А мистер Фокс улыбался.
Мэрион оторвалась от кофейного ритуала, взяла фотографию и разорвала в клочья. Руки ее тряслись.
— Зачем ты это сделала? — удивилась Джемма. — Я только хотела узнать, на какую букву это подшивать.
— Ни на какую.
— В картотеку могут быть внесены любые сведения. Так говорится в главе шестой. Если можно подшивать документы, можно и фотографии, — сделала для себя открытие Джемма.
— Это никому не нужно, слава тебе, Господи.
— Почему?
— Неважно.
— Это чья-то родственница?
— Ага. Любопытная Варвара. Сестра мистера Ферста.
— На тебе! — воскликнула Джемма. — Кто бы мог подумать. Он такой тощий, а она такая жирная.
— Гормоны! — развела руками Мэрион. — То ли щитовидка, то ли гипофиз дают такие нарушения. Не удивлюсь, если мистер Ферст страдал в юношестве акромегалией. Это склонность к великанству.
— Как ты много знаешь, — восхитилась Джемма. Льстить, оказывается, просто.
— Век живи, век учись, — пробормотала Мэрион. — У моего отца есть пособие «Сам себе диагност». Он по вечерам читает его вслух. Послушай, Джемма, сделай одолжение, избавь меня от этой темы. Давай забудем эту женщину и наш разговор.
— Почему?
— Хотя бы потому, что ее нет в живых.
— Я могла бы этот снимок положить на букву «П» — покойник.
Да-а, дорогая миссис Хемсли, не зря вы расстались с Джеммой. Главное, вовремя.
Мэрион побелела и не ответила.
— А как она умерла?
— Неважно. — Мэрион залила крутым кипятком только что смолотый кофе.
Из фаянсового кофейника — настоящая французская глазурь! — пошел сногсшибательный аромат. Он усилился, когда Мэрион стала помешивать кофе деревянной ложечкой, предназначенной, судя по всему, исключительно для этой цели.
— Так что с ней случилось? — продолжала интересоваться Джемма.
— Ничего.
— От ничего не умирают.
Даже мистер Хемсли умер от сердечного приступа, а вовсе не от огорчения, что у него родилась дочь Элис. Пятая дочь. Снова дочь.
— Если ты настаиваешь — пожалуйста, — взорвалась Мэрион. — Она покончила с собой.
— Как?
— Не хочу говорить об этом.
— И все-таки?
Вот так же Джемма всегда пытала Гермиону, у которой была привычка обзаводиться в школе деньгами из неизвестных источников. Задачей Джеммы было вытрясти из нее всю информацию.
— Она выбросилась из окна. — Вот так же нехотя, сквозь зубы цедила и Гермиона свои признания.
— Почему?
— Так уж у нее жизнь сложилась, наверное.
— Из какого окна? — спросила Джемма, хотя уже вся похолодела, ибо знала ответ.
— Вот из этого окна, которое прямо у тебя за спиной, и если ты такая любопытная, случилось это всего неделю назад, и именно поэтому Офелия молниеносно бросила работу, так что даже маникюрный набор свой забыла. А он стоит немалых денег.
— И все как ни в чем не бывало продолжают работать в офисе?! Мистер Ферст ходит мимо окна, из которого его родная сестра… Но это ужасно.
— Глупости. Если кто-то умирает, ты продолжаешь жить как жил. Иначе нельзя. А если кто-то идет на самоубийство, то не заслуживает ни жалости, ни уважения. Кстати, она умерла не здесь, а внизу. Поэтому мистер Ферст пользуется теперь дальним переходом. Впрочем, меня это не касается. И я не собираюсь бросать хорошую работу, особенно перед отпуском. Ты даже не представляешь, сколько денег хозяева вложили в это здание. Лондонская богема причисляет его к местным достопримечательностям. Так что о переезде и речи быть не может.
Джемма села за пишущую машинку. Но что-то не клеилось: шнур теперь был на месте, контрольная красная лампочка горела, а каретка не двигалась. Не по себе стало Джэмме. С устройством электрической пишущей машинки она была знакома только теоретически, по главе десятой «Оргтехника и оборудование офиса». Как там писали? «Добросовестный секретарь как всякая хорошая домохозяйка умеет пользоваться» и так далее.
— Ну что там еще? — встрепенулась Мэрион. Голос у нее резкий, раздраженный, совсем как у бабки Мэй, когда та сердится.
— Меня не учили пользоваться электрической машинкой, — растерянно сказала Джемма.
— Никто не просил тебя печатать.
— Тогда что мне делать?
