– Мисс Кенникутт, полагаю, ваш отец теряет терпение.
Она отошла от фотоаппарата, чтобы присоединиться к родителям у пальмы в горшке.
Зная теперь, что видно в объектив фотокамеры, Клементина держалась поодаль от родителей. Даже когда мистер Эддисон попросил ее придвинуться ближе, она проследила за тем, чтобы никоим образом, даже рукавом или подолом юбки, не коснуться мужчины или женщины, давших ей жизнь.
Мистер Эддисон установил железные зажимы позади их голов, чтобы те оставались неподвижными, и исчез в маленькой каморке, откуда в комнату поплыл резкий жалящий запах, как от медицинского спирта. Фотограф появился некоторое время спустя, двигаясь быстро и скачками, словно кролик. Он нес прямоугольную деревянную коробку, которую вставил в специальное отверстие фотоаппарата.
– Поднимите подбородок, пожалуйста, миссис Кенникутт. Ээ, преподобный, не могли бы вы одернуть жилет? А теперь сделайте глубокий вдох и задержите дыхание, не дышите, не дышите... Мисс Кенникутт, не соблаговолите ли улыбнуться?
Клементина не улыбнулась. Ей хотелось запомнить все, что делает кудесник, понять алгоритм. Пристальный взгляд ее широко распахнутых глаз пропутешествовал от диковинного деревянного ящика к стойкам из папье-маше и раскрашенным ширмам. Клементину наполняло нарастающее волнение, пока она не почувствовала, что вся гудит и трещит, как новые телефоны, украшающие вестибюль отеля «Тремонт-хаус».
Клементина начала осознавать, понимать, чего хочет от жизни. И в результате в этот же день ровно через год, когда ковбой из Монтаны сбил ее своим велосипедом с большим колесом, Клементина Кенникутт была готова к этой встрече.
* * * * *
Этого никогда бы не случилось, если бы на черной двуколке отца не разболталось колесо. Экипаж завилял после поворота на Тремонт-стрит, а вскоре весь затрясся. Преподобный остановил двуколку, чтобы выпустить дочь. Поскольку они находились всего в двух кварталах от отеля «Тремонт-хаус», где Клементина должна была встретиться за чашечкой чая с мамой и тетей Эттой, отец позволил ей дойти туда одной.
Она шла неспешно, наслаждаясь чудесным днем. Навесы магазинов защищали улицу от необычайно яркого февральского солнца, но его теплота ощущалась в бризе и растекалась по коже как молоко. Из открытых дверей магазина музыкальных инструментов неслись пассажи вальса. Пришлось напрячь спину, чтобы устоять против нахлынувшего желания закружиться по тротуару.
Клементина остановилась перед витриной модистки и с тоской посмотрела на весеннюю шляпку без полей из белой рисовой соломки. Над тульей вздымалось крупное малиновое перо, с одной стороны закрепленное плоской пряжкой. Леди, как понимала Клементина, назвала бы такую шляпку вульгарной, но ей понравился этот броский головной убор. Вроде павлина, яркого, цветастого и кричащего миру: «Посмотрите на меня! Я прекрасен!»
Из соседней лавки струился восхитительный аромат шоколада и пастилы. Следуя по манящему запаху, Клементина зашагала вниз по улице, пока не увидела пирамиду из конфет. Вздохнув, она прижалась носом к стеклу витрины. Ей никогда не давали денег на карманные расходы, в противном случае она вошла бы в магазин и купила бы целую дюжину конфет. И каждую съедала бы медленно-медленно, сначала слизывая шоколадную глазурь, а потом уже погружая зубы в мягкую белую серединку.
Тут раздался безумный звон колокольчика тележки на колесах, сопровождаемый криком и гневными воплями. Клементина уловила серебряную вспышку спиц огромного колеса, лавирующего в толпе людей на улице.
Однажды Клементина видела в газете рисунок такой машины. Это был велосипед с большим передним колесом или просто велосипед, как их стали называть. Реклама утверждала, будто по пробегу за день он мог обойти самую лучшую лошадь, однако увидев сейчас один из таких механизмов, Клементина задалась вопросом, как вообще возможно удержаться на нем верхом.
