– Нет, конечно же, нет, любимая. И если там будут те маленькие китайские пирожные, захватишь для меня несколько?
– Да, да, непременно. Я принесу тебе кучу лунных пирожных. – Улыбка дрожала на ее губах. – Сэмюэл! – громко сказала Эрлан, испугав мальчика, который тихо собирал головоломку на столе. – Если хочешь попускать своего воздушного змея на Фестивале радостной посадки риса, то мы должны поторопиться. До конца дня мне нужно прокипятить и прогладить еще дюжину рубашек.
Эрлан суетилась по дому, болтая с Сэмюэлом как обезумевшая сорока. Завязала сыну соломенную шляпу на голове и надела ему на ноги деревянные башмаки, а Джере по привычке стоял в дверном проеме спальни к ней лицом, ни на миг не давая забыть о своем напряженном молчаливом присутствии.
Из-за того, что он находился там, Эрлан не могла зайти в заднюю комнату, чтобы собрать одежду и личные вещи. Но в любом случае это не имело значения, поскольку ей был нужен только сверток американских долларов, спрятанный под чаном с крахмалом. Теперь она была рада, что не положила свои тяжким трудом заработанные деньги в Банк профсоюза горнорабочих, как частенько уговаривала ее сделать Ханна. Эти выпердыши водяных буйволов, вероятно, сейчас нашли бы тысячу причин не возвращать ее накопления, и тогда она снова осталась бы без гроша, даже без проклятой дьявольской прачечной, чтобы заработать на дорогу назад в Китай.
Эрлан приподняла ханьфу и веревкой привязала кулек с деньгами к талии. Единственный раз порадовалась слепоте любимого, порадовалась, что он не видел того, что она делала. Хотя он в любом случае не стал бы ее останавливать, поскольку больше не считал себя достойным ее. И, боги, как же он ошибался, бесконечно ошибался, ведь этот мужчина был достоин дочери императора.
Эрлан заставила себя легкой походкой подойти к нему. Притянула к себе голову Джере и поцеловала, не так, как хотела, а так, как сделала бы веселая жена, которая ненадолго уходит поторговаться с лавочниками и собирается вернуться к своему господину через час или два.
Джере обхватил ее ягодицы большими ладонями и крепче прижал к себе.
– Лили?.. – Она ждала вопроса с комом в горле. – Я уже говорил сегодня, что люблю тебя?
От облегчения она рассмеялась слишком громко.
– А как же, уже дважды. А я говорила тебе, что люблю тебя?
Он прикоснулся к ее губам кончиками пальцев, чтобы почувствовать ее улыбку.
– Всего один раз.
– Тогда скажу опять, чтобы нам уравняться. Я люблю тебя, Джере Скалли.
В этот раз Эрлан поцеловала его крепко, словно стремясь навечно запечатлеть в сердце вкус и ощущение его губ. Сэмюэл, чувствуя что-то не то, вцепился в ноги Джере и захныкал. Мужчина поднял мальчика на руки, смехом силясь вновь заставить малыша хихикать и улыбаться. Сердце Эрлан сжалось от мучительной боли, когда она поняла, что отрывает ребенка от единственного отца, которого он знал.
Нет, нет... Его судьба, как и ее собственная, не здесь. Он не янки-дудль-денди, а Сэмюэл, сын Сэма Ву, внук Лунг Квонга, патриарха великого дома По. Долг ее сына — вернуться на землю предков и с честью служить им на родине.
Эрлан забрала мальчика из рук возлюбленного.
- Пойдем, Сэмюэл. Мы должны торопиться. Чем раньше уйдем, тем быстрее вернемся, верно? – она легко коснулась бородатой щеки Джере. – Может, ты почистишь немного картошки на ужин?
Он улыбнулся и кивнул. Повернул голову и провел губами по руке любимой. Эрлан часто поручала ему работу по дому, поскольку Джере нравилось быть полезным.
Китаянка остановилась у двери, положив одну руку на защелку, а другой удерживая Сэмюэла.
– До свидания, любовь моя, – сказала она с улыбкой в голосе. – Скоро увидимся.
«Только не в этой жизни. Больше никогда в этой жизни, мой анчинтэ чурен».
* * * * *
Какое-то время после их ухода Джере стоял на месте и слушал. Дождь барабанил по жестяной крыше, но с дороги доносились и другие звуки, становящиеся то громче, то тише, словно стремительное течение при морском приливе и отливе. Испуганный плач и крики. Грохот и плеск воды из-под колес. Паническое ржание лошадей.
