Розалинда Лейкер - Серебряное прикосновение

— Эстер, дорогая, ты прекрасно выглядишь. Ты не представляешь, как я рад тебя видеть.

Он нежно поцеловал ее в губы. Когда они оставались вдвоем, все было легко и просто. С годами любовь Джеймса не угасла, но приобрела некоторую завершенность и сдержанность. Старые конфликты, возникавшие из-за его чересчур эмоционального проявления чувства, канули в лету. В отношениях между Эстер и Джеймсом царила полная гармония.

— У нас сегодня праздник, не правда ли? — улыбнулась она.

Они сидели друг напротив друга за маленьким уютным столиком.

Джеймс подмигнул ей:

— Ты уже знаешь? Откуда?

— Джосс прочитал в газете.

Эстер подняла бокал. Прекрасное старое вино искрилось за хрустальными стенками.

— Примите мои самые искренние поздравления, сэр Джеймс! Вы, как никто другой, заслужили титул баронета. Столько лет отдано служению обществу! Столько лет! Я уже не говорю о твоих заслугах на посту члена городского совета Лондона, впрочем, что это я, всего и не перечислишь!

— Благодарю тебя, дорогая. Твоя похвала для меня дороже всего, что сказал мне сам король Георг.

— Ты мне льстишь, — засмеялась Эстер, хотя и знала прекрасно, что он не шутит.

Их встречи стали настолько частыми, что уже сложились свои традиции. Так, они сначала обменивались семейными новостями, здесь говорила в основном Эстер, потом переходили на другие темы, интересовавшие их обоих. В этот раз Эстер рассказала Джеймсу о том, что получили второе письмо от Уильяма.

— Представляешь, — говорила она, — я просто за голову схватилась, когда увидела дату. Оказывается, письмо было в пути целых полгода.

Читал, как всегда, Питер. Эстер слушала. Тон письма, в общем-то бодрый и жизнерадостный, не обманул чуткое материнское сердце. Эстер чувствовала, что пустые с виду полосы междустрочья заполнены его тоской по дому, его подавленностью, плохим настроением — то же, что и в первом письме не ускользнуло от ее внимания.

— Он сейчас в Вирджинии. Охраняет порядок. Пишет, в колониях сейчас неспокойно. Все местные, кого он знает, недовольны существующим положением дел, и наш Уильям их, видите ли, поддерживает, — Эстер снова улыбнулась.

— Я тоже поддерживаю требования колонистов, и вся здравомыслящая Англия их поддерживает. Понимаешь, ведь колонисты — это те же англичане, только за пределами страны. Так зачем же их облагать непомерными налогами? У себя в Англии мы бы такого не потерпели, поэтому их недовольство вполне оправдано. Довольно влиятельные люди в Палате представителей уже выносили этот вопрос на обсуждение. Я надеюсь, что здравый смысл все же восторжествует, иначе не миновать беды.

— Будем надеяться, все обойдется, — с жаром подхватила Эстер. — Уильям сейчас в самой гуще. Я боюсь за него.

— Кстати, он знает о Питере и Саре?

— Да. Питер сам написал ему. В последнем письме Уильям пожелал им счастья. Вот так.

— А что Сара? Как отреагировала?

— Хуже некуда. Питер три дня не ходил в мастерскую. Дома сидел, сторожил, как бы что-нибудь над собой не сделала. Мы уже договорились на всякий случай, что будем прятать от нее письма Уильяма. Для ее же блага….

Нельзя загадывать на будущее. Обычно так всегда и происходит, только загадаешь, сразу все идет наоборот. Прибегать ко всевозможным уловкам, чтобы скрывать от Сары письма Уильяма, не пришлось, потому что писем-то и не было. Казалось, известие о свадьбе Сары расстроило Уильяма гораздо сильнее, чем можно было предполагать. Он просто перестал писать. Как-то заходил солдат из полка, который только вернулся из колоний. Этот солдат сказал, что видел Уильяма, и тот попросил зайти передать привет, жив-здоров, но только на словах, никакого письма. С тех пор от Уильяма не было ни слуху ни духу.

