Роберта Джеллис - Серебряное зеркало

— Я не обвиняю тебя в том, что ты шпионишь умышленно, — возразил он. — Но…

— Никто вокруг не шпионит умышленно, — огрызнулась Барбара. — Каждый рот, включая королеву Элинор, извергает непрерывный поток секретов, но, уверяю тебя, друзья Лестера устроились куда лучше, чем я, чтобы отправлять ему все важные новости.

Альфред вздохнул.

— Я вовсе не хотел рассердить тебя. Ты должна понимать, что я не могу не быть заодно с моей тетушкой, так же, как ты — не быть преданной своему отцу. Я только пытаюсь разобраться, не может ли твоя помощь отцу причинить какой-либо вред Элинор и Генриху. Но я не перенесу твоего несчастья… Барби. Если ты страстно желаешь вернуться в Англию, я попытаюсь устроить это с помощью Маргариты и Людовика.

Рука Альфреда, удерживающая ее ладонь, непроизвольно легла ему на грудь, и Барбара кончиками пальцев почувствовала, как гулко стучит его сердце. Ей было приятно ощущать тепло его тела, но она была смущена этой неожиданной близостью и, раздражаясь своей беспомощностью, резко выпалила:

— Мне приятно узнать, что ты жаждешь избавиться от меня. Это мысль королевы Элинор — выслать меня из Булони прежде, чем я узнаю о чем-то, для меня нежелательном? Или у тебя на это есть и свои причины? К несчастью твоему и тетушки-королевы, ваши соображения на мой счет не имеют никакого значения. Я должна оставаться во Франции какое-то время, хочет того королева или нет. Отдай мне сетку, я уйду и обещаю избегать твоего общества…

— Словно чумы? — Альфред засмеялся и спрятал сетку за спину.

Барбара видела, что напряжение исчезло, но не могла догадаться почему. Потому что она остается в Булони? Она попыталась рассеять эту надежду и убедить себя, что это произошло из-за ее обещания Альфреду избегать его.

— Сэр Альфред… — начала она холодно.

— Скажи мне, почему ты приехала и почему должна остаться? — прошептал он, перехватывая ее руку чуть выше локтя и подвигая Барбару ближе.

Барбара глядела на него широко открытыми глазами. Она не могла понять, чего ей больше хочется: вспылить или расплакаться. Одно она понимала точно: уходить или даже освободить свою руку из его объятия ей не хотелось вовсе. Его игривое поведение и облегчение, которое он испытал, когда она сказала, что собирается остаться во Франции, заставили ее почувствовать, что она интересует его, несмотря на судорожные усилия напомнить себе, что он никогда не желал ее. И теперь в его позе, в его низком глубоком голосе, нежно ласкавшем ее, было нечто такое, что будило в ней неясные желания и отзывалось сладостной музыкой во всем теле. Но эти слова! Слова были только о политике! Королева Элинор, вероятно, совсем сошла с ума от подозрительности, если подослала его обольстить ее, чтобы узнать правду, которую уже слышала.

— Ты узнаешь причину, по которой я остаюсь. — Ей хотелось произнести это холодно и сердито, но голос предательски задрожал. Она пришла в ярость оттого, что он играл такую низкую роль по требованию его тети, а она так бурно откликнулась, что едва не бросилась к нему на шею. Гнев заставил ее холодно признаться: — Причина в том, что я не могу вернуться, так как Гай де Монфорт, третий сын Лестера, хочет, чтобы я стала его любовницей. Я дам ему несколько месяцев, чтобы он смог найти более лакомый и желанный кусочек.

Альфред уставился на нее; его рот открылся, закрылся, снова открылся и издал резкий звук. Затем его лицо потемнело, и он отвернулся.

— Есть человек, который защитит тебя? — спросил он строго.

— Отдай мою сетку, — повторила Барбара, едва сдерживаясь, чтобы не разрыдаться от бешенства.

— Твой муж боится оскорбить сына Лестера? — Он словно не слышал ее. — Или…

— Муж! — воскликнула Барбара. — Ты тоже выжил из ума и забыл все на свете? Мой муж умер семь лет назад! Ты хочешь, чтобы он поднялся из могилы и защитил меня от Гая де Монфорта, когда он уехал ко двору прямо с венчания?

— Умер семь лет назад? — повторил Альфред. — Ты хочешь сказать, что не вышла замуж вторично?

— Что с тобой?

