— О, Господи, — простонала Анна. — Что это было?
— Мне кажется, нам лучше уйти, — предложил Торн.
Но было уже поздно. Дверь слегка приоткрылась, и оттуда высунулся короткий мясистый нос, на который были нацеплены разбитые очки.
— Кто вы? — сказало существо мужским голосом.
Анна откашлялась.
— Меня зовут Анна Сьюарт, я приехала к мисс Мелиор Мэри Уэстон. Я ей писала.
Довольно неожиданно дверь приоткрылась еще немного, и за ней показался маленький толстый священник с обеспокоенным лицом.
— Отец Гейдж, — представился он. — Я один из кузенов мисс Уэстон, а также ее капеллан. Входите, входите! Она действительно ждет вас.
Посетители очень медленно переступили через порог.
— Я пойду посмотрю, готова ли она, — сказал священник и удалился.
Гости стояли в небольшом холле-прихожей, из которого, переведя взгляд немного направо, Анна увидела необъятных размеров залу. В тот момент, когда она посмотрела туда, зала вдруг озарилась ярким светом — лучи дневного солнца располагались сейчас как раз под тем углом, при котором попадали в окна. Это так не соответствовало унылому гнилью вокруг, что Анна, хотя ее никто не приглашал, вошла внутрь освещенного помещения. Вокруг сверкали разноцветные лучи, проходящие сквозь многочисленные витражи.
— Как красиво! — воскликнула она и тут же вздрогнула, услышав за спиной голос:
— Посмотрите на пол. Видите, сколько маленьких островков света?
Анна резко обернулась и с немалым удивлением посмотрела на Мелиор Мэри Уэстон, которая стояла перед ней, великолепно одетая по моде двадцатилетней давности. Широкополая шляпа с перьями почти до самого пола затеняла очень худое лицо, а слабое тело было облачено в платье, кринолин которого казался слишком большим.
Анна Сьюарт поклонилась:
— Мисс Уэстон?
Мелиор Мэри рассмеялась, и поэтесса на мгновение разглядела проблеск той необыкновенной красоты, которой когда-то, должно быть, обладала эта женщина. Ее удивительного цвета глаза вдруг загорелись былым задором.
— Да-да. Она самая. Что вы от меня хотите? Видите ли, тут больше никого нет. Теперь здесь живу только я, ну, и отец Джеймс Эмброуз Гейдж.
— Но я приехала именно к вам. Мне бы очень хотелось поговорить с вами о давно минувших временах. О днях расцвета молодого принца.
Рука, похожая на маленькую лапку, метнулась вперед и схватила поэтессу за руку.
— Вы приехали от него? И привезли мне известие? — Лицо Мелиор Мэри резко изменилось, на нем появилось выражение нетерпения и отчаяния, глаза нервно заблестели. — Не говорите ему, какой я стала. Понимаете, он любил меня когда-то. Но я была такой дурочкой! Я позволила ему уехать, а сама осталась в этом чертовом замке. И в результате теперь совсем одна. — Она ненадолго замолчала и стала похожа на старую ведьму, а когда заговорила снова, ее лицо стало хитрым, а глаза коварными. — Но я отомстила за все. Я убила замок Саттон — скоро он совсем развалится, и туда ему и дорога! Пойдемте, я покажу вам былую гордость сэра Ричарда Уэстона.
Она взяла Анну под локоть и повела вверх по лестнице, вдоль которой на стенах висели отсыревшие и потрескавшиеся семейные портреты вперемешку с картинами ярко выраженного религиозного содержания. Анна Сьюарт с ужасом смотрела на все это. Замок рушился буквально на глазах, повсюду стоял запах гнили и затхлости, а облако, пахнущее ладаном, как будто окутало весь дом.
Добравшись до самого верха лестницы, Анна увидела слабо освещенный склеп, который когда-то назывался Длинной Галереей.
— Смотрите, — сказала Мелиор Мэри, — все старые глупые поступки уже почти забыты. Теперь шут Джиле может кричать здесь сколько угодно, пусть себе взывает к Богу.
Анна понятия не имела, о ком идет речь, но, благодаря своему поэтическому воображению, живо представила себе такую картину: величественное архитектурное сооружение времен Тюдоров превратилось в унылое полуразрушенное место для молитв. Все это очень резко отличалось от ее представлений о вознесении хвалы Создателю.
— Как темно, — пробормотала она, глядя на окна, совершенно заросшие плющом. — Но, по-моему, это очень трагично, что столь знаменитый замок находится в таком состоянии.
Мелиор Мэри бросила на мисс Сьюарт гневный взгляд, ее лицо, частично скрытое широкими полями шляпы, мертвенно побледнело.