Громадное переднее колесо высотой доставало до носа взрослого мужчины. С помощью напоминающего курительную трубку изогнутого шеста к нему крепилось маленькое заднее колесико размером с тарелку. Наездник сидел на крошечном кожаном сиденье поверх большого колеса и неистово крутил педали. Его рот под усами был открыт в крике ужаса или смеха – из-за издаваемого велосипедом грохота Клементина не могла сказать наверняка. Все экипажи и люди бросались перед ним врассыпную, как испуганные перепелки.
Он пересек дорогу прямо перед повозкой. Лошади встали на дыбы, а кучер изо всех сил задергал веревку колокольчика. Велосипед едва избежал столкновения с элегантной леди в фаэтоне и вместо этого налетел на моющую улицу телегу, отчего та заехала на тротуар, а ее поливочное приспособление быстро описало широкую дугу, окатив водой покупателей перед галантереей Харрисона.
Каким-то чудом велосипед по-прежнему оставался в вертикальном положении, хотя вилял передним колесом как пьяный моряк. Он наехал на выступающий булыжник и, перескочив бордюр, выкатился на тротуар, чуть не столкнувшись с прилавком торговца кнутами. Стукнулся о заднюю часть тележки и помчался на Клементину Кенникутт.
Она приказала ногам двигаться, но те не подчинялись. Ей не пришло в голову закричать, поскольку ее учили сохранять достоинство независимо от ситуации. Поэтому Клементина просто стояла и смотрела, как огромное колесо катится прямо на нее, будто кто-то его направляет.
Наконец велосипедист заметил застывшую девушку и попытался свернуть, резким движением дернув колесо в сторону. От такого грубого обращения велосипед заартачился. Шина завизжала, когда железного коня занесло на гранитном тротуаре, и Клементина почуяла запах жженой резины, прежде чем наездник выкрутил руль обратно и врезался в нее, сбив с ног и выбив из легких воздух.
Все в груди сжалось, когда Клементина с хрипом вдохнула, широко распахнула глаза и увидела навес магазинчика с конфетами. Брезент в зелено-белую полоску расплывался перед помутневшим взором.
– Вот черт.
Закрыв солнечный свет и полосатый навес, над ней нависло мужское лицо. Приятное, с резкими чертами и широким ртом, обрамленным усами, густыми и длинными, золотисто-коричневого цвета кленового сиропа.
– Вот черт, – повторил мужчина. Он сдвинул со лба большую мягкую серую шляпу, выставив напоказ прядь поцелованных солнцем светло-каштановых волос. У него был странный ошеломленный взгляд, как у маленького мальчика, который внезапно пробудился ото сна и не знает, где находится. У Клементины возникло непонятное желание погладить его по щеке, чтобы утешить. Тем не менее незнакомец сам был во всем виноват, так как повернул большое переднее колесо своего велосипеда и налетел на нее.
Клементина приподнялась на локтях, и лихач схватил ее за руку.
– А теперь вставайте, медленно и осторожно, – сказал он и тут же вздернул ее на ноги одной рукой, дав Клементине прочувствовать свою мощную силу.
– Спасибо за помощь, сэр. – Ее черная простая соломенная шляпка сбилась на бок, и незнакомец помог поправить ее. Клементина начала благодарить его, но тут же потеряла нить мысли, взглянув в наполненные смехом глаза цвета летнего неба.
– Мне очень жаль, что я вот так наехал на вас, – произнес мужчина.
– Что? О, нет, прошу вас... Вы не причинили мне никакого вреда.
Его губы растянулись в улыбке, блеснувшей на лице подобно вспышке фотоаппарата.
– Может, вам-то и не причинил. И себе не причинил. Но только посмотрите на мой бедный велосипед!
Спицы большого колеса погнулись, а покрывавшая обод резина валялась в канаве. Но Клементина едва взглянула на велосипед. «Должно быть, мне все это снится», – подумала она. Несомненно, снится; иначе как в Бостоне, штате Массачусетс, очутился ковбой?
Штаны незнакомца из грубой парусины и на заклепках были заправлены в кожаные сапоги на каблуках, голубая фланелевая рубашка распахнута у ворота, а свободно повязанный на шее красный платок не скрывал мощного и загорелого горла. Если добавить серебряные шпоры на сапоги и пару револьверов с перламутровыми рукоятками, незнакомец вполне мог бы сойти за одного из ковбоев с сувенирных открыток Шоны.
Мужчина пнул отлетевшую шину острым носком сапога и покачал головой, хотя яркая улыбка так и не сошла с его лица.
– А говорили, будто эти штуки получше монтанского кэйюза.