда Флортье зашевелилась, села и без сил бросилась ей на шею.
– Все позади? – пробормотала ей на ухо Флортье.
– Не знаю, – прохрипела Якобина пересохшим горлом.
Они помогли друг другу подняться и побрели, шатаясь, еле передвигая ноги, словно старухи. Лишь с помощью Флортье Якобине удалось поднять Иду. Вместе, шаг за шагом, они кое-как пробрались к выходу из спальни; им долго пришлось разгребать ногами пепел, прежде чем они смогли приоткрыть дверь и протиснуться в узкую щель.
В передней комнате им снова пришлось полагаться на свое осязание; там тоже царили непроглядный мрак и мертвая тишина, даже часы не тикали.
– Давай ты посидишь тут с Идой, – предложила Якобина. – А я выгляну наружу.
– Ладно. – Флортье устало села возле окна.
Якобина все еще медлила.
– Могу я оставить тебя одну? Ведь ты боишься темноты.
Флортье чуть помолчала и тихо ответила:
– Знаешь, я больше боюсь того, что увижу на улице, чем этой темноты.
Якобина погладила ее по плечу, посадила ей между коленей Иду и, держась рукой за стену, прошла к выходу. Дверь была слегка приоткрыта. Якобина осторожно выглянула наружу. Перед верандой горел маленький костер, его огонь освещал лица горстки людей. Дальше вырисовывались силуэты множества людей и скелеты упавших, обугленных деревьев. Сцена словно из начала времен, когда человечество только-только научилось пользоваться огнем и когда на свете не было ничего, кроме дикой природы. Либо из конца времен, Якобина не знала. Она вышла на веранду.
Один из сидевших у огня повернул к ней лицо, и Якобине потребовалось какое-то время, чтобы узнать Бейеринка. Он держал на коленях свою дочку, а его плечи сотрясались от беззвучных рыданий; рядом с ним сидели старший мальчик и девочка, прислуживавшая в доме. Якобина увидела госпожу Бейеринк; по крайней мере, ей показалось, что это она. Длинные волосы, которые она обычно завязывала строгим узлом, падали на плечи; саронг был разорван, под ним на ногах виднелись зияющие раны. Кебайя сползла с плеча и обнажила грудь; очевидно, мать собиралась кормить годовалого сына, которого укачивала на руках. Малыш лежал неподвижно, пухлая ручонка безжизненно повисла, личико стало восковым.
От тоски у Якобины заболело сердце, ведь такая же участь могла ждать Иду. Она хотела выразить супругам Бейеринк свое соболезнование, сказать что-нибудь теплое, утешающее, но все слова, приходившие ей на ум, показались чересчур пустыми и банальными. Поэтому она просто кивнула несчастному отцу в надежде, что он поймет все ее чувства.
– Ну? – прошептала Флортье, когда она вернулась.
Якобина молча села рядом с ней.
– Все так ужасно? – спросила Флортье.
– Да, – вздохнула Якобина и пересадила Иду к себе на колени.
– Что, те двое… – снова заговорила Флортье через пару минут. – Те двое мужчин… Они там?
Якобина сглотнула комок в горле.
– По-моему, они погибли.
Флортье сначала окаменела, потом тихонько заплакала.
– Это хорошо, – пробормотала она сквозь слезы. – Значит, я наконец-то свободна. – Она положила голову на плечо подруги, а Якобина обняла ее рукой. Возможно, Флортье когда-нибудь расскажет ей больше.
Шум возле дома стал громче. Они слышали его, но их парализовала усталость. Кто-то торопливо вбежал в дом, пошарил в спальне и выскочил наружу. Лишь твердые шаги Бейеринка заставили Якобину подняться на ноги.
– Фройляйн ван дер Беек, фройляйн Дреессен! – Правительственный чиновник говорил торопливо и взволнованно, чуть ли не в панике. – Над вершиной вулкана Раджабаса появились зеленые огни. По мнению местных жителей, он тоже вот-вот начнет извергаться. Поэтому надо немедленно уходить отсюда!