— Вы не понимаете, о чем говорите. Саттон проклят, а теперь вдобавок зарос грязью. Я взвалила на свои плечи миссию хозяйки, — она обвела мрачные стены взглядом победительницы, — но кроме меня есть и другие. Пусть лучше этот дом превратится в пыль и никогда больше не возвращается к жизни.
Анна Сьюарт с жалостью посмотрела на нее. Несомненно, эта старая женщина полностью утратила смысл жизни.
— А к кому же потом перейдет замок? И кто наследники?
Мелиор Мэри прижала указательный палец к губам:
— Не говорите так громко. Видите ли, наследник этого дома всегда находится в опасности и страдает. Его или ее ожидают только смерть, сумасшествие или отчаяние.
— Но кто же ваши наследники?
— Сначала ими были мой толстый кузен Уильям и три его маленьких сына. Но дом убил их всех, одного за другим. И тогда у меня появился выбор: сын виконта Гейджа — внучатый племянник моей тети, Джон Вебб или Гарнет Гейдж. — Она еле слышно засмеялась. — Но виконт не католик, Гарнета я просто не хочу впутывать в такое страшное дело, поэтому остается только Джон Вебб. Для меня он ничего не значит. Я почти с ним не знакома.
Длинная галерея была теперь превращена в небольшую мрачную часовню, и Мелиор Мэри преклонила колени перед бело-золотым алтарем.
— Теперь я спокойна, мисс Сьюарт. Вебб до основания разрушит то, что осталось от этого дома, — и тогда конец проклятому месту.
В часовне вдруг стало очень холодно, и прямо за спиной Анны Сьюарт послышались чьи-то безутешные рыдания. По логике вещей, она должна была ощутить на себе дыхание этого человека. Анна обернулась, но ничего не увидела в печальных сумерках. Затем послышался стук, как будто кто-то бил палкой по стенам часовни. Она вопросительно взглянула на мисс Уэстон, но старуха или действительно ничего не слышала, или притворялась, что не слышит, и не обращала на шум никакого внимания.
— Так какое у вас известие? — спросила она, еще раз склоняясь перед алтарем и поворачивая к лестнице.
Анна удивленно спросила:
— Известие?
— От принца. Вы ведь поэтому приехали, не так ли?
— Боюсь, что нет. Я просто хотела поговорить о нем.
— Понятно.
Хозяйка замка Саттон молча провела поэтессу вниз по ступенькам мимо раскрашенной деревянной скульптуры девы Марии.
— Я надежно защищена, — сказала она, кивая в ее сторону, а потом совершенно непоследовательно добавила: — Вы побудете у нас несколько дней? Здесь так скучно, а у вас очень красивое лицо. — Она повнимательнее пригляделась к Анне. — А вы уверены, что вы не дочь принца?
Мисс Сьюарт улыбнулась:
— Да, вполне уверена. Я выпью с вами чашечку чаю и сразу же уеду. Боюсь, что не смогу погостить у вас, хотя с вашей стороны очень мило пригласить меня.
У нее возникло почти непреодолимое желание покинуть дом немедленно, но элементарная вежливость не позволяла сделать этого. Шум в Длинной Галерее, теперешней часовне, совсем выбил ее из колеи. Анна знала, что, если она хочет, чтобы ее карета благополучно выбралась отсюда, необходимо выехать до наступления ночи.
— Жаль. — Мелиор Мэри дернула за шнурок звонка, который когда-то был сделан из жесткой парчи. — Я была бы очень рада, если бы вы составили мне компанию. Ну, а о чем мы будем говорить?
— О принце Чарльзе Эдварде Стюарте, — спокойно и сухо ответила мисс Сьюарт.
— Он тоже потомок проклятого семейного клана.
— О?!
— Да. Разве вы не слышали о проклятии, которое лежит на династии Стюартов? Вы верите в проклятия, мисс Сьюарт?
— Я христианка, но в то же время поэтесса, поэтому, наверное, да.
— Если бы вы носили фамилию Уэстон, то были бы абсолютно уверены в этом. Когда вы допьете свой чай, я покажу вам остальную часть дома.
Часом позже мисс Сьюарт следовала за Мелиор Мэри из одной полуразрушенной комнаты в другую, замирая от страха и любопытства. Они заходили в гниющие спальни, стены в которых покрылись скользкой влагой, а драпировки над кроватями и на окнах превратились в рваное тряпье, проходили мимо статуй и скульптур, так густо затканных паутиной, что было почти невозможно разглядеть их форму, смотрели в витражи окон, которые когда-то распахивались настежь, чтобы впустить в дом смех и оживленные разговоры придворных Генри VIII, гуляющих в садах внизу, а теперь навсегда заросли переплетенными усиками плюща и его густой листвой.