— Барби! — воскликнул он. — Тебе ничего и никого не надо бояться! Я защищу тебя. Я…

— Большое спасибо, — перебила она ледяным тоном, — но я была незаконным ребенком и видела, как портились отношения отца и матери. Я испытываю отвращение к тому, чтобы принять защиту любого мужчины, не будучи связанной с ним брачными узами!

Альфред открыл рот, но, кажется, был не в состоянии говорить, слова будто застряли у него в горле. Барбара испытала горькое удовлетворение. Этот распутник привык к тому, что глупые женщины с радостью хватаются за его предложение, надеясь соблазнить и выйти за него замуж. Ее мать тоже надеялась на замужество и почти достигла того, чего хотела, но только почти. Но в отношении женщин ее отец был просто святым в сравнении с Альфредом.

— Барби…

— Нет! — отрезала она. — Почему я должна предпочесть стать твоей любовницей, а не любовницей Гая?

— Нет, нет. Я люблю тебя…

— Я уверена, что, когда мои родители встретились, они тоже любили друг друга. — Барбара строго посмотрела на Альфреда, хотя на самом деле предостерегала себя. — Кроме того, если бы я не скрыла от отца истинные помыслы Гая — а сделала я это лишь из любви к отцу, — он бы защитил меня. И если ты думаешь, что слово «любовь» делает связь более или менее…

— Можешь ты, наконец, успокоиться?! — рявкнул Альфред. — Мое предложение защиты не имеет ничего общего с грязными помыслами Гая. Я — твой рыцарь, а ты — моя леди. Ты имеешь право на мою защиту хотя бы потому, что я выполнил твое желание на том турнире много лет назад. Но если ты чувствуешь, что мой вызов сыну Лестера может каким-то образом причинить тебе вред, тогда я предлагаю стать твоим мужем, а не любовником… — Он внезапно запнулся и протянул ей сетку для волос, очень мягко продолжив: — Если ты этого хочешь. Я люблю тебя очень давно, Барби. Ты хочешь быть моей женой?

— Конечно. — Она выхватила сетку у него из рук и ускользнула прочь. Обернувшись через плечо, Барбара весело крикнула: — Разве не я страстно влюблена в тебя с тринадцати лет? Наверное, одиннадцать лет постоянства должны как-то вознаграждаться? Если тебе удастся получить одобрение короля Людовика, я буду счастлива стать твоей женой!

«Маленький чертенок считает, что я шучу, — подумал Альфред. — Если я попрошу ее у Людовика, это защитит ее права». Он раздраженно потер шею, поправил шапочку и направился к воротам конюшни, чтобы приказать груму привести его лошадь.

Альфред не поехал в дом Хью Бигода, а отправился за город, где вскоре нашел луг, редкая трава которого могла едва прокормить нескольких овец, пасшихся невдалеке. Альфред спешился, расседлал лошадь и сел в тени каменистого обрыва.

Была ли доля правды в ее словах о том, что она любит его с тринадцати лет? Она знала, что Норфолк выбрал Альфреда ей в покровители, и вообразила, что влюблена в него. Но она, кажется, очень легко перенесла его объяснение, почему он был бы для нее неподходящим мужем. Действительно ли так все обстояло на самом деле или она была слишком горда и не показала, что почувствовала: он просто не желает ее?

Альфред тихо засмеялся. Каким же близоруким глупцом он тогда оказался, если не разглядел в худенькой девочке черты нынешней статной красавицы. Ну и что, если она и не похожа на тех дам, прелести которых так любят воспевать менестрели: робких, беззащитных, покорных воле судьбы? Но что может подарить мужчине слабая женщина, которая падает в обморок от дуновения ветра? Сладость обладания? Но это — минутное удовольствие. А все остальное время придется терпеть невыносимую скуку. Да, но ведь раньше он искал именно таких и ради короткого удовольствия близости потом часами изнывал от скуки. Барбара была другой. Ее душа и светлый ум, который любил интригу так же, как и его собственный, настолько естественно сочетались с ее своеобразными чертами лица, что это приводило его в восторг. Когда ее брови поднимались и превращались в два маленьких острых уголка, его ноги становились ватными и он испытывал почти болезненное желание ощутить ее рядом, прижимающейся к его телу.

— Глупец, — пробормотал он вслух и беспокойно пошевелился: его тело, подвластное призыву густых, блестящих бровей Барбары, немедленно откликнулось; нет, он даже не мог себе представить, что бы он почувствовал, если бы провел по ним губами, а затем спустился вниз, вдоль носа, к ее широкому рту, каждое движение которого отзывалось где-то внутри его теплой волной желания.