Флортье покачала головой; Якобина почувствовала это движение своим плечом.
– Без меня. Я никуда не пойду, – заявила Флортье.
– Будьте благоразумной! – набросился на нее Бейеринк. – Подумайте хотя бы о ребенке.
– Якобина, ты уходи, – простонала Флортье. – А я останусь здесь.
– Флортье… – нерешительно возразила Якобина, однако подруга еще энергичнее покачала головой. Якобина отвечала теперь за Иду, но не хотела оставлять в одиночестве и Флортье. Бейеринк и местные, конечно, лучше всех знали коварный нрав вулканов. Но куда она пойдет с Флортье и девчушкой в этой опустошенной местности? Далеко ли они смогут уйти от огненной смерти? Да и выдержит ли все это Ида, такая хрупкая и маленькая? Якобина крепче прижала к себе малышку и уткнулась носом в ее волосы; судя по запаху, они были опалены пламенем. У нее все внутри сжалось при мысли о том, что Ида тоже могла сейчас погибнуть. Если вулкан Раджабаса в самом деле начнет извергаться, для них хотя бы все быстро закончится, без лишних мучений, ведь они будут находиться недалеко от его кратера.
– У нас на счету каждая минута, фройляйн ван дер Беек!
Якобина интуитивно понимала, что в такой ситуации невозможно угадать правильное решение. Сейчас они могли надеяться лишь на милость божью.
– Мы останемся здесь, – объявила она.
– Как хотите, – раздраженно буркнул Бейеринк и стал шарить в комнате, отыскивая какие-то вещи. – Желаю удачи! Она наверняка вам понадобится.
– До встречи в Батавии, – ответила Якобина.
Немного помолчав, он устало ответил:
– Если Батавия вообще уцелела. – Его шаги направились к двери, она захлопнулась за ним.
Якобина прислушивалась к гулу голосов возле дома; он постепенно удалялся. Флортье пошевелилась и встала.
– Я сейчас вернусь.
Она ходила в темноте по комнате, чем-то шуршала, что-то сдвигала, пару раз вскрикивала от боли, ударившись обо что-то. Тяжело дыша, подошла к Якобине и поставила на пол что-то тяжелое, потом на ощупь направилась к буфету и стала в нем рыться.
– Что ты притащила? – поинтересовалась Якобина и, не дожидаясь ответа, протянула руку, нащупала большую емкость, похожую на ведро, и вздрогнула от отвращения, прикоснувшись к содержимому. Там было что-то жидкое, неприятное.
– Это вода, – объяснила Флортье и, кряхтя, села на свое место. Потом пошарила в ведре. – Когда мы пришли сюда, я немного помогала госпоже Бейеринк и видела, что за стеной кухни течет ручей. Правда, в нем полно пепла, но если мы его вычерпаем, воду можно будет пить. – Она отпила глоток. – Сойдет, ничего. Вот, попробуй. – Она взяла руку Якобины и вложила в нее стакан.
Якобина попробовала, сморщилась, но все же решила напоить водой Иду. Девочка крутила головой, но после долгих уговоров Якобине все же удалось заставить ее выпить эту неприятную воду с привкусом клея. Вероятно, жажда оказалась сильнее.
– Давай поищем спички и зажжем свет, – предложила Якобина в благодарность за заботу.
– Лампа разбилась, – ответила Флортье, как Якобине показалось, с легкой усмешкой. – Я чуть не порезалась об осколки, когда рылась в шкафу. – И уже серьезнее она добавила: – Впрочем, пожалуй, даже хорошо, что мы сидим в темноте, что никуда от нее не денемся. Вот, держи. – Она нащупала руку Якобины и сунула в нее галету.
– Мы переждем извержение здесь, – неуверенно сказала Якобина.
– Да, переждем, – храбро подтвердила Флортье.
Какое-то время слышался лишь хруст галет и мирное причмокивание Иды.
– Вообще-то, если я сегодня умру, то и поделом мне, – с набитым ртом заявила Флортье через некоторое время.