– А что, ты думаешь, я только презренную цифирь признаю, дебет-кредит? Я тоже вспомнил кое-что на эту тему. Есть такой певец Павел Кашин, слышала?

– Да, кажется... он талантливый.

– И у него есть песенка... Я ее не помню наизусть, но там есть такие слова: «Я совсем не понят вами, мой любезный бледный ангел, мне без вас, увы, никак...» И что-то там еще такое – декадентское...

– Это ты к чему?

– Это я к тому, что ангелы еще не вымерли. Они есть и сейчас. Особенно бледные...

Он улыбнулся и поцеловал мою руку – с какой-то странной, загадочной, торжествующей улыбкой.

Снизу раздался удар гонга. Пеньков сообщал, что обед на столе.

* * *

В этот день, вечером, мы уезжали в Москву.

Пеньков и Денис возились, собирая какие-то вещи. Я вышла на крыльцо раньше их, чтобы проститься с лесом. Я могла сколько угодно сердиться на Дениса, на дом, который на некоторое время превратился в мою тюрьму, но лес тут был ни при чем.

Ели стояли белые, другие деревья – лес тут смешанный – своими ветвями, тоже глазурованными снегом, образовывали сложный узор, в котором читались причудливые фигуры и буквы – снежная пентаграмма, символ, который невозможно расшифровать.

«Почему так получилось? – подумала я. – Странная жизнь... Я могла не открывать в тот раз дверь, не пускать Дениса к себе в дом. Сейчас все было бы по-другому. Я провела бы это время с Сашей, тоже в саду. У Нины Ивановны. Это называлось бы медовый месяц...»

Но эти мысли не вызвали во мне никаких ответных чувств. То ли во мне все уже умерло, то ли действительно без Саши можно жить.

Подумаешь, вполне обычная, житейская история – расстроилась чья-то свадьба. Ну и что? Еще ведь не Армагеддон... Человек – существо гибкое, мобильное, природа создала его таким образом, что он приспособился подстраиваться под окружающий мир, под обстоятельства, в которые он попадает. Страдание никогда не длится долго, и радость тоже не бывает бесконечной. Ко всему можно привыкнуть и во всем найти положительные стороны...

Подул ветер, и с крыши на меня обрушился небольшой снежный вихрь, который приятно обжег лицо холодом.

Я сняла перчатку и протянула руку вперед. На ладонь упало несколько снежинок. Они почему-то не таяли...

– Замерзнете, Лизавета Аркадьевна, – сказал Пеньков, появившись откуда-то из-за моей спины, нагруженный сумками и свертками.

– Нет, не холодно.

Мы помолчали, стоя посреди снежного вихря, бьющего с крыши, – наверное, тем самым Рома выражал свою солидарность со мной.

– Уже февраль, – через некоторое время, прокашлявшись, робко проскрипел он. – Время-то как быстро летит!

– Ага...

Мы опять помолчали, глядя на заснеженный лес. Типично русская зимняя тоска. Когда два человека неподвижно глядят на снег и думают о быстротечности сущего...

– Пень, ты чего? – выскочил на крыльцо Денис в пальто нараспашку. Снежинки сединой накрыли его темные волосы, упали на длинные ресницы. – Я же сказал – тащи вещи к машине...

Саша никогда меня не простит. Никто бы не простил такое. Никто бы не поверил... Это правильно. Только я, сумасшедшая, могу прощать и верить, потому что такой у меня комплекс из детства.

– Лис, идем, – обхватил меня за плечи Денис. – Поедем, красотка, кататься!

* * *

– Это невероятно! – Аглая неслась ко мне навстречу по длинному институтскому коридору на всех парах, черный бант за ее ушами метался из стороны в сторону, точно грива у иноходца. – Я не понимаю... Никто ничего не понимает...

– Чего? – спокойно спросила я, заходя на кафедру.

Лаборантка Вика, тоненькая девочка-старшекурсница, покраснев, поздоровалась с нами и вышла из комнаты.

Аглая за ее спиной торопливо захлопнула дверь.

– Ну? – спросила она, раздувая ноздри, отчего очки на ее переносице опасно двинулись вниз.

– Что – ну? – спросила я, вешая пальто в шкаф.

– Рассказывай! До начала лекций еще пятнадцать минут.

– Да чего тут рассказывать... – уныло пробормотала я, садясь на подоконник.

– Хорошенькое дело! Я, может, подарок купила, жду, чтобы поздравить дорогую подругу с днем бракосочетания, костюм Леонида Ивановича отдала в итальянскую химчистку – бешеные деньги, между прочем... Если б знала, как оно все обернется, сама бы постирала!