Страх поднялся в его сознании как черная туча. Даже не подумав сосредоточиться, Джере бросился через комнату, натолкнулся на стул и ударился бедром об угол стола. Стал нащупывать замок, нашел его и так сильно распахнул дверь, что та стукнулась о стену. Вопли и крики, по большей части на китайском, обрушились на него подобно волне. Шлепанье бегущих ног, цоканье копыт, скрип колес и несмазанных осей... люди, лошади и повозки куда-то спешно направлялись.
Джере вышел на крыльцо. Ветер плеснул ему в лицо дождем. Под сапогом захрустел лист жесткой бумаги. Джере наклонился и принялся ощупывать мокрые шероховатые доски, пока не нашел бумагу. Но конечно же, все без толку, Скалли не мог прочитать написанное, проклятье, проклятье…
– Эй! – он вышел на дорогу, размахивая листком в воздухе. Что-то врезалось в него, и Джере вслепую ухватился за рукав мокрого шерстяного пальто. Пальто, покрывающего костлявую руку извивающегося мальчишки. – Кто ты? – крикнул Джере, догадываясь, что его массивная фигура и шрамы, вероятно, пугают ребенка. Но испытываемый им самим ужас сейчас стремительно мчался, словно поезд сквозь черный туннель, который был его миром.
Из темноты донесся дрожащий мальчишеский голос:
– Р-Росс Треновис, сэр.
– Ты умеешь читать, парень? Скажи-ка мне, что тут написано. – Крепко удерживая мальчика за плечо, Скалли опустил листок туда, где, как думал, находится лицо ребенка, случайно попав кулаком ему по голове.
Мальчишка забрал бумагу из трясущейся руки Джере.
– Да здесь все на китайском — ничего, кроме загогулин, черточек и точек. Но нетрудно догадаться, о чем здесь говорится.В городском совете вчера прошло собрание, ну, после того, как китаеза зарубил топором Пэдди О'Рурка. Постановили всем узкоглазым убраться из города. Вот они сейчас это и делают. Уходят.
Внутренности Джере сжались от ужасного предчувствия.
– Как? Как они уходят?
Плечо парнишки поднялось и опустилось под рукой Скалли.
– Да просто пехом. До пятницы дилижанса не будет, а поезд уже был да сплыл. Думаю, у них и выбора-то другого нет, кроме как топать на своих двоих. Если только не возьмут себе лошадей.
Костлявое плечо выскользнуло из руки Джере.
– Подожди! – воскликнул он, но парнишки уже и след простыл.
Джере стоял один, дрожа в ужасающей темноте. Он повернул голову назад и прокричал в падающий из вечной проклятой черноты дождь:
– Лили!
Нужно найти ее... Он найдет ее... Обязательно найдет…
Грубые руки пихнули Скалли, отчего он, спотыкаясь, налетел на обитую железом повозку. Боль пронзила ребра, сбив дыхание. Он повернулся, каблуком сапога попав в мягкую кучу... почуял вонь свежего конского навоза.
Джере пошел, качаясь и шатаясь, словно пьяный в субботний вечер, его руки дико ощупывали воздух. Натолкнувшись бедрами на коновязь, Скалли с размаху перевалился через нее и упал, ударившись головой о край деревянного настила.
– Лили! О, Боже, Лили!..
Он прижался щекой к покоробленной от непогоды доске. Будь у него глаза... Будь у него глаза, то сейчас он разрыдался бы. Она не может покинуть его. Если она уйдет, останется только мрак.
Джере заставил себя встать. Он прокладывал себе путь ладонями, пока не нащупал бревенчатую стену здания. И пошел вдоль нее, используя стену в качестве ориентира, потом перебрался от одного строения к другому. Перед ним лежала шелестящая темнота, так страшно ему знакомая.
Вдруг из этой темноты раздался свист поезда, отходящего в 12:07 от железнодорожной станции Радужных Ключей.
Мальчишка ошибся: поезд не ушел. Он уезжал сейчас. Боже, Боже, что, если Лили в этом самом поезде? Он никогда не догонит ее, никогда не найдет ее в этом безбрежном пустом океане темноты.
* * * * *
Когда поезд выпустил пар и, пыхтя, начал отходить от станции, Ханна опустила бахромчатую штору на окно, закрыв вид на Радужные Ключи, на свое прошлое.
Слезы подступили к глазам наравне со вставшим в горле комом, но Ханна была исполнена решимости не позволять себе плакать. В конце концов, это ее выбор, ее последний подарок милому. Несмотря на все, что она обещала ему последней ночью, когда они неистово и безудержно предавались любви на покерном столе в ее задней комнате...