— Отнести мистеру Фоксу кофе.
— Я не горничная.
— Если ты не горничная, то кто же? Слушай, не хочешь работать — не надо. Возвращайся в агентство, пусть подыщут тебе другое место, а нам пришлют не такую привереду. Мне все равно, кто будет здесь сидеть. А ты можешь стучать в машбюро, пока руки не отвалятся. Хочешь?
— Нет.
Джемма послушно взяла серебряный поднос, поставила на него горячий кофейник, чашку с золотым ободком, под нее — блюдце. Руки у Джеммы всегда были красивыми, в них изысканная посуда казалась просто шедевром.
— Но ведь мистер Фокс ушел! — ахнула Джемма и опустила поднос.
Миссис Хемсли, вы помните, что с Джеммой такое не раз случалось? Она дожидалась, пока вы соберете пять детских купальных костюмов, пять резиновых шапочек, пять полотенец, и только после этого сообщала, что в школьном бассейне уже неделю как спустили воду. Да, бывало такое с Джеммой. Она просто забывчивая.
Не успела Мэрион разразиться гневной речью, как распахнулась дверь и на пороге своего кабинета возник мистер Ферст. Вид у него был самый свирепый. Мэрион побледнела.
— Кажется, я велел тебе сразу зайти в кабинет, Мэрион.
— Простите, Джемма не передала мне.
Вот и доверяй после этого людям, про себя одновременно подумали обе.
— Я забыла. Извините, — сказала Джемма.
— Ясно, — проскрипел мистер Ферст. — Так я и думал. Ты считаешь, что глядя на твою хорошенькую физиономию невозможно понять, что ты глупа как пробка? Меня просто поражает это агентство. Присылают девушек, способных разве что картошку собирать. Мэрион, зайди с блокнотом. Я буду диктовать. И так уже десять минут потеряно.
Понуро и послушно Мэрион отправилась за шефом. С треском захлопнулась дверь. Дрогнули мудреные подвесные витрины, заскрипели их цепи, взвились в пронзительном крике попугаи, засверкали их пестрые крылья.
Джемма осталась одна.
Ее сжигала ненависть ко всем шефам и работодателям. Они могут унижать и оскорблять ее, а она не смеет ответить. Она вынуждена держать язык за зубами, стоять руки по швам и сдерживать слезы. Если она хочет получать жалованье, разумеется.
— Будь я мужчиной, он не осмелился бы так разговаривать со мной, прошипела Джемма.
Конечно, не осмелился бы. Но она была женщиной.
И Джемма, которая всегда скупа была на слезы, теперь разрыдалась, уткнувшись в грудь пишущей машинки. Джемма вспомнила, что ей негде жить, что она устала и не выспалась, что она всю ночь тряслась в поезде, что попала в комнату, где совсем недавно человек свел счеты с жизнью, что она сирота, что миссис Хемсли оказалась бессердечной, что если не считать чизбургера, съеденного в походе за электропроводом, она ничего не ела почти сутки.
Джемма плакала-плакала и незаметно заснула с клавиатурой под головой, опять поплакала, опять заснула. Через какое-то время на плечо ей легла рука — молодая, сильная, добрая.
Мистер Фокс! Ткань его кремового костюма тихонько похрустывала при движении. Что же это за материал диковинный?
Мистер Фокс… Усы его лихо закручивались, глаза блестели.
Мистер Фокс…
— Кофе-то давно холодный, — сказал мистер Фокс. — На нашу Мэрион это непохоже. Надеюсь, она никуда не пропала.
Еще не хватало, чтобы он сказал «никуда не упала», мелькнуло у Джеммы. Или все же сказал? Должно быть, она не расслышала.
Ах, мистер Фокс!
Джемма полюбила мистера Фокса.
Глава 6
Любовь!
— Любовь, — важно говорит Джемма Эльзе, — это то, что чувствует молодое, полное сил создание, когда его поиски полового партнера близятся к завершению. Избежать этого чувства практически невозможно. Любовь — это инструмент в руках природы, необходимый для воспроизведения и совершенствования человеческой породы. Мы не выбираем себе любовь, мы любим тогда, когда «чуем» свою пару. Наши гены издалека узнают партнера, как узнают друг друга по голосу кошки. Поэтому, — продолжает Джемма, — я не спрашиваю у тебя, Эльза, почему ты любишь Виктора. Я просто принимаю это как данность. Может быть, твоим голубым глазам стало необходимо слиться с его зелеными, чтобы на свет появилось тихое, сероглазое существо — ваш ребенок.