– Такие дела...

– Ты сбежала с собственной свадьбы! Ты даже никого не предупредила! В институте черт знает что про тебя говорят... Викентий не в духе – ты пропустила собрание.

– Но ты предупредила его?

– Да, я всех предупредила. В том числе и твоего жениха... Бывшего то есть.

Я собиралась рассказать ей невероятную историю своего похищения и заточения в загородном коттедже, о своих душевных муках и сомнениях, но потом подумала – а зачем? Разговор был бы намного длиннее, мы бы не уложились во время, оставшееся до начала лекций. И ругать Аглаю не имело смысла – за что?

– Понимаешь, я даже не знаю, с чего начать...

– Ты встретила Дениса, – торжественно произнесла Аглая, словно подсказывая мне. – И вы поняли, что ваши чувства еще не умерли.

– В общем, да...

– Денис мне объяснил. Очень скупо, вкратце, но остальное можно было домыслить.

– Я сама не понимаю, как такое могло случиться, – с раскаянием вздохнула я. – Вот... взяла и сбежала с собственной свадьбы.

Аглая подхватила соскальзывающие очки и водрузила их обратно.

– Денис – гораздо более перспективный жених, – вдруг заявила она, глядя на меня вполне благодушно. – Он ведь собирается на тебе жениться.

– Собирается. Только я еще не дала ему окончательный ответ...

– Дурочка, тут даже думать нечего! Денис, только Денис! Вот уж золото, а не мужчина. Все при нем. Красавец, с деньгами, с деловой хваткой... Вы с ним на Багамы, на Канары... А Саша кто? Никто. Певец из ресторана. Дальше Турции не уедете. Хотя, если быть объективной, тоже не урод.

– Ты прямо как сваха из пьесы Островского, – усмехнулась я.

– Ах, не принижай момент... Боже, как все романтично у вас. Настоящее кино. Сбежали с Денисом, провели две недели вдали от людей, в любовной горячке...

– В чем?

– Лиза, ты поступила абсолютно правильно! – вдруг брякнула Аглая и даже прослезилась от избытка чувств. Достала из кармана большой клетчатый носовой платок и принялась усердно протирать очки. – И подарок мой не пропадет, и костюм Леониду Ивановичу скоро понадобится.

– Ты думаешь? – осторожно спросила я.

– Уверена. Ну, сама подумай... Вышла бы ты замуж за Сашу, а через некоторое время вы бы все равно разбежались. Сердцу-то не прикажешь! Ты бы все время думала о Денисе... Жаль только, что ты мне сама не позвонила.

– Я не смогла, прости.

– Уже простила. – Аглая обняла меня, потом с чувством высморкалась в тот же платок. – Я же понимаю, вам с Денисом не до того было...

Я не стала ее разуверять.

– А... а Саша?

– Что?

– Что он сказал, когда ты пришла предупредить его? – не выдержала и спросила я.

– Стал сразу собирать свои вещи. Да, в общем, не особенно он переживал... Ну, вроде того, что он предчувствовал нечто подобное. Тихий такой, бледненький... Мне даже стало его жаль. И его ты могла предупредить сама!

– И все-таки – что он сказал?

– Да ничего особенного... Я не помню, – смутилась Аглая. – Кстати, ты именно этот сюрприз хотела всем преподнести?

– Ну... да.

О Вере я ей тоже не сказала. Все равно...

До звонка на лекцию оставалась минута – я взяла ведомость и отправилась к своим студентам.

Навстречу шел Ковальчук, что-то бормоча себе под нос.

– Здрасте, Елизавета Аркадьевна! – радостно произнес он, глядя на меня синими хитрыми глазами.

– Доброе утро, Ковальчук. Ты сам с собой разговариваешь?

– А вот и не угадали! – захихикал он. – Я стихи читаю. Из вашего репертуара, между прочим.

– Я не пишу стихов, – удивилась я.

– Ну, в смысле, из вашего курса. Пастернак. «Февраль. Достать чернил и плакать, писать о феврале навзрыд, пока грохочущая слякоть весною черную горит...» Сейчас ведь февраль?

– Молодец. Непонятно только, почему ты на экзамене ни одной строчки не мог вспомнить...

– У вас, говорят, свадьба была? – довольно бесцеремонно спросил он.

– Нет.

– Ну и слава богу! – шумно вздохнул Ковальчук. – А я уж было испугался... Значит, у меня по-прежнему есть шанс.

...Дома было тихо и скучно.