Сара освоилась со своим новым положением замужней женщины. Ни с того ни с сего увлеклась вдруг садоводством, чего раньше за ней не замечалось. Это занятие успокаивало ее нервы. Ухаживая за цветами, Сара забывала обо всем на свете. Зимой, когда сад стоял голый и безжизненный и заняться было нечем, Сара часами без устали просиживала у окна, и не важно — дождь ли, снег ли, она сидела и смотрела, как узник, брошенный в сырую темницу, смотрит сквозь узенькое окошечко на свободу. Иногда она в ответ на приглашение на званый обед или ужин писала открыточку, благодаря за приглашение и заверяя, что они с Питером непременно будут, а потом в самую последнюю минуту отказывалась идти. Питер никогда не уговаривал ее. Он уже убедился в том, что она совершенно непредсказуема, да и увещевать ее бесполезно. Питер просто махнул рукой. Все же если Сара куда и выходила с Питером, то вела себя безукоризненно. Питер просто не мог ею налюбоваться, представляя, какой бы они жизнью зажили, если бы не ее причуды.

Сразу же после свадьбы Питер нанял в дом экономку. Помимо всего прочего ей в обязанности вменялось постоянно присматривать за Сарой, когда Питера нет дома. Сару же домашние дела, похоже, совсем не интересовали, это уже само по себе было возмутительно, если, конечно, смотреть на вещи глазами тетушки Торн. Тому ли она учила Сару! Хотя служанки постоянно стирали вещи Сары, она порой специально не надевала чистое, и это доставляло ей странное удовольствие. В те дни, когда Сара не занималась своими цветами в саду, она обычно предавалась другому занятию. Этим занятием было «наведение беспорядка». Как будто назло Торнам, хотя они и существовали только в ее больном воображении, Сара вытряхивала содержимое всех ящиков комода на пол. То есть ей уже безразлично было, видят ее Торны или нет, она мстила им, прекрасно помня их суровую школу воспитания, делала все наоборот.

Однажды Питер так и застал ее босую в одной нижней рубашке. Бешено хохоча, она кружилась по комнате среди беспорядочно раскиданных по всему полу вещей.

— Теперь они не могут наказать меня, правда, Питер?

— Нет, теперь уже никогда не смогут, — как всегда терпеливо ответил он.

Вдруг, внезапно оборвав свое бесцельное кружение, Сара бросилась к нему на шею, прижалась к нему всем телом.

— Обними меня, — попросила она, словно искала защиты в его больших и сильных руках.

Страстная тоска по Уильяму не проходила. Сара жила с этой болью в сердце. Она смотрела на Питера, а видела Уильяма, даже когда они были в постели. В каждом жесте, в каждом движении Питера ловила она хотя бы мимолетное сходство. И если находила, не важно в чем, в голосе ли, в выражении лица, сразу на душе становилось спокойнее. И Уильям, и Питер вылеплены были из одного теста: оба высокие, широкоплечие, мускулистые, порой нетрудно было представить, что это Уильям, ее милый Уильям наслаждается ее горящей и жаждущей плотью. Но бывало так, что воображение подводило, и сразу тяжело и тоскливо становилось на сердце, Сара начинала кричать и плакать. В минуты прозрения она царапала Питера, кусала. Она хотела разорвать его на части, хотя прекрасно понимала, что в этом страшном и безжалостном мире он ее единственная надежда и опора. Потом Сара никогда не раскаивалась, она нашла себе оправдание: Питер сам виноват в том, что он не Уильям. Странный аргумент, если хочешь оправдать любовь или ненависть, но, похоже, он прочно засел в сознании Сары.

Именно Джеймс предложил Эстер организовать выставку.

— От твоего имени я приглашу всех, кого знаю в деловом мире.

Дела Эстер продвигались успешно, во многом благодаря протекции Джеймса. Он рекомендовал ее мастерскую всем своим знакомым, и с его легкой руки у Эстер появилось много новых состоятельных клиентов. Из всех металлов Эстер все так же предпочитала серебро. И совсем не потому, что презирала неблагородные металлы. Она не меньше Джона любила возиться в мастерской, не важно, что приходилось делать, дорогое серебряное украшение или какую-нибудь безделушку из обычного камня. Изделия Эстер, простые, но облагороженные восхитительно легким серебряным налетом, были по карману даже тем, кто раньше и подумать не мог о том, чтобы приобрести серебряную вещицу. Эта работа приносила Эстер радость и удовлетворение. Хотя, разумеется, основной доход ее мастерская получала от дорогих заказов, а дорогие заказы делали, естественно, богатые клиенты. Потому-то Эстер с жаром ухватилась за идею Джеймса. Однако на ее пути к дорогим заказам и богатым клиентам стояло непреодолимое